Ураган «бархатной» революции
17 ноября в Чехии – двойной праздник: День борьбы за свободу и демократию и Международный день студентов. Это тот самый случай, когда одна памятная дата вытекает из другой, поддерживая одни и те же идеи. Но всегда ли и для всех ли День студентов был действительно праздником? Наш собеседник – актер, режиссер, директор художественных программ Центра исследований геноцида «Терезин» и активный участник революционных событий 1989 года Павел Халупа.
«Для нас это не было праздником. Потому что это был чисто коммунистический праздник, хотя тогда я еще не знал его историю», – объясняет Павел Халупа.
28 октября 1939 года в оккупированной нацистами Чехословакии студенты провели демонстрацию протеста, которая была жестоко разогнана. В перестрелке оказался тяжело ранен студент медицинского факультета Ян Оплетал. Спустя две недели, 15 ноября, молодой человек скончался. Скорбь и возмущение чешской молодежи переросли 17 ноября в новую крупную демонстрацию, после которой нацистские власти учинили массовые репрессии: многие учащиеся были арестованы, девять студентов казнены, а все высшие чешские учебные заведения были закрыты. В память о тех трагических событиях дата 17 ноября стала памятной и превратилась в Международный день студентов.
«А потом это стало коммунистическим праздником. В 1989 году он оказался в уникальной ситуации, поскольку студенты-комсомольцы и студенты независимых организаций встретились в одном месте – на пражском Альбертове. Там они выступили с речами о положении в стране – о политической ситуации, об отсутствии свободы. А затем собралось очень много народа, и люди двинулись на Национальный проспект, где столкнулись с полицией», – вспоминает Павел Халупа.
Как известно, именно с попытки полиции остановить жаждущих свободы молодых людей и началось массовое неповиновение, приведшее в итоге к смене политического режима в стране. Так что 17 ноября 1989 года уже новое поколение чешских студентов вышло на массовую демонстрацию протеста против несвободы. Как рассказывает Павел Халупа, не обошлось без синяков, многим досталось, но это не остановило протестующих. Воспоминания о тех событиях по сей день остаются одними из важнейших эмоциональных переживаний его жизни.
– У нас в Академии театрального искусства шли консультационные дни. Счастье, что консультации у нас были назначены именно на 18 ноября, – вуз был открыт, и мы могли встретиться сразу со всеми студентами Академии. В тот день я пришел на Карлову улицу, и мы написали пункты нашей программы – «сценарий» того, что мы хотим от коммунистической партии Чехословакии. Это были пункты о свободе. Мы встретились в большом зале Театральной академии. Пришли все, с кем мы смогли связаться, даже преподаватели. У нас довольно легко получилось договориться о всеобщей забастовке, и мы написали свое политическое заявление. Вообще, в тот вечер мы как выпускной класс должны были играть премьеру своего спектакля по рассказам Шукшина. Но все было отменено. Вместо этого мы зачитали свое политическое заявление. И сразу же началась забастовка. Ну а потом я пришел в Реалистический театр в районе Смихов (теперь он называется театр имени Шванды). Там я прочитал наше заявление. Это, конечно, был очень эмоциональный для меня момент. Оказалось, что я первый студент, который прочитал его от имени всех студентов Чехословакии. Таким образом заявление стало оповещением о том, что забастовка распространяется на все вузы Чехословакии. Все это произвело на меня огромное эмоциональное впечатление.
– Вам было страшно? Вы же понимали, что возможно на этом вся ваша карьера закончится?
– Я помню, как у меня тряслись руки. Я читал заявление, но в тот момент не думал о последствиях, только уже потом, когда все произошло… Но тогда еще было далеко до победы, коммунисты всё еще были очень сильны. У них была армия, полиция, тайная полиция, и все это работало.
«Молодежь во все времена пытается находить героев, которым можно подражать. Кто был кумиром поколения «бархатной» революции? На кого ориентировались молодые люди, чью музыку слушали?» – спросили мы у нашего собеседника.
– Че Гевара был для вас идолом?
– Нет, для меня не был.
– А «Битлз»?
– «Битлз» – да, их мы слушали. Интересно, что при коммунизме «Битлз» можно было слушать. В этом не было никакой проблемы. Но у нас в Чехословакии были запрещенные музыкальные группы: «DG 360», «Plastic People»… Они были запрещены. Ироус Магор не мог работать, он находился в тюрьме. Для независимой музыки андеграунда, для тех, кто играл в таких группах, это было очень тяжелым временем.
– Чего же хотела чешская молодежь в тревожном 1989 году?
– Мы не могли свободно работать в театре, нам не давали ставить пьесы тех авторов, которых мы хотели. У нас не было возможности пойти в кино и посмотреть фильмы, которые критиковали социалистический строй. Невозможно было прочитать некоммунистическую литературу, она вся была доступна только благодаря самиздату.
Мы хотели свободы! Мы же видели, каков в стране репрессивный аппарат. Все те, кто выступал против коммунистического государства, оказывались в тюрьме. У нас не было никаких политических свобод, а оппозиция, состоявшая из интеллектуалов и авторов (это была такая группа деятелей искусств), вся сидела в тюрьме. И это, конечно, было очень большой проблемой для чувства свободы.
На наш вопрос о том, был ли в это время у чешской молодежи какой-то абсолютный духовный лидер, наставник, за которым можно было уверенно пойти, Павел Халупа ответил без колебаний: «Для нас в искусстве им был Вацлав Гавел. Он был номером один!»
Не только студенты, но и вся творческая интеллигенция – художники, писатели, драматурги, режиссеры – стали движущей силой «бархатной» революции. Борьбу за свободу возглавили не какие-то случайные люди или партия, а настоящие интеллектуалы, понимавшие необходимость перемен, но при этом стремившиеся добиться свободы гуманистическими методами.
– Важно, что театры Чехословакии оказались солидарны с нами и друг с другом. В итоге театры работали как фейсбук или инстаграм. Ведь у нас не было таких технических возможностей как сейчас. У нас был только телефон, факс и больше ничего. Поэтому вся связь друг с другом шла через театры. Театры превратились в информационные центры, в которых разъяснялось, как организовать забастовку – не только там, но и на заводах, в школах. И эта ситуация тоже оказалась совершенно уникальная, – вспоминает Павел Халупа, объясняя, почему именно студенты и творческие люди стали инициаторами «бархатной» революции.
– Эти интеллектуалы писали о свободе и о том, насколько тяжела жизнь, когда этой свободы нет. Ведь это было ужасно тяжело. Интеллектуалы оказались в первом ряду тех, кто атаковал коммунистический режим. Они были настоящими героями, которые подписали «Хартию-77» и поддержали инициативы Вацлава Гавела. Они выступали от имени всех, кто был посажен в тюрьмы. Потому что я думаю, что искусство имело возможность говорить с людьми.
– Все ли ваши знакомые были согласны с грядущими изменениями? Возможно, кто-то из родственников или друзей совсем не хотел смены политического курса в стране?
– Я уже потом понял, что были такие люди, которые выжидали, как сложитсят ситуация – выиграют коммунисты или революция. Они осторожно отсиживались, как говорится, за углом, высматривали, чтобы потом активно присоединиться к тому, кто победит.
Павел Халупа рассказал интересную семейную историю.
– И в моей семье у меня была непростая ситуация, поскольку мама и папа были коммунистами. Моя мать всю жизнь была благодарна Красной Армии за освобождение и она абсолютно не приняла того, что я против коммунизма. У нас шли очень тяжелые споры. Это была настоящая семейная проблема. Мой брат принял новые политические изменения, отец тоже, но для мамы это оказалось очень сложным.
Со времен «бархатной» революции прошло 34 года – долгий период, который дает возможность оценить то время с точки зрения его исторической значимости. По мнению Павла Халупы жизнь внесла свои коррективы.
– Это совершенно естественно. Каждый человек идет по жизни дальше: работает, заводит семью, рожает детей. Его мысли с годами меняются в зависимости от той ситуации, в которой он живет. Ситуация после 1990-х годов оказалась очень непростой. Разразилось немало коррупционных скандалов, так что и многие идеи стали другими. И сама концепция «бархатной» революции тоже оказалась для меня несколько утратившей свой изначальный смысл. Все поменялось в сторону прагматизма, оказалось зависимым от денег и выгоды.
В 1989 году ветхий коммунистический строй закачался и с легкостью рухнул, приведя к власти новых политиков, способных строить демократическое государство. За два месяца ураганом бескровной «бархатной» революции были снесены десятилетия дискриминации и насилия, а Чехословакия обрела свободу, независимость и великого президента-гуманиста Вацлава Гавела.
Павел Халупа сожалеет, что во многом жизнь поменялась не в лучшую сторону. Но он по-прежнему убежден, что революция несла добро, и это был правильный шаг, сделавший в итоге Чешскую Республику свободным и демократическим государством.
Гражданское общество формируется различными путями, и пути эти неисповедимы. Все зависит от тысячи условий – национального характера, менталитета, условий жизни, исторических традиций, уровня образования и, конечно, политической ситуации в стране. Но мощное гражданское общество – великая сила, которой граждане могут гордиться, уверен свидетель и участник тех революционных дней.
