17 ноября двадцатого века – отстоять право на свободу
Семнадцатое ноября. Этот день вписан в чешскую и европейскую историю, в национальную летопись борьбы за свободу, связывая воедино сопротивление разным формам тоталитаризма – от нацизма до коммунистического режима. Этот день сложно назвать праздником – скорее, это символ героизма и несломленного духа народа. 17 ноября 1939 года нацисты казнили девятерых студентов, выступивших против немецких оккупантов, и закрыли чешские вузы. Тогда символом протеста стал погибший от пули Ян Оплетал, чьи похороны переросли в многотысячный митинг, а стойкости – сотни юношей, попавших в застенки Заксенхаузена. В память об этом сопротивлении 17 ноября и сегодня отмечается в мире как Международный день студентов.
– Как вы, двадцатилетний студент, воспринимали ситуацию, сложившуюся в Чехословакии в 1989 году? К этому моменту страна уже бурлила – в студенческих кругах появлялись различные неформальные организации, в недрах которых обсуждались происходившие политические события. Как известно, тогда прошло около десяти массовых протестных демонстраций.
– Я бы сказал, что бурлить страна начала еще в 1988 году. Несколько крупных манифестаций состоялось уже во время 20-й годовщины событий 1968 года. Причем руку к их организации приложили как диссиденты, так и обычные граждане. Себя я не могу отнести в категории диссидентов – в 1988 году я был просто студентом Карлова университета.
Подразделения милиции ее, разумеется, разогнали, но в октябре все повторилось – в годовщину образования Чехословакии.
Тут – и об этом не следует забывать – произошло небольшое изменение в политике властей. Тогда диссидентам во главе с Вацлавом Гавелом разрешили провести свою демонстрацию легально, правда, не в центре столицы. Однако во второй половине 1988 года оппозиции все-таки удалось провести свой митинг на Вацлавской площади, в самом сердце Праги.
«Неделя Палаха», открывшая год «бархатной» революции
Вот тут уже начинается моя личная история. В январе 1989 года, в 20-ю годовщину гибели Яна Палаха, протестовавшего против оккупации Чехословакии советскими войсками и совершившего самосожжение, в Праге прошло сразу несколько демонстраций. Эти события вошли в Чехословацкую историю, как «Неделя Палаха».
Власти Чехословакии тогда придумали «оригинальный» способ наказания за участие в акциях протеста. Участников, которых удалось поймать, милиционеры не отправляли в КПЗ, а сажали в автобусы, вывозили за 20–30 километров от Праги, высаживали там и уезжали. Людям потом приходилось возвращаться в город «на своих двоих», порой добираясь обратно всю ночь.
Меня лично такая участь не постигла – я всегда умудрялся убежать, и о происходившем знаю только по рассказам других, но именно тогда я сам себе сказал: «Хватит!». Меня злило, что невозможно ездить за рубеж, что разговаривая с кем-то незнакомым на улице, нужно осторожничать, чтобы не сказать лишнего.
«Депутаты в СССР говорили с трибуны то же самое, что наши диссиденты»
В тот момент стало абсолютно ясно, что чехословацкие власти ведут себя гораздо жестче, чем даже в СССР.
Надо еще заметить, что в 1988 году несколько упростили правила выезда за границу. И поскольку я был студентом и изучал английский язык, мне удалось в августе 1989 года выехать в Великобританию. Тогда я даже задумался об эмиграции, но не осуществил это намерение, хотя некоторые мои друзья именно так и сделали. Как вы понимаете, на этом фоне мое восприятие происходящего в Чехословакии еще больше обострилось.
К осени в студенческих кругах появилась идея проведения демонстрации и в ноябре, в годовщину смерти Яна Оплетала – студента-медика, которого фашисты убили в 1939 году. Часть активистов заявляла, что нечего даже пытаться получить разрешение на проведение манифестации. Однако все же было принято решение идти легальным путем.
Альбертов – пражская «Болотная площадь» 1989-го
В связи с этим я в октябре даже принимал участие во встрече с представителями Союза социалистической молодежи – «чешскими комсомольцами». Соглашение было достигнуто – демонстрацию разрешили, но, естественно, не в центре города. Разрешение было получено на район Прага-2. Местом сбора стал Альбертов, где расположен один из медицинских факультетов Карлова университета. Дальше все занимались непосредственно подготовкой демонстрации – никто не рассуждал о том, что будет после, ведь было абсолютно ясно, что на указанном властями месте демонстрация не закончится.
– Конечно, это обстоятельство положительно повлияло на решение людей прийти и принять участие в демонстрации. Они знали, что в этом конкретном месте нас не изобьют, одновременно было абсолютно ясно, что в случае движения куда-то дальше, особенно в направлении центра города, все будет иначе.
17 ноября множество людей собралось непосредственно на Альбертове, и очень много народа оказалось на Национальном проспекте, куда я дошел вместе с остальными демонстрантами, – это были огромные толпы. А когда появились наряды милиции и водометы, и люди побежали, чтобы скрыться в соседних улицах, стало ясно, что творится настоящий беспредел. Тут, я думаю, все участники демонстраций поняли, что режим перешел грань, что это – уже слишком.
– Кто-нибудь из представителей власти пытался договориться с демонстрантами мирным путем?
– Конечно, это только мое личное впечатление, но, сравнивая с январскими демонстрациями, могу сказать, что все происходило очень жестоко. То, как они орали на нас, нельзя даже передавать в радиоэфире, и тем более повторить, что они нам кричали. Они были то ли пьяные, то ли взвинчены до предела внутренней пропагандой.
– Что происходило на следующий день после этого жестокого разгона демонстрации?
«Нельзя терпеть власть, которая избивает детей!»
Когда я вернулся с Национального проспекта, мой отец, который в свое время пострадал из-за событий 1968 года, заявил: «Если они будут бить моих детей, это уже невозможно терпеть!»
После этого в воскресенье мои родители и родители моих друзей пошли на митинг на пражском Летенском поле (26 ноября 1989 года), где тогда собралось огромное количество демонстрантов (более 500 тысяч человек). Потом я уже в крупных демонстрациях не участвовал – продолжал работу в университете, где на всех факультетах были образованы забастовочные комитеты.
– Вы ездили по другим городам беседовать с рабочими, чтобы рассказывать о случившемся в Праге и искать поддержку революционному движению?
– Да, несколько раз я ездил в другие города, но в основном занимался логистикой и почти что бухгалтерией. Чтобы ездить по городам, требовались автомобили. Для них необходимо было покупать бензин. Поэтому мы создали на факультете кассу и принимали деньги от тех, кто поддерживал забастовку, а потом распределяли их на приобретение всего необходимого.
К нам, например, приходили люди и предоставляли свои личные автомобили для нужд забастовочного комитета. Человек приходил, протягивал ключи и говорил, что его «шкода» припаркована перед факультетом, и что он ее заберет, когда она будет уже не нужна. Так в нашем распоряжении оказалось сразу несколько автомобилей.
Зимняя резина «бархатной» революции
С этим связан один интересный случай. Недели через две после начала революционных событий, когда уже ударил мороз, к нам вдруг пришел человек и спросил: «Вы на все автомобили поставили зимнюю резину?» Мы в недоумении пожимали плечами – мы же были студентами философского факультета, и то, что он говорил, для нас звучало как китайская грамота – мы ничего об этом не знали.
Тогда он просто попросил показать автомобили, которых в нашем распоряжении было уже около десяти. Этот человек оказался автомехаником и привел все машины забастовочного комитета в порядок, чтобы мы могли работать дальше. Это было потрясающе! Тогда все, кто хотел и имел возможность, просто приходил и помогал.
– Студенты стали движущей силой «бархатной» революции, дали ей старт. Однако если посмотреть на сегодняшнюю чешскую политическую сцену, то сегодня студентов революционного 1989 года среди активных политиков не так уж много. Почему, например, вы не пошли в политику?
– Во время демонстрации 17 ноября 1989 года у нас в руках был транспарант с лозунгом: «Мы хотим нормальной жизни!» С обратной стороны на этой растяжке было написано требование освобождения всех политических заключенных. Отвечая на ваш вопрос, я скажу, что, во-первых, я добивался права заниматься тем, чем мне хочется. И это получилось. Я хотел путешествовать, и после революции открылись все границы, появилась возможность объехать мир.
«Мы хотели просто нормально жить»
Появилась возможность поступить в университет в США – и это получилось. Потом я начал заниматься журналистикой, причем на английском языке. И даже появилась возможность ездить в Россию, чтобы можно было сравнивать.
Я продолжаю выполнять то, что было на моем лозунге в 1989 году. Я хотел жить свою жизнь так, как мне хочется, и идея пойти в политику мне пока в голову не пришла.
– Как вы оцениваете ситуацию в сегодняшней Чехии?
— В какой-то степени на нашей политической сцене сейчас происходит смена поколений, хотя и не так быстро, как, например, в Словакии. У нас в политике мало людей младше 50 лет. Беспокоит меня мнение граждан по поводу Евросоюза и того, какое место моя страна занимает в ряду его членов. Самым большим событием после революции 1989 года для Чехии длительное время уже остается только вступление в 2004 году в Европейский союз.
Я помню, как в конце 1990-х годов нынешний президент Милош Земан принял участие в демонстрации в связи с убийством суданского студента. Тогда он жестко против этого выступал. Сегодня, почему-то, нет принципиальных заявлений, что такого не должно происходить. Тишина. Это меня волнует – такого раньше здесь не было.
– Чего Чехии не достает на международной арене? Мы полностью интегрированы в структуры Европейского союза, участвуем в заседаниях, протестуем против квот на мигрантов. Однако голос Чехии не слишком-то громок…
– Голос Чехии слышен в такой степени, как это возможно у маленькой страны. В большей степени нас слышно через Германию, с которой нас связывают экономические контакты. Возможно, голос Чехии был бы громче, если бы она вступила в еврозону, перешла на единую европейскую валюту. Именно это произошло со Словакией, которая перешла на евро и ее теперь слышно лучше, хотя она и уступает Чехии по численности населения и экономическому развитию.
– Как вы оцениваете поведение Чехии в отношении России? Как и Европейский союз, мы поддерживаем санкции, введенные из-за аннексии Крыма, но одновременно существует президент Земан, который заявляет, что «санкции не нужны». В конце ноября чешский президент вновь едет в Россию и будет встречаться с президентом Путиным. Как можно сочетать заявления об агрессии против Украины и поддержку антироссийских санкций с активной торговлей с Российской Федерацией?
«Прагматичный подход к России свойственен всему Западу»
Другое дело, что как-то нужно добиваться понимания того, что аннексии Крыма не должно было произойти. В современной Европе не должно происходить и тех событий, которые разворачиваются на востоке Украины. Одновременно нужно подчеркнуть, что очень трудно себе представить Европу без России.
– Однако вести диалог нужно на равных, а Россия стремится диктовать, навязывать свою точку зрения.
— Я бы даже не сказал, что просто диктовать. Это следствие ренессанса России, произошедшего благодаря «нефтяной игле». С другой стороны, мы говорим о державе, которая сама себя воспринимает именно как державу и стремится, чтобы именно в таком качестве ее воспринимали остальные.
В свою очередь, и подход Евросоюза к этому должен быть единым, а там идет какая-то игра. ЕС должен занять серьезную позицию, которая будет соответствовать тому, что на его территории проживает около полумиллиарда человек.
