Олеся Очеповская: «Своей песней на "Евровидении" мы хотели поддержать каждого, кто боится, что у него отберут свободу»
В Чехии международный музыкальный конкурс «Евровидение» не пользуется большой популярностью, что понятно: долгое время чешским исполнителям не удавалось добиться значительных успехов на европейском музыкальном Олимпе. До нынешней весны лучшим результатом было выступление Миколаса Йозефа с песней «Lie To Me» в 2018 году в Лиссабоне – он занял 6 место. Теперь вторым по успешности можно назвать номер женского фолк-коллектива VESNA, завоевавший десятое место.
Однако у группы VESNA не обошлось без скандалов и пересудов. Не все поняли, что песней «My Sister’s Crown» девушки хотели выразить поддержку Украине, и обвинили их в «пророссийской пропаганде». При этом Россию в этом году, как и в прошлом, официально отстанили от участия в конкурсе.
Сегодня в гостях у Русской службы Radio Prague International одна из участниц группы VESNA, россиянка Олеся Очеповская. Мы поговорили о музыке и о политике.
«Евровидение-2023»: эмоции после
– Олеся, какие у вас ощущения от того, что вы теперь можете сказать: «Я стояла на сцене конкурса "Евровидение", наш коллектив занял десятое место, я там была и знаю, что это такое»?
– Сейчас наступило опустошение. Это был прекрасный опыт для нас всех, что-то невероятное — стоять там, видеть полную арену людей и иметь возможность сказать то, что хотелось сказать. Была потрясающая организация от ВВС, были потрясающие люди кругом. Мы удивились, что по ощущениям это был не конкурс, а просто прекрасное времяпрепровождение с другими музыкантами. Не было ощущения соревнования, что кто-то пытается выиграть любым путем или завидует другим. Мы поддерживали других участников, нас тоже поддерживали ребята из других стран, и это было замечательно.
– Может быть, завязались какие-то дружеские контакты?
– Да, получилось подружиться. Мы еще ездили на мероприятия pre-party перед началом конкурса, такой музыкальный тимбилдинг. Подружились с ребятами из Словении, Ирландии, Латвии, Азербайджана, Молдовы, Нидерландов, Сан-Марино, Австралии. Наша вокалистка говорит на испанском, поэтому мы много общались с Бланкой Паломой. На самом деле, очень много знакомств было, я перечислила только тех, с кем мы встречались в Ливерпуле за пределами сцены.
– Были ли какие-то ожидания от участия в конкурсе? Какие оправдались, а какие нет?
– Больше всего ожиданий было связано с возвращением в Чехию. Думали, если займем хорошее место – а войти в первую десятку мне кажется хорошим результатом – то в Чехии это больше оценят. К сожалению, этого не произошло.
Конечно, мы ждали от конкурса сумасшедшей атмосферы в плане конкуренции, представляли себе «Евровидение» как Олимпиаду. Думали, что о дружбе с соперниками и речи быть не может.
Поразила известность конкурса в других странах, где есть огромное количество фанатов, которым этим живут. Впечатлила атмосфера в арене: когда мы стояли на сцене и удавалось поймать взгляд кого-то из зрителей, то это тут же наполняло прекрасной энергией. Было около десяти прогонов выступления, и каждый раз в зале были люди. В какой-то момент артист перестает понимать, реальный ли это прогон или репетиция, поэтому жуткого стресса не было. Наоборот, каждый раз мы с таким упоением проживали эти три с половиной минуты на сцене, что сразу же хотелось обратно, петь снова и снова. Когда в финале осознали, что все, это последний раз, то стало очень грустно.
– Как вы оцениваете свой результат? Вы выложились на сто из ста?
– Получше можно всегда. Мы готовились четыре месяца, совмещали репетиции с основной работой, и то, что было в наших силах, мы сделали на сто процентов. Девочки-вокалистки, я считаю, спели просто потрясающе. Опять-таки, есть определенный бюджет, время, которое можно этому уделить.
– Как рождался ваш номер для «Евровидения»?
– У нас – прекрасный хореограф Зузана Весела, которая является режиссером нашего клипа. Она была с нами от начала создания песни и понимала, в чем ее концепция, что мы хотим сказать. Помню, что нашей скрипачке Баре пришла в голову идея с косами, и первые косы для репетиции мы сделали из фиолетовых штор. Первые «настоящие» косы у нас появились только в Ливерпуле. Шел процесс творчества методом проб и ошибок, очень сложно это описать в двух словах. Многое было связано и с тем, какие будут видео-проекции. Кроме того, важно было, чтобы мы двигались по сцене, были во всех ее частях, а не стояли на одном месте. В основном вся эта сложная работа происходила в голове хореографа.
Мы ведь музыканты, а не танцоры, а она за четыре месяца попыталась сделать из нас профессионалов. Это была тяжелая задача. Мы привыкли сидеть за инструментами и играть, а тут нужно выйти на сцену перед тысячами людей! Но она потрясающий человек – и хореограф, и психолог в одном лице. А еще помогли косы: с ними можно было создавать разные эффекты и отвлечь внимание зрителя от того, что мы не танцуем профессионально. Косы нам создавали, постепенно вплетая прядь за прядью. На самом деле, мы из Чехии везли полные чемоданы волос, они еле закрывались!
О подготовке к «Евровидению-2023»
– Что было самое сложное в плане подготовки?
– Хореография, и то, что подготовку к конкурсу нужно было совмещать с основной работой. Плюс в то же время мы записывали альбом, все находились в диком стрессе и не понимали, успеваем ли мы все хорошо сделать или нет. Вокалисткам было сложнее всего, поскольку им же пришлось не только танцевать, но и петь. Я ими безумно восхищаюсь, поскольку физически тяжело было и тем, кто не пел. Девочка-болгарка, которая читала рэп, совмещала все эту нагрузку еще и с материнством — на тот момент ее ребенку было девять месяцев, а ей приходилось постоянно уезжать, репетировать, работать. Совмещать все это плюс осознавать, что мы не можем 24 часа в сутки посвящать подготовке к «Евровидению», и было сложнее всего.
– Выглядит и правда как почти невыполнимая задача. Олеся, сколько часов в сутки вы спали?
– Мало спали. Но все эти мероприятия наполняют человека энергией. Помню, в Ливерпуле после репетиций заснуть не получалось — адреналин бурлил в крови. Приходили в номер уставшие, но ложились в три часа ночи, а в восемь утра вставали и снова шли на сцену.
– Каковы, на ваш взгляд, составляющие победного номера на «Евровидении»?
Олеся о шведской исполнительнице Лорин, которая заняла 1 место:
«Она очень спокойный человек с умиротворяющей энергетикой и невероятный профессионал. Это не только с вокалом связано: когда смотришь ее номер от начала до конца, то видишь целостный перфоманс. Там не к чему придраться, нет неточностей и слабых моментов».
– Это сложный вопрос. Если посмотреть на историю конкурса, то каждый раз выигрывает кто-то другой. Жюри оценивает исполнение в плане вокала, на зрителей и слушателей влияют и другие факторы. Финляндия, например, получила огромное количество зрительских голосов, и это понятно – у них была красочная песня, которая цепляет, остаётся в голове. Наверное, невозможно однозначно ответить на этот вопрос, нет универсального рецепта победы.
– А что насчет сольной карьеры в широком смысле этого слова — как самостоятельный пианист, например? Не думали об этом в перспективе?
– У меня есть группа, где я сочиняю музыку. Мне очень важно делать что-то чисто свое. В среде музыки, думаю, невозможно заниматься только одним делом. С девочками в VESNA я могу выразить одну эмоцию, в своей музыке — другую, и мне это очень нравится.
– Ваша музыка отличается от той, которая звучит в песнях VESNA?
– Да, очень. Я люблю сложную музыку, слушаю очень разные стили. В моей музыке всегда многое было связано с диктатурой в России.
Политика и музыка
– Давайте вернемся к песне, с которой вы выступали на «Евровидении». Она о сестринстве, о том, как тяжело может быть человеку, когда его не понимают и не слышат — так вы это сформулировали. Однако вокруг ее содержания было много разговоров, масса нападок в ваш адрес и негативных комментариев в соцсетях. Почему так произошло? Как вы считаете, почему вас поняли не так, как вы ожидали? Тому виной актуальная политическая ситуация или есть и другие причины?
– Мне кажется, это может быть связано с войной. В песне есть припев на украинском, поскольку наша вокалистка хотела выразить поддержку Украине. Возможно, триггером послужил тот факт, что я русская, а песня про сестринство.
Но сама песня – чешская, поэтому речь вообще не шла о сестринстве между Россией и Украиной. В песне много метафор, которые тоже истолковать по-разному. Например, тот же символ короны кто-то мог воспринять как символ империализма, и понятно, почему — в наше время очень сложно выражать свое мнение так, чтобы никому не было больно, чтобы все все восприняли правильно.
Мы ни в коем случае не хотели песней никого обидеть, наоборот, хотели поддержать Украину, и в принципе подчеркнуть важность взаимопомощи между людьми. То, что происходит в Украине (ущемление прав человека и свободы), может происходить в жизни каждого человека. Эта песня – в поддержку всех и каждого: женщин, мужчин, людей нетрадиционной ориентации – любого, кто не ощущает себя в безопасности и боится, что у него отберут свободу.
– Как вы справлялись с волной ненависти в комментариях? «Диванные критики» умеют быть жестокими, особенно когда они защищены экраном монитора.
– После этого опыта я, наверное, перестану резко судить людей и дважды подумаю, прежде чем высказаться и написать кому-то негативный комментарий. Справилась я нормально, потому что понимала: люди из Украины, которые все это пишут, находятся в совершенно другой ситуации нежели я.
Когда над вами летают бомбы и у вас умирают близкие, а тут на Евровидении выступает девочка из страны, которая вас атакует, то контролировать эмоции и разбираться, как долго я жила в Чехии, какая у меня политическая позиция, люди просто не станут. У них нет на это времени. Поэтому никакой ненависти в ответ я не испытала. Возможно, помогло и то, что многие украинцы и русские посылали, наоборот, слова поддержки. Я благодарна каждому, кто задумался о том, что мне может быть плохо, и нашел время написать мне сообщение. Огромная поддержка была со стороны моих друзей и девочек из группы — все они стояли за меня горой.
– Как вы вообще почувствовали себя, Олеся, когда раскрутилась политическая русско-украинская мясорубка?
– В ближайшем окружении ничего не изменилось, поскольку близкие люди хорошо знают и меня, и мою позицию. Когда все это началось, то первые месяцы мне было очень тяжело нормально функционировать. Конечно же, изменилось восприятие пребывания в Чехии, появились странные ощущения, когда говорю на русском языке.
В начале чувство вины просто сжирало и отражалось на моей жизни. Затем я смирилась с тем, что наверное, буду жить с этим ощущением до конца жизни. Мне кажется, очень многие русские люди в Чехии это чувствуют. Но просто как с этим работать, если погрузиться в эту депрессию и ничего не делать? Просто жить, наверное. Ведь немцы как-то справились…
– Известно же, что некоторые из них до сих пор, встречая русскоговорящего человека, начинают извиняться за события времен Второй мировой войны. Однако мне не кажется эта поведенческая модель верной. Что думаете?
– Я тоже не согласна с таким самобичеванием. Если мы купаемся в чувстве вины, то мы становимся жертвами, вместо того, чтобы что-то делать и высказывать свое мнение открыто. Мне с чувством вины помогло справиться то, что у меня есть друзья-украинцы. И когда ты активно демонстрируешь свою адекватную позицию, то можешь спокойно общаться даже с врагом, если можно так выразиться. Кстати, я была поражена тому, что украинцы принимали меня и общались со мной, потому что я не знаю, как бы я вела себя на их месте и как бы себя чувствовала.
– Как вы сейчас относитесь к России? Вы по-прежнему ощущаете себя русской и любите свою родину или ассимилировались в Европе настолько, что можете назвать себя «гражданином мира», чешкой, может быть, а с Россией в мыслях и в сердце вас уже ничто не связывает?
«Многое зависит от того, где человек рос, в какой обстановке. Судить людей за то, что у них «завязаны глаза» из-за пропаганды, я не могу, поскольку я не была на их месте».
– Очень сложный вопрос. Мое эмоциональное состояние в этом плане меняется очень часто, меня бросает от любви к ненависти и обратно. Все очень изменилось, когда началась война. Возможно, я бы хотела себя чувствовать гражданином мира, но то, что происходит, для меня все равно очень больно, то, где я родилась, безусловно, влияет. Невозможность увидеться с родными, друзьями давит на меня.
Чешкой я себя однозначно не ощущаю, я окончательно убедилась в этом, когда вернулась с «Евровидения». Там я много общалась с русскоговорящими из постсоветских и других стран, и поняла, насколько мне этого менталитета не хватает. Конечно же, я Россию люблю, у меня даже татуировка рябины на руке. Это связано со стихотворением Марины Цветаевой. Она какое-то время жила в Чехии, она мой большой кумир. В этом стихотворении Цветаева говорит о том, как страна ее не приютила, как ей все равно, где ее не будут принимать, но как только по дороге встречается куст рябины — и дальше многоточие. Помню, я прочитала это в школе, когда уже хотела переезжать, и во мне отозвались эти слова, остались в душе.
– Олеся, кто еще из русских поэтов, писателей, композиторов вам близок?
– Шостакович. Это человек, которым я восхищаюсь. Когда был Сталин, коммунизм, репрессии, он решил остаться и не уехал из страны. Когда я читала его автобиографию, то поражалась его силе, иронии, тому, как он умел выражать свое мнение о происходящем через музыку. Конечно, в итоге это привело к тому, что он потерял звание профессора, и у него стоял наготове собранный чемодан — он каждую ночь ждал, что за ним придут.
«Фольклорные вещи у меня сидят под кожей, видимо: когда я сажусь за фортепиано и придумываю что-то, то это чувствуется. Фольклор – это волшебство. Простые, ясные мотивы, интервалы, гаммы, которые создают медитативное ощущение. Когда читаешь фольклорные тексты, понимаешь, что современный человек проживает те же эмоции».
Я обожаю творчество Булгакова. Русская литература для меня ближе и понятнее всего. Мне нравится Прокофьев, я очень много слушала Рахманинова.
– Чешский менталитет и русский менталитет. Что можете сказать по этому поводу?
– Отличается. Мне кажется, это тоже связано с историей, потому что Чехия в свое время была оккупирована не только Россией. Чехия всегда боролась за свой язык и очень часто не воспринималась всерьез, поэтому мне кажется, у нее есть комплекс маленькой страны – к большому сожалению, потому что в Чехии прекрасная литература, музыка. Мне кажется, чехи могли бы больше гордиться своей культурой.
О семье, русских корнях и музыке
– Олеся, как вы в музыку пришли? У вас старший брат – композитор, я знаю. Это генетическое?
– Родители не были особенно рады, когда узнали, что и младшая дочь ушла в музыку. Наш дедушка был учителем, играл на многих инструментах, но он был единственным в семье. Я сначала не хотела идти по стопам брата, но потом услышала альбом пианиста Роберта Гласпера в поддержку афроамериканцев в США, он поднимал тему расизма. И тогда я поняла: я должна делать музыку! Всегда хотела переехать за границу, сколько себя помню. Брат уже был в Чехии, и я отправилась вслед за ним, поступила в консерваторию. Мои родители из Дегтярска около Екатеринбурга, брат тоже родился на Урале. Я родилась в Тамбове, а когда мне было два годика, мы переехали в Тольятти, где я и выросла. Последний раз я была там 24 февраля прошлого года, перед этим не видела родителей, наверное, два года.
– Хотели бы еще там побывать — в Тамбове, вообще в России, может быть, пожить там?
– Когда я смотрю на уровень искусства в Москве и в Питере, то всегда поражаюсь, насколько он высокий. Я обожаю творчество Манижи, она моя любовь, творчество Земфиры. Многие, конечно, уехали, что мне кажется большой потерей для русской культуры. Конечно, хотелось бы еще приехать в Россию, хоть раз прийти на берег Волги и посмотреть на реку.
