Коллективизация. Когда в чешский язык вошло слово «кулак»
В послевоенной Чехословакии коммунисты обещали избирателям – «колхозов у нас не будет». Однако придя в 1948 году к власти, они принялись за ликвидацию деревенского уклада. Крестьян сгоняли в кооперативы, отбирали землю, которую столетиями, из поколения в поколение, обрабатывали семьи. Сотни граждан страны были репрессированы с ярлыком «кулак». Их бросали в тюрьмы, посылали на принудительные работы, изгоняли из дома, куда они не могли вернуться на протяжении сорока лет.
Об этом периоде истории Чехословакии Radio Prague Int. беседует с Марией Йилковой, сотрудницей Института исторических наук университета Пардубице, участвующей в проекте «Память народа».
– Не все наши слушатели знают, что в Чехословакии в принципе проходила коллективизация. Многие уверены, что и в период социализма здесь сохранились частные фермы, крестьянские хозяйства. Как это было на самом деле?
– В действительности в стране осталось минимальное количество частных хозяйств. Сохранились только маленькие подворья где-нибудь далеко в стороне от деревень, которые просто не интересовали земледельческие кооперативы. Людей, которые, несмотря на давление компартии, смогли удержать свое частное хозяйство, действительно было крайне мало. Абсолютное большинство хозяйств перешло в кооперативы.
– Как именно проходила коллективизация? Вы упомянули «давление со стороны компартии». В чем оно выражалось?
– Здесь нужно вернуться в 1945 год, когда после окончания Второй мировой войны появилась Третья Чехословацкая республика, а коммунистическая партия готовила почву для взятия власти в свои руки. Сельскохозяйственная политика тогда играла огромную роль. Не будем идеализировать – жизнь чехословацкой деревни была сложной, большая часть земли принадлежала небольшому проценту населения, многим земельных участков не хватало. В то время компартия ничего не говорила о том, что хочет идти по пути Советского Союза, по пути коллективизации. И даже в мае 1948 года, когда КПЧ уже завладела всей властью в стране, в прессе вышло сообщение, что будет сохранено частное владение земельными участками площадью до 50 гектаров. Разумеется, не известно, до какой степени чехословацкие коммунисты верили в возможность следовать собственному пути при внедрении социализма в деревне.
«Мы не будем говорить о колхозах – мы будем их делать»
В июне 1948 года в Бухаресте прошла встреча Информбюро, то есть представителей компартий, на которой Югославию остро критиковали за подход к коллективизации. Досталось там и Чехословакии. Потом прошла встреча в Крыму президента Клемента Готвальда со Сталиным. По возвращении Готвальд заявил: «Мы не будем говорить о колхозах – мы будем их делать». Таким образом, заявление, что «мы не пойдем советским путем», развернулось на 180 градусов, и коллективизация в Чехословакии проводилась так же, как в 1920-е и 30-е годы в Советском Союзе.
– Как мы помним, в советской России коллективизация сопровождалась террором. Как это происходило в Чехословакии?
– Переломным моментом было приятие Закона о JZD – Единых сельскохозяйственных кооперативах в феврале 1949 года. Компартия ожидала, что люди с воодушевлением в них пойдут. Этого, однако, не произошло, и она перешла к жесткому давлению. У Советского Союза переняли подход к коллективизации под углом «классовой борьбы», то есть был выбран некий «классовый враг», и им был объявлен крестьянин-собственник (sedlák). Крестьяне, владевшие всего 15–20 гектарами, считались «деревенскими богатеями», то есть кулаками. Понятно, что это слово было взято из русского языка.
– И с тех пор слово «кулак» вошло в чешский язык?
– Да, оно по-прежнему существует в чешском языке, и все знают, что оно означает. Эти люди были названы «врагами», «деревенскими эксплуататорами». Во всех средствах массовой информации против них развернули жесткую кампанию, появились карикатуры, в которых «кулаков» высмеивали и выставляли злодеями. Эти крестьяне-собственники должны были быть уничтожены как класс.
– До какой степени коллективизация в Чехословакии проводилась по собственной инициативе, а насколько по приказу из Москвы?
– Вне всяких сомнений, давление со стороны Советского Союза осуществлялось. Неизвестно, конечно, хотели ли сами чехословацкие коммунисты сохранить частые крестьянские хозяйства. Однако после критики в адрес Югославии и Чехословакии, после встречи Готвальда со Сталиным они, как всегда, послушались Москву – чехословацкие коммунисты всегда полностью выполняли все, что от них хотели советские руководители. Так же они подошли и к проведению коллективизации
Акция «К» – «Кулак»
– Интересно, что в Чехословакии существовала форма налога, близкая к продразверстке, как это было в послереволюционной России, то есть крестьян обязывали отдавать часть того, что производили, государственным органам.
– Еще во время Второй мировой войны для крестьян были установлены нормы сдачи сельскохозяйственных продуктов. Придя к власти, коммунистическое правительство стремилось их установить так, чтобы крупные крестьянские хозяйства не могли эти нормы выполнять. Однако в результате в 1949–50 годах выяснилось, что выполнять их не могут как раз мелкие землевладельцы. За это их штрафовали, сажали в тюрьму. Крупные крестьянские хозяйства, напротив, были способны вносить этот налог. Так что властям пришлось действовать иначе. Была объявлена акция «К» – «Кулак», целью которой было выселить крестьян-собственников из деревень, лучше всего, в другой край, на приграничные территории.
– Как это было оформлено юридически?
– Был принят специальный закон, и вся программа шла под управлением Министерства национальной безопасности и юстиции. В ходе акции было выселено от трех до четырех тысяч семей. Однако цель, ради которой этих людей выселяли, часто не была достигнута, поскольку их земля нередко оставалась заброшенной, строения пустовали. Другие крестьяне получали эти участки в рамках принудительных работ, что было достаточно сложно осуществлять, поскольку машины и механизмы изымались. То есть поставленная цель достигнута не была, а тысячи семей лишились своего дома, куда не могли вернуться сорок лет. Часто им приходилось жить на пограничных территориях в унизительно плохих условиях.
– Однако власти, вероятно, не могли бы провести такую кампанию, если бы часть чехословацкого общества ее не поддержало? Какие слои населения считали такие репрессии справедливыми? И в целом, кто принял политику коллективизации?
– Поддерживали пропагандисты, поддерживали владельцы мелких крестьянских хозяйств. Создание Единых сельскохозяйственных кооперативов приветствовали жители приграничных областей страны, которые переехали туда, получив землю депортированных немцев. Там они вскоре поняли, что не умеют ее обрабатывать, не привычны к местному климату. В целом же граждане страны не хотели вступать в кооперативы, и власти усиливали давление. Детей из таких крестьянских семей часто выгоняли из средних школ и вузов, им не позволяли учиться. Часто это распространялось и на мелких крестьян-собственников.
К 1959 году в Чехословакии было коллективизировано 87% земли
– Сколько времени потребовалось властям социалистической Чехословакии, чтобы завершить коллективизацию?
– Процесс, чтобы «убедить» всех вступить в Единые сельскохозяйственные кооперативы, длился десять лет. Все же десять лет им приходилось выплачивать продовольственный налог, возделывать дополнительные участки земли. К ним все время ходили всякие организаторы, их вызывали в местную администрацию, где на них давили, чтобы они в эти кооперативы вступали. Переломным стало и то, что компартия начала следить, чтобы эти кооперативы действовали успешно. Со второй половины 1950-х туда начали направлять государственные средства – десятки миллионов крон в каждый кооператив, чтобы они начали хоть как-то функционировать.
– В итоге какой процент сельскохозяйственных земель Чехословакии перешел в коллективную собственность?
– На 1958–59 год было коллективизировано 87% земли. Этот показатель увеличивался и в 1960-е и 70-е годы, однако большинство крестьян вступило в кооперативы к 1959 году.
– Такое насильственное изменение структуры сельского хозяйства должно было иметь существенные экономические последствия. Как коллективизация сказалась на производстве продуктов питания?
– Если сравнить экономический уровень сельского хозяйства, то довоенных показателей мы достигли только в конце 1960-х. Так что по сравнению с западными странами экономический уровень действительно был низким. Однако первоочередной целью коллективизации и не было укрепление сельского хозяйства – она решала идеологические задачи. Целью было ликвидировать частную собственность, поскольку ее существование противоречило тоталитарной идеологии, которую пропагандировала компартия. Если посмотреть по регионам, то видно, как там с течением времени увеличивались площади брошенных земель. На тысячах гектаров некому было работать, поскольку кооперативы, в отличие от частных собственников, не были способны эти участки обрабатывать. Так что в 1950-е годы чувствовался недостаток продуктов питания, – объясняет историк Мария Йилкова.
Семья Еглик работала на своей земле с XVIII века, пока не началась коллективизация
Коллективизация сломала судьбу крестьянина Йозефа Еглика и его семьи, одной из тысяч.
Йозеф Ян Еглик родился 19 июня 1927 года в деревне Убочи, на северо-западе Чехии. Его родители владели средним по величине хозяйством, которое передавалось из поколения в поколение с XVIII века. После войны Йозеф окончил хозяйственную школу, в 1948–49 отслужил срочную военную службу и другой жизни, кроме как работать на своей земле, себе не представлял.
«Когда я родился, никто не говорил со мной о будущем. Было понятно: ˝Ты будешь крестьянином, и все!˝ Я таким родился, и должен был унаследовать хозяйство. Я был доволен тем, что останусь дома, и мне не нужно никуда уезжать. У нас было 16 гектаров полей и 11 гектаров леса. У нас был скот – коровы, лошади, птица, свиньи. И поскольку я родился в этой семье, то другой судьбы себе не представлял. В отличие от своих одноклассников, я не думал, что буду заниматься чем-то еще. На нашей земле работало столько поколений, что, поступи я иначе, это было бы предательством».
В конце войны семья Еглик прятала советских солдат.
«В 1945 году появились русские, которых везли в концлагерь. Эти двое парней, видимо, договорились, и когда поезд остановился, с него спрыгнули. Поскольку они были голодными то вышли к деревне Убочи. Мы ходили в лес и поняли, что там находится кто-то чужой. Один из солдат вышел к нам и сказал, что они голодают. Мы сказали: «Так подожди, мы тебе что-нибудь принесем». Каждый из нас взял дома, что мог. Я боялся, что нас может кто-то выследить. Дом у нас был большой, и я решил – война уже скоро закончится, пусть приходят к нам. Они боялись – может, мы какие-то шпионы. Как только русские у нас спрятались, появились отступающие немцы, которые вытащили все наши телеги из амбара и загнали туда свои автомобили...»
Немцы не заметили беглецов. А вскоре деревню Убочи освободила американская армия.
«Нас освободили американцы. Они все время нам что-то раздавали – кому-то брюки, кому-то рубашку, уже не говоря о сигаретах. А когда видели детей – они их называли «бейби», то одаривали их всех, и тех, кто был в коляске, и кого несли на руках. Кому-то давали банан, кому-то апельсин. Им все время нужны были глаженые рубашки – они приходили к моей матери с просьбой погладить, и она это делала. Она варила им яйца, и они радовались, получая свежие продукты. Так-то еды у них было достаточно – консервы и все остальное. Им ничего не было нужно, консервы они даже раздавали. Но радовались, когда получали свежеприготовленную еду – это было что-то другое».
«Пришел новый Гитлер»
Однако освобождение от нацистов не принесло той свободы, о которой мечтала крестьянская семья. «Мы так радовались, что Гитлер ушел. Но пришел новый Гитлер, гораздо хуже. При немцах нам распределяли нормативы поставок. Все, что мы заявляли, подсчитывалось. Зерно свозилось на элеватор, на это выдавали квитанции. А при коммунистах нам на еду не оставляли ничего, как и на корм скоту. И мы должны были сдать 15 тысяч литров молока. Такая была система. Сегодня это уже никто не может понять. А тогда вам выписывали штраф, а если у вас были какие-то деньги, их отбирали. А еще и сажали. За это сразу полагался концлагерь Яхимов».
С самого начала коллективизации семья Еглик столкнулась с барьерами, которые им ставили власти: они лишились права нанимать работников, должны были выполнять нормы по поставкам государству мяса, молока, зерна и других продуктов питания.
Сельскохозяйственные машины, необходимые для работы хозяйства, «для государственной необходимости» выкупила Тракторная станция. Только вот денег Йозеф так никогда и не получил. Отчаявшись, он в итоге подал заявление на вступление в Единый сельскохозяйственный кооператив. Местные коммунисты не хотели его принимать: его заявление «потерялось», а из Йозефа сделали образцового «деревенского богатея» и «саботажника».
В 1951 году за невыполнение разнарядки по поставке молока Еглик был приговорён в 2-м месяцам принудительных работ. Решение выносил не суд, а какая-то областная комиссия. Часть срока он отбывал в трудовом лагере в Пльзене, где разгружал вагоны. Однако через две недели был выпущен по президентской амнистии.
Однако местные коммунисты уже забрали его усадьбу в кооператив – у них уже было распланировано использование его зданий. Еще до того как семью выселили из дома, – а Йозеф к тому моменту женился, у него родился ребенок, – активисты кооператива уже забрали его инструменты, прежде всего, оборудование из мастерских.
«Потому что вы хорошо живете»
В мае 1953 году семья получила решение о выселении. «Нас вызвали в районную администрацию. Там была судебная комиссия, два или три человека. Нам вручили документ – и все. Что мне было делать? У меня семья. Куда я мог бежать?»
«Я спросил: ˝Скажите, почему вы нас выселяете?˝ Чиновник посмотрел на меня и говорит: ˝Потому что вы хорошо живете˝. Мы хорошо жили, потому что работали, заботились о скотине. Лошади и быки просто так не вырастут! Человек должен трудиться, быть заинтересован в том, что делает. Каждый мог начать свое дело, но были те, кто сами ничего не делали, а лишь твердили: ˝Вон у него сколько всего! Пусть его скотина сдохнет!˝»
После приказа о выезде односельчане их больше не замечали – как будто семья Еглик исчезла. «Когда нас выселили, у нас был 8-месячный ребёнок. Раньше у нас было восемь коров, а теперь у нас не было для ребенка и полулитра молока. Я пошел в магазин, где торговал человек, у которого мы часто покупали продукты. Его фамилия была Врба. Я его спросил: "Пан Врба, можете мне продать пол литра молока?" Он на меня посмотрел и сказал: ˝Для вас у меня уже ничего нет. Вы уже должны были отсюда уехать˝».
Семья была выслана в пограничную область. Из Убоче им было приказано отправляться в Силезию, в Горни Форшт у Яворника.
«Мы ехали на поезде – жена держала ребенка на руках. У нас не было ничего – чай жена подогревала на свече. Добирались мы сутки. За нами приехали к станции на четырёхместном автомобиле, в котором сидел полицейский с пистолетом. Туда посадили меня, отца и мать. Потом я вернулся за женой с ребенком. Мы их вообще не интересовали. Когда мы уезжали, сыну было восемь месяцев, и ему нужно было делать прививки, однако на нас это не распространялось – мы уже не считались людьми. Я не знаю, откуда это взялось, ведь мы всегда со всеми ладили – я никогда не отказывался помочь, возил соседям цемент и другие необходимые материалы. Мой отец всегда был очень коммуникабельным, его все любили. Не знаю… Это была зависть из-за того, что нас есть имущество. И ещё политика. Они видели, что выселить могут любого, и все боялись».
Составляя воспоминания для проекта «Память народа», Йозеф Еглик написал: «Мы там прожили всю жизнь, и я никогда не думал, что живу среди врагов. Однако, когда мы попали в Силезию, никто нас там не навестил, даже не написал. Никто нас не оплакал, у нас просто отобрали имущество. Теперь, когда мне вернули землю, меня приглашают зайти. Но когда я приезжаю в деревню, то всегда вспоминаю, как эти люди тогда себя вели».
В поселке Горни Форшт семья получила под жилье старый дом, оставшийся от депортированных немцев. Несколько лет он стоял пустой и обветшал. Начинать Егликам пришлось с нуля, с самой низкой зарплатой. Йозеф и отец работали на государственном сельхозпредприятии. Мать Йозефа, уже очень больная, заботилась о внуке. Жена Анна работала на поле и кормила скотину.
«Я был готов к тому, что за похороны отца в родной деревне меня арестуют»
Им было запрещено находиться в населенных районных пунктах, и Анна не могла даже съездить к родителям. Потребовался год переписки с государственными структурами, чтобы в 1956 году ей разрешили короткую поездку.
Отец Йозефа тосковал по родным местам, но никогда их не увидел. Он умер в Силезии в 1960 году. «Я решил – никого ни о чем спрашивать не буду, похороню его дома. Заказал катафалк и перевез в соседнюю с нашей деревню, где жил его брат. Оттуда погребальная процессия проследовала до Убочице. Я был готов к тому, что меня арестуют».
Гораздо позже семья Еглик переехала в родные места, поселившись в районе Домжлице, но в деревне Убоче они больше не жили. После «бархатной» революции Йозефу Еглику в ходе реституции вернули подворье и землю – все оказалось опустошено и разрушено. Хозяин отремонтировал здания, но жить там больше не хотел.
Йозеф Еглик скончался 28 декабря 2017 года в возрасте 90 лет.
