Зигмунд Бауман: «Завтра будет стыдно за то, чем можно гордиться сегодня»
Зигмунда Баумана, сейчас носящего скромное звание профессора социологии, знают во всем мире. Именно он считается первооткрывателем термина «глобализация». Именно по его работам, посвященным глобализации и постмодернизму, студенты всего мира изучают эти явления.
Нам удалось встретиться с Зигмундом Бауманом, и мы предлагаем вашему вниманию разговор с легендарным ученым.
- Расскажите нашим читателям простыми словами, в чем суть глобализации. Что в ней хорошего и что плохого?
- Я вряд ли сделаю это лучше, чем Иммануил Кант, который сказал, что Господь неспроста поместил нас именно на круглую планету. Он должен был подумать о том, что если вы живете на сфере, то вы просто не можете жить отдельно от других людей. Как только вы удаляетесь от людей в одном направлении, вы приближаетесь к людям в другом направлении. Все это абсолютно неизбежно, нам придется делить эту планету и развиваться вместе, это было понятно еще в 18 веке. Нам следует быть гостеприимными и уживаться друг с другом - это хорошо. Некоторые вещи, такие, как, например, терроризм, капитал, наркотики - уже глобальны. Между тем закон, политика и юрисдикция - не глобальны. Это плохо. Вы знаете, что количество денег, потраченных на оружие в 2005 году во всем мире, в 15 раз больше, чем количество денег. Потраченных на гуманитарную помощь? Вот в чем проблема глобализации - фрагментаризация мира, в котором терроризм глобален, а защита от него - нет. С одной стороны, это повод бояться, с другой - надеяться. Как и предсказывал Кант.
- В настоящее время мы наблюдаем два одновременных процесса. С одной стороны это глобализационные процессы, то есть стирание границ, с другой - все нарастающая стремление самоопределения маленьких наций, таких как баски, курды, каталонцы... Не противоречат ли друг другу эти два процесса? Какой из них можно назвать более интенсивным?
- Эти процессы совсем друг другу не противоречат, как раз наоборот - они взаимосвязаны. Дело в том, что эти тенденции вызывают одни и те же причины. Границы перестали хранить государство от проникания иных культурных образцов, капиталов, информации и много чего другого. Границы стран как таковые потеряли свое значение, а в итоге и государства многое потеряли из своей независимости. Сейчас даже очень сильным государствам стало весьма трудно сохранить контроль над экономическими, культурными и социальными условиями жизни своих граждан. Этого от них и не требуется: условия приобретения суверенитета стремительно понизились с конца второй половины XX века. Отсюда вывод - приобрести статус независимого государства сейчас значительно легче, чем это было 50 или 100 лет назад. Процессы строительства самостоятельных государств издревле проистекали в жестокой борьбе, и маленькие страны даже не могли мечтать о том, чтобы получить признание мировой общественности, так как они не были вполне состоятельны в культурном и экономических планах. Теперь все очень изменилось. Даже мощные государства не могут утверждать, что они достаточно самостоятельны. Их главная задача сейчас состоит в том, чтобы самим приспособиться к меняющимся условиям. Это раздробление, фрагментаризация политических делений в мире будут продолжаться, поскольку это прямой результат глобализации и уничтожения охранной функции государства.
- Не кажется ли вам, что глобализация провоцирует индивидуализм как философию? Вы бы сказали, что связи между людьми становятся крепче или слабее?
- Дело в том, что старые политические структуры больше не работают, потому что власть и политика, в течение последних веков интимно сосуществовавшие друг с другом, разводятся. Между ними было полное соответсвие и содействие - вся власть была внутри, а политические институты ее регулировали. Теперяшняя глобализация приводит к обратному результату. Власть испаряется, улетает в, как я его называю, экстерриториальное киберпространство, а политика при этом остается территориальной. Политика остается на месте, власть же идет своим путем. На лицо диссонанс. Это приводит меня к выводу, что то, что мы наблюдаем сегодня - это негативная глобализация, которая подрывает границы и мощь отдельных государств, глобализация, разделяющая территории.
- А чего нам ждать от позитивной глобализации и существует ли она?
- Для этого понадобится придумать такие глобальные законы, которые обяжут всех жителей планеты... и так далее. Мы даже еще не начали строить такие институты. Но - изменились приоритеты, традиционные политические задачи. Получается, что сейчас мы находимся в ситуации, когда человеческие индивидуумы должны брать на себя многое из того, что раньше было в ведении общественных институтов. О том, что люди вынуждены индивидуальными средствами решать проблемы, созданные обществом, говорил еще немецкий социолог Ульрик Бек.- Как на этом фоне выглядят семейные ценности?
- Призывы, которые вы часто слышите от политиков о возврате к семейным ценностям, о том, что семья - это основная ячейка общества, всего лишь означают, что государство расписывается в собственном бессилии. Оно не в состоянии решить общественные проблемы и с радостью перекладывает их на плечи отдельных людей. Ни к чему хорошему это привести не может, потому что институт семьи (во всяком случае в западном обществе) сейчас переживает кризис. Это то, что я называю «Liquid Modernity» - нечто нестабильное, временное. Ведь модель долговременных человеческих отношений выражена во фразе, которая произносится священником во время бракосочетания «...в радости и в горе, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас». В действительности партнеры предпочитают быть вместе только до той поры, пока это устраивает обоих. Как только кого-то одного отношения перестают удовлетворять, он оставляет за собой право разрушить этот союз. Получается, что по воле одного из парнеров все может быть аннулировано, тогда как для начала отношений необходимо согласие обоих. Оба живут в постоянном страхе, что кто-то из них вдруг решит, что с него хватит. Это делает институт семьи очень хрупким. Поэтому я к этим призывам возврата к семейным ценностям отношусь без оптимизма.
- Можно ли назвать кризис самоидентификации, который проживают сегодня тысячи людей, тоже результатом глобализационных процессов?
- Это не результат глобализации, а просто глобальный процесс. Вы же не думаете о самоидентификации, если у вас в этом плане все хорошо? Точно так же, как начинаете думать о воздухе только тогда, когда вам его не хватает. В молодости 70 лет назад я зачитывался Сартром, который выдвинул концепцию «projet de la vie». Его суть в том, что, будучи в нежном возрасте, вы выбираете свой жизненный путь и стараетесь ему следовать. Сегодня молодые люди знают - все меняется так резко, что они могут не успеть даже что-то спланировать, не то, что осуществить. Завтра будет стыдно за то, чем сегодня можно гордиться. И вы к этому готовы! Культура, идеология, стиль жизни - все меняется безумно быстро. Индивидуальность как таковая остается единственной точкой опоры в этом мире, поэтому проблема самоидентификации - это действительно большая проблема. Кто я, где мое место в жизни? Эти вопросы вы не можете просто решить сами для себя - выведенная вами формула должна еще быть принята обществом, в котором вы живете. Вы обязаны выразить свою жизненную позицию в таких терминах, которые будут понятны другим. И эти критерии меняются. Вам придется делать это больше одного раза...
- Как вы определяете понятие «постмодернизм»?
- Наше общество - это не то, что мы описываем, называя «современным обществом». Что-то изменилось. Причем изменилось настолько, что нам понадобился новый термин. А вскоре понадобится еще один. Поэтому я говорю о «liquid modernity» в отличие от «solid modernity».
- Объясните разницу
- Знаете, Карл Маркс в возрасте 26 лет писал о том, что новые условия капитализма растапливают все наработанное и стабильное. Наши предки меняли стабильное с целью сделать из него еще более стабильное - то, что поменять будет уже нельзя. Другими словами, они меняли мир с целью сделать его неизменным. Такова была идея идеального общества. Например, коммунистического. Сегодня мы продолжаем менять мир, ни на что уже не надеясь. «Постмодернити» я определяю как «модернити без иллюзий».
- То есть, мы уже не хотим идеального общества?
- Мы уже знаем, что люди, утверждающие, будто знают, что такое идеальное общество, совершили много диких преступлений. Ричард Рорти, один из выдающихся современных американских философов, различает такие понятия, как «movement politics» и «campaign politics». Первый тип - у вас есть конечная цель (идеальное общество), к которой вы идете и которую вы четко представляете. В этом случае цель оправдывает средства. Второй тип - вы просто боретесь против всякой несправедливости, которую видите. Видите нелегалов-мексиканцев, которые эксплуатируются на апельсиновых плантациях Калифорнии? Боритесь за их право вступать в просоюзы. Если у вас получится, вы уничтожите одну маленькую несправедливость. Видите гомосексуалистов, которым не разрешают жениться? Боритесь за их права. У всех есть нормальные парнерские отношения, а у них нет. Это же несправедливо. Выберите себе особо мерзкого диктатора и боритесь с ним в отдельно взятой стране. Рорти надеется, что со временем второй тип заменит первый. Иллюзии - это когда вы думаете, что имея 1000 проблем и решив одну из них, вам остается решить 999. На самом деле решая одну проблему, вы создаете несколько новых. И нет этому конца.