«Слишком шумное одиночество» Богумила Грабала
Подготовила: Ольга Калинина.
о созданной в 1976 году новелле Богумила Грабала «Слишком шумное одиночество». Грабал возвращался к работе над этим произведением около двадцати раз, настолько ему было важно найти правильную форму для изложения того, что он хотел передать. Существует три окончательных варианта этого произведения – поэтический, второй – написанный разговорной речью и третий – литературным языком. Объясняется это тем, что автор, будучи великолепным стилистом, намеренно искал синтез всех языковых уровней, отдав, наконец, предпочтение литературному варианту.
Значительное влияние на создание книги оказала музыка австрийского композитора конца девятнадцатого века Гюстава Малера. В послесловии к новелле Грабал пишет: «В то время я слушал и наслаждался Малером, главное его второй симфонией»...
В новелле объединены традиции творчества Ярослава Гашека и Франца Кафки. Это нашло отражение уже в названии произведения: «шумное» - это Гашек, атмосфера чешской пивной, а «одиночество» - это Кафка, его учебная комната. Кроме того, в качестве эпилога к своему произведению Грабал написал «посвящение Францу Кафке». Ему же посвящена стихотворная часть «Adagio lamentoso».
Вся новелла представляет собой внутренний монолог главного героя, написанный формой сонаты, с рядом повторяющихся лейтмотивов. Его зовут Ганьтя и он работает на складе старой бумаги уже 35 лет. Там он находит и уносит в свою комнатенку редкие тома, найденные им в кипе выброшенных книг. Дома он их читает, и таким образом, «против своей воли, образован».
«Тридцать пять лет я работаю со старой бумагой, и это моя лав стори. Тридцать пять лет прессую старую бумагу и книги, тридцать пять лет я пачкаюсь литерами, поэтому я подобен научным словарям, которых я спрессовал за это время, наверное тридцать центрнеров, я – кувшин, полный живой и мертвой воды, чуть наклонишь и текут из меня одни хорошие мысли, я, не по своей воле, образован и вот, собственно, даже не знаю, какие мысли мои, выдуманные мной, а какие я вычитал».
Читая произведение все больше убеждаешься в том, что у писателя во многом общие взгляды с сюрреалистами. Некоторые пассажи заставляют вспомнить полотна Сальвадора Дали и других художников-сюрреалистов, хотя, пожалуй, часовой механизм у Грабала был заменен счетной машинкой.
«Я купил себе такой маленький сочитатель и умножитель и извлекатель, такой малый механизм не больше бумажника, и когда наконец отважился, я взломал отверткой заднюю стенку и радостно испугался, потому что внутри вычислительной машинки с удовлетворением нашел маленькую дощечку, не меньше, чем почтовая марка, не толще, чем десять листов книги, и больше уже ничего, кроме воздуха, вариациями математики набитый воздух. Когда глаза мои попадают в настоящую книгу, когда я отстраняю напечатанные слова, от текста тоже остается не более, чем невещественные мысли, летающие в воздухе, лежащие в воздухе, воздухом питающиеся и в воздух возвращабщиеся, потому что все в конце концов – воздух.»
С сюрреалистами Грабала объединяет также общая точка зрения на то, что образ становится тем выразительнее, чем больше в нем содержится противоречий. В качестве примера можно привести создание противопоставленных образов, например, Иисуса и китайского философа Лао-Цзы.
«Я пил пиво из кувшина и не спускал глаз с молодого Христа, который полон негодования находился все время в центре группы молодых мужчин и красивых девушек, в то время, как Лао-Цзы в полном одиночестве искал себе достойную могилу. И когда пресс прессовал в последней стадии кровавую бумагу так, что она брызгала и роняла градинки крови, спрессованные с мясными мухами, я продолжал видеть Христа, в то время как Лао-Цзы в глубокой меланхолии опирался о край моего корыта с презрением и безразличием, я видел Христа, как полон веры он отдает приказы, и гора переносится немного дальше, в то время как Лао-Цзы прикрывает мой подвал сетью, сплетенной из неуловимого интеллекта, я видел Христа как оптимистическую спираль, а Лао-Цзы как безвыходный круг, Христа полного конфликтных и драматических ситуаций, в то время как в тихой задумчивости Лао-Цзы размышлял над неразрешимостью моральной ситуации противоположностей».
По замыслу автора основным смыслом новеллы является размышление над судьбой произведений искусства, возникших много лет назад и созданных совсем недавно. Попытка осознать место и роль художника. Ведь можно создать свое творение, вложить в него часть своей души, но нельзя уберечь его от возможности дальнейшего разрушения. Редкие издания Канта, Флобера, Гегеля и Шиллера, сданные чьей-то безразличной рукой в макуларуру, обречены на уничтожение. Лейтмотив исчезновения культурных ценностей: старых библиотек, скульптур ангелов современной цивилизацией становится одним из наиболее частых в произведении, и является одним из его основных семантических стержней.
Ганьтя – это не «человек в себе», «человек в футляре». Напротив, автор сделал из него собеседника мудрейших философов. По сути дела, сам он – философ, который всю свою жизнь ищет правду, и эту правду он пытается найти в книгах. Без них жизнь Ганьти лишена смысла. Смерть его, идея самоубийства, вызванная переводом на склад белой бумаги, символична: в качестве способа самоубийства он выбирает механизм, предназначенный для прессования книг. Ганьтя кладет в него несколько изданий, а потом и сам занимет там свое место, в руках у него – книга любимого Новалиса...
«Каждый любимый предмет является центром Райского сада, и я, которому было предложено упаковывать чистую бумагу под Мелантрихом, так я, подобно Сенеке, подобно Сократу, выбираю в своем подвале свой пресс – и это - падение, которое является восхождением».
Новелла «Слишком шумное одиночество» является самым автобиографичным произведением Богумила Грабала. Это – свеобразный монтаж лирических воспоминаний, статей из современной прессы, исторических материалов. Автор пишет в послесловии:
«Сегодня я знаю, что это – монтаж, что в Европе это делали пятьдесят лет назад, и тем не менее, этот текст я очень люблю».
По мотивам новеллы был создан фильм совместного производства Чехии и Франции. Главную роль в нем сыграл Филипп Нуаре. Участие в сьемках приняли лучшие чешские артисты: Властимил Бродски, Йиржи Мензел, Квета Фиалова. В сцене молитвы перед самоубийством Гантя в исполнении Филиппа Нуаре говорит:
«Всю свою жизнь я искал правду. Всю свою жизнь я пытался понять, внести красоту туда, что может показаться даже очень странным. Это правда, что я мог работать быстрее, но мне казалось, что нет никакого смысла механически рваться вперед, и не останавливаться перед прекрасными моментами, которые дарит нам жизнь».
Эти слова относятся не только к образу героя «Слишком громкого одиночества», но и создателю новеллы, великому чешскому писателю Богумилу Грабалу.
В заключении необходимо подчеркнуть, что блестящая стилистика, несколько семантических уровней, двухуровневое изображение Праги, философские и творческие проблемы, поднятые в новелле, поставили ее в ряд лучших произведений чешской современной литературы.
