Семидесятилетие Йиржи Сухого

Подготовил Михал Лаштовичка.

В нашей программе мы уже несколько раз коснулись творчества оригинального и многостороннего художника Йиржи Сухого. Йиржи Сухы, празднующий на днях свое семидесятилетие, является одновременно поэтом, певцом, драматургом, актером, музыкантом, графиком, прозаиком и кинорежиссером. Количество художественных профессий, в которых он работает, немного курьезно, и на беседах его часто спрашивают, кем, собственно, он сам себя чувствует. Йиржи Сухы отвечает всегда, что, прежде всего он комик. Комик, возбуждающий смех при помощи песен, пьес, стихов, картинок, музыки, фильмов и рассказов. Один из его юмористических рассказов для вас перевела Наталия Куфтина.

Трудная жизнь застенчивого человека

Все мы разные. Я, например, застенчив. У застенчивых людей жизнь нелегка. Самоуверенный человек может без проблем спросить у прохожего как найти какую-нибудь улицу, если он не знает, в какую сторону ему податься. Мне же одна только мысль о том, что придется обратиться к незнакомому человеку, приносит ужасные мучения. На меня находит неописуемое волнение, и фраза, которую я давно про себя готовил, звучит затем совершенно несуразно. Например, вместо того, чтобы сказать: "Будьте добры, как пройти в улицу Венцига", я недавно провозгласил: "Будьте дробны, мне бы Венцига, т.е. улицу, она кажется прямо здесь где-то..."Старушка, которой я задал этот вопрос, озабоченно посмотрела на меня и сказала:" Вы что, плохо себя чувствуете?" И тут до моего слуха дошли мои собственные слова: "Друга. Он там живет, и я не знаю...будьте добры может вы знаете..." В голову мне ударила кровь, и чтобы выкарабкаться из этого дурацкого положения, я заикаясь произнес: "Нет, это пустяки, мне бы только его найти, извините." - Таких встреч у меня на счету много. Только раз в жизни мне удалось произнести фразу так, как я сам хотел, и это настолько выбило меня из колеи, что я забыл выслушать совет этого доброго человека, и мне пришлось обратиться с тем-же вопросом к другому. На этот раз я не изменил своим привычкам.

Когда один мой состоятельный друг, которого я долгие годы не видал, пригласил меня на ужин, я принял это приглашение с неприятным предчувствием, как бы это не кончилось катастрофой. События превзошли все мои опасения.

Мы встретились тогда на углу назначенной нами улицы, и друг предложил пойти поужинать в известный ночной ресторан люкс. Я несмело запротестовал, отговариваясь тем, что я недостаточно хорошо одет для такого случая. Конечно я не признался ему, что костюм на мне вообще самый лучший в моем гардеробе, а, наоборот, утверждал, что я одет как бродяга. В определенном отношении это была правда. Но друг не пожелал отказаться от своей идеи. Очевидно он хотел мне показать, что не стыдится за меня, и таким образом несколько минут спустя швейцар в ливрее открывал перед нами тяжелую дверь. Я не привык к такого рода ощущениям. По всей вероятности впервые в моей жизни кто-то открывал передо мной дверь, так что я почувствовал себя не в своей тарелке.

Вдобавок швейцар очень сосредоточенно оглядывал меня, или во всяком случае так мне казалось. "Извините," сказал я ему сдавленным голосом, тщетно придумывая при этом причину моего извинения. Лицо швейцара как и раньше не выражало никаких эмоций.

Затем мы очутились в каком-то помещении, где лампы бросали разноцветные лучи света, на полу лежали плюшевые ковры и откуда-то звучала музыка. Между тем мой друг громко приветствовал всех и вся, здоровался со всеми служащими, которые слегка кланялись ему, некоторых из них он называл по имени, показывая этим самым , что в этом дорогом ресторане он является постоянным посетителем. Плата за вход сюда составляла тридцать крон, и про себя я подумал, что вместе с ужином это не так уж много. Но более правдоподобным казалось, что за ужин нам придется платить отдельно. То есть не мне, а моему другу, пригласившему меня. В компенсацию за будущий ужин я подал мысль, что за вход заплачу я за нас обоих.Некоторое время я рылся в карманах, но друг между тем заплатил за вход сам. Тогда я заплатил хотя бы за гардероб - уж от этого ничто не могло меня заставить отказаться. Но видимо я заплатил мало, так как гардеробщица повесила мое пальто настолько небрежно, что оно тут-же соскользнуло с вешалки и так и осталось на полу. Мой друг подсунул ей еще какие-то деньги, на что женщина ответила ему неискренней улыбкой. Дорогая улыбка, подумал я, да еще такая недоброкачественная.

Затем за нас взялся официант и промямлил что-то весьма учтивое в мою сторону, но я не расслышал, но зато увидел, что он глядит на меня со снисходительной улыбкой. В эту секунду у меня возникло такое чувство, что мне тоже следовало бы что-нибудь сказать ему. Я неестественно улыбнулся и сказал: "Это пустяки." Мне показалось, что этим я не могу ничего испортить. Однако мой друг сказал "да" и видимо это-то и было то слово, которое официант ожидал услышать. Потом он отвел нас к свободному столику, и тут мне стало ясно, что застенчивому человеку здесь вообще делать нечего. Все окружающие двигались с непринужденной элегантностью и уверенностью. Я знал, что подобным образом вести себя я неспособен, и поэтому старался найти хоть какое-нибудь эквивалентное решение. Мне казалось, что неплохо было бы вызвать на лице какую-нибудь нейтральную улыбку и придерживаться ее в течение всего вечера.

Но я чувствовал себя слишком связанным, и поэтому вместо улыбки мое лицо изобразило нечто вроде судороги."Что с тобой?" спросил меня друг.Мне не хотелось объяснять ему, что я улыбаюсь, раз уж он сам не догадался, и сказал, что у меня болит нога. В общем это была правда, потому что ботинки, которые я надел, были мне малы. Я купил их несколько лет назад и еще тогда, когда я покупал их, я чувствовал, как ужасно они жмут мне ногу. Но у меня нехватило смелости тогда предупредить о такой мелочи продавца. Я отнес ботинки домой и положил их в шкаф. Поэтому они не были поношены как вся остальная моя обувь. Собственно говоря это были единственые ботинки, которые своим видом соответствовали требованиям сегодняшнего торжественного вечера.

К нашему столику приплыл официант. Он обратился ко мне (Боже мой, почему именно ко мне?) с вопросом: "Желаете аперитив?" Слово аперитив я знал очень хорошо, но ни за что на свете не мог вспомнить, что собственно оно значит. Однако я понял, что заказав этот самый аперитив я сразу это узнаю. Я сказал, что хочу аперитив, но при этом мне и в голову не пришло, что официант спросит какой именно. "Как ты думаешь, какой аперитив мне заказать?" - искал я защиту у друга, но он и не думал меня спасать. "Заказывай что хочешь". Я улыбнулся официанту столь внезапно, что он даже попятился. "Аперитива не надо", сказал я и этим самым потерял надежду узнать что собственно это такое.Затем официант обратился с тем же вопросом к моему другу и во мне засветилась надежда. Ведь я мог сказать, что хочу то же самое что мой друг и хоть таким образом получить его. Однако мой друг ответил "как всегда", чего я конечно сказать не мог. Так что мне пришлось остаться без аперитива.

Затем официант перед каждым из нас положил меню. Из всех кушаний, представленных здесь, я знал только бифштекс. Поэтому я про себя решил выбрать именно его, однако друг тут же громогласно заявлял, что он заказывает бифштекс, и мне показалось, что нам обоим заказывать бифштекс неудобно. Хотя бы один из нас обязан заказать фирменное блюдо, представленное в меню жирным шрифтом. Это чтобы не обидеть шеф-повара. Друг заказал бифштекс. Официант посмотрел на меня, и я с особой и несколько вызывающей улыбкой заказал фирменное блюдо. Я надеялся этим самым заслужить расположение официанта, но его каменное лицо ничего подобного не выражало.

Затем пришел другой официант и спросил нас, что мы собираемся пить. Мой друг заказал бутылку вина, ну, и я сделал то же самое. Фирменное блюдо было наколото на длинной игле. В то время, как мой друг принялся за бифштекс, меня ожидала сложная операция. Нужно было снять мясо с иглы. Я взял иглу в левую руку, и вилкой, которую я держал в правой руке, пытался как-нибудь снять мясо с иглы. Ничего из этого не вышло. Я снова попытался сделать тоже самое, вложив в это дело больше силы, но опять безрезультатно. После этого я сделал новую попытку, израсходовав на нее всю свою энергию, и мясо поддалось. Но произошло это не очень удачно. Может быть свою роль сыграла здесь сама судьба, показавшая мне раз и навсегда, что определенных мест мне нужно избегать. Мясо, как будто его выстрелили из рогатки, перелетело через стол и закончило свой путь на поплиновой рубашке моего друга. Но на этом происшествие не закончилось. Одновременно это вызвало во мне условный рефлекс, или как он там называется, и моя рука, как-будто она хотела догнать мясо, стремительно вместе с вилкой вылетела вперед, и вилка воткнулась в грудь моего друга.

Думаю, что никогда до этого и никогда после этого случая в этом благородном заведении не зазвучал такой жуткий вопль. До самого конца ужина я извинялся перед другом, который упорно молчал. Потом мы заказали кофе, и тут уже молчал и я, тупо глядя на кровавое пятно на его дорогой рубашке. Я думал о горькой судьбе человека, который всю жизнь мечтал только об одном: помогать своим ближним, и не мешать остальным. Мне не удалось достичь ни того, ни другого. Например, здесь получилось все не так только из-за того, что я не заказал бифштекс, на который у меня просто слюнки сбегались, и что мне хотелось угодить шеф-повару. Думаю, что шеф-повар мои старания даже не сумел бы оценить.

Когда гардеробщица помогала моему другу надеть пальто, в то время как мое пальто небрежно бросила на стол, я решил изменить свое поведение. Я буду общаться с людьми самоуверенно, со здоровой дерзостью и элегантностью льва салонов. Сначала я предполагал приступить к этому с нового года, а потом вдруг решил начать незамедлительно. Vita nuova. Пальто я больше не надевал, просто перекинул его небрежно через плечо, и затем криво усмехнувшись в сторону друга процедил сквозь зубы: "Ну что, скоро ты собираешься опять пригласить меня на ужин, балда?" Приятель вытаращил глаза, покраснел как его красное пятно на рубахе и наградил меня каскадом таких грубых ругательств, что я оторопел.