«Крепость над бездной. Я – блуждающий ребенок»
Терезинское кладбище, на одной стороне которого возвышается христианский крест. Напротив – большая шестиконечная звезда Давида. На зеленой поляне – могильные плиты, с указанием имен и без них. На многих из них лежат камни различной величины, признак того, что это место помнят, его посещают.
Рядом с могилами, почти около каждой из них – розовые кусты с алеющими цветами. «Гроб среди гробов, как найти его? Время смешало память о лицах. Отблеск жизни своей, столь страшной и темной, мы унесли в свои гробницы. Лишь тьма и изредка ветра шелест присядут к могиле с краю. Лишь горстка травы, печальный сорняк здесь расцветают к маю», - написал в одном из своих стихов чешский поэт-лауреат Нобелевской премии 1984 года Ярослав Сейферт. Солнце тут яркое, почти… «белое»? В стороне – отбрасывающая спасительную тень липовая аллея. Была ли она здесь и 70 лет тому назад, по дороге в Малую крепость? Сегодня здесь расположен Национальный Мемориал. Тогда - одно из самых трагических мест в Чехии.
наверное, бывшая комендатура, еще дальше – бараки, в которых жили заключенные. Грубые нары вдоль стен в несколько ярусов, посередине – такой же деревянный стол и скамейки. Сохранилось и место для казней. Оно чуть в стороне. Иду обратно. Вот здание музея. Внизу – экспозиция, посвященная быту в гетто. Наверху - картины еврейских художников, погибших в годы войны. Рядом с полотнами, которым позавидовала бы любая галерея в мире, карикатуры, нарисованные чешскими антифашистами.
Большая же крепость, та, что на левом берегу Одры, служила в качестве еврейского гетто. Наша сегодняшняя передача посвящена жившим в нем детям-узникам Терезина и их учителям.
Основой для этого рассказа станет книга педагога Елены Макаровой «Крепость над бездной. Я – блуждающий ребенок», которая недавно была издана и на чешском языке. Деятельность Макаровой тесно связана с системой школы Баухауза, ее основателями: Иттеном, Кандинским, Клее. Многие годы Елена Макарова занимается изучением жизни и творчества одной из выпускниц Баухауза - Фридл Дикер-Брандейс – австрийской художницы еврейского происхождения. Вместе с мужем Дикер-Брандейс была депортирована в декабре 1942 в Терезинское гетто.
Накануне последней депортации из Терезина в Освенцим, 6 декабря 1944 года, она собрала в чемодан все рисунки, сделанные ее учениками на уроках, около 5000. Рисунки сохранились, и после войны стали ярким свидетельством повседневной жизни евреев в гетто. Интерес к творчеству Фридл вылился для Елены Макаровой в многолетнюю исследовательскую работу, результатом которой стала серия книг, которые составляют самую широкую картину терезинской истории на русском языке.
«Такой энциклопедии больше не существует. Что-то подобное очень давно написал Ганц Адлер, немецкоязычный еврей, хотя был депортирован из Чехии.
«Во время Второй мировой войны в транзитный лагерь Терезин неподалеку от Праги было депортировано 140 886 евреев из Богемии и Моравии, Германии, Австрии, Голландии и Дании. Из них 88 135 было отправлено на уничтожение в Освенцим, Треблинку, Майданек, Ригу, Минск. 33 500 человек умерло в Терезине от голода и болезней. Из 15 000 детей к концу войны в живых
Как известно, нацисты использовали Терезин в своей пропаганде, чтобы создать образ счастливой жизни евреев в подаренном фюрером городе. Заключенным разрешили культурные мероприятия и «домашние задания». «Нацисты в Терезине, в «потемкинской деревне», созданной ими как алиби, терпели искусство и даже посещали представления, особенно музыкальные, - пишет Мирко Тума. – Ведь все без исключения евреи, жившие под знаком виселиц и транспортов, умирающие, голодные или «украшающие» гетто, рассматривались нацистами как morituri – обреченные на смерть».
«У нас были чудесные, образованные воспитатели и учителя, - рассказывает Эва Ландова-Мерова. – Мы рисовали… Если удавалось раздобыть кусок старой амбарной книги или чистый лист, счастью не было предела. Мы испытывали творческий экстаз, наслаждение, забывали, где
«Пропасть над бездной. Я блуждающий ребенок». Как появился этот подзаголовок?
«Это – строчка из стихотворения Гануша Гахенбурга, одного из терезинских детей, очень одаренного поэта и драматурга в свои 12 лет. Был еще Петр Гинц, известный всему миру своим рисунком, который Иван Рамон, израильский космонавт, взял с собой в Космос, и погиб. Там были очень очень интересные и одаренные дети, они выпускали журналы рукописные, иногда удавалось находить машинку, и сами разрисовывали их».
Стихотворение Гануша Гахенбурга «Кто я?»
«Кто я такой? Какого племени, роду? К какому я принадлежу народу? Кто я - блуждающий в мире ребенок? Что есть Отечество - гетто застенок Или прелестный, маленький, певчий край - Вольная Чехия, бывший рай?»
«Ведем», номер 7
первых книг и составила каталог при подготовке выставки об этой художнице и педагоге. Далее, в книге идет глава под названием «Играйте с нами комедию», которая посвящена театру, и двум наиболее известным постановкам, возникшим в гетто. Это терезинские «Светлячки» и детская опера Ганса Красы «Брундибар», фрагменты которой звучат в нашей сегодняшней передаче.
Переводчиком и редактором чешского издания книги является доктор Карлова университета, литературовед Милуша Задражилова. Госпожа Задражилова любезно рассказала нам о том, как началась и проходила работа над изданием книги на чешском языке, и чем чешский вариант отличается от русского оригинала книги.
Одинаков мотив оформления обложки книги: брошенная на грубо сколоченную из досок детскую коляску пластмассовая кукла с
«Там доминируют два цвета. Серебристо-серый и ярко-красный. Первый как обозначение пепла, газовых камер. Второй - символ крови. Собственно, это сочетание определяет всю тональность книги, на каждой странице которой проступают горечь, своеобразный юмор и ожидание смерти. В русском издании книги опубликована страница из лагерного журнала «Ведем», в котором появлялись самые известные пародии, то есть, транспозиции известнейших чешских песен на терезинскую ситуацию. В
Еще одна знаменитая чешская песня: «Подожди, я тебе расскажу», которая переводится в терезинскую версию с использованием особой лексики. На этот раз, смешиваются чешский, немецкий, пародийный немецкий, что-то из идиша. Все эти языки звучали в концлагере.
Послушаем фрагмент из Терезинских куплетов...
Айзингер: «Погоди ты, я скажу, что нашлойзовал. Погоди ты, не спеши ты, я скажу, что взял. Из кухни кнедличек, в пекарне хлебушек, Да постой, дай сказать, что еще я взял.
Шасть туда, шасть сюда - Электричества нема. Шасть сюда, шасть туда - Нету свету - вот беда!..»
О чем поется в Терезинских куплетах?
«Разумеется, о том, ужасном голоде, бессмысленных наказаниях. Ведь почему «Ведем» издавался в этих серых тонах? Большинство его авторов, включая Вальтера Айзингера, который был, скажем так, образцом грустного юмора, являлся учителем мальчиков 1-го детского дома, Терезин не пережил».
Какое впечатление на Вас произвело первое знакомство с этими текстами, стихами детей, которых жестокая реальность сделала
«Знакомство с рядом текстов, опубликованных в русском варианте, оказалось для меня чрезвычайно интересным. Невозможно было отказаться от работы с ними. Удивительным было не только исследование лексики, но и наблюдение за тем, как юные поэты использовали чешскую литературу. Это были еврейские дети, но это были и дети чешские, воспитанные на чешской культуре и обращающиеся к ее образцам. В качестве примера я бы хотела привести самого известного из юных терезинских поэтов Гануша Гахенбурга, в котором погиб талант, который смог бы сравниться с Йиржи Ортеном, я в этом твердо убеждена».
Вы имеете в виду его каламбур с одним из самых известных текстов чешской литературы, с «Путешествий господина Светлячка?»
«Эта игра фантастична тем, что он столь свободно оперирует не только текстом, но и воздействует на читателя. Результатом становится одна из
Еще одно стихотворение Гахенбурга называется «Вид из кафе». В нем ребенок-поэт выражает свое отношение к тому театру, в рамках которого Терезин, являвшийся чем-то вроде «потемкинской деревни», становился перевалочным пунктом на пути своих жителей в Освенцим, в Аушвиц-Биркенау.
В произведениях Гануша Гахенбурга проступает огромная отчаянная ирония. Последняя его пьеса «Ищем пугало», довольно крупное произведение, было опубликовано в первой версии «Крепости над бездной». Сначала она была выдвинута на конкурс журнала «Ведем». Но… в ситуации, когда один транспорт уходил за другим, включить в издание ее не осмелились. Пьеса была обнаружена в качестве специального приложения к последнему из сохранившихся в архиве материалов «Ведем».
«Это была попытка гротескного изображения обречения человека на голод. Человек превращается в кости, а кости – в нечто «полезное».
Заключительные слова пьесы: «Представление завершается. Мы приглашаем вас завтра в 12 часов. Вход свободный». Однако автор знает, что никакой свободы нет. Это – пьеса для марионеток, в которой показывается абсурд терезинской жизни.
пример из почти гениальных размышлений духовного отца журнала «Ведем», учителя детей Вальтера Айзингера. Пишет он, что в редакции его постоянно погонял главред – известный художник, поэт, комментатор, Петр Гинц».
Обратим внимание на любопытную форму терезинской поэтики»…Статья написана под одним из псевдонимов Айзингера «Малыш». Название ее можно перевести как «Передовица о передовице и ее авторе», то есть, той касте людей, в числе обязанностей которых еженедельная публикация заглавной статьи. Это непросто, и Айзингер («Малыш») становится объектом насмешек «Петрушки», то есть, Гинца, который требует каждодневного отчета о проделанной работе. Обычно это происходит так, что автор лежит себе на нарах, а сверху раздается:
- «Малыш»! - «Чего ты хочешь от меня, Петрушка?» и дальше куча отговорок. Когда в пятницу утром Петрушка и его друг пытаются разбудить, якобы, уснувшего автора передовицы, тот далеко. Ночь он не спал, и до рассвета покинул дом. Таинственным образом Малыш вызывает дух своего любимого писателя Льва Николаевича Толстого. - Дорогой Вальтер, здравствуй! - Наздар, Лео! - Не говори мне ничего. Я все знаю. Я давно наблюдаю за тобой из окна своей потусторонней коморки. Тебе нужна заглавная статья. - Да, да, - говорит Вальтер с соблюдением классических канонов русского языка. - Знаешь, Вальтер, я тебе не помощник. Ведь я ушел от любого творчества, направленного на служение делам светским. Я лучше вызову твоего коллегу Карела Чапека. Он живет в соседнем чулане. - Да, да, хорошо, - отвечает Вальтер. Толстой жмет ему руку и исчезает под землей. Через минуту появляется дух Карела Чапека. - Привет, Карел! Еле я тебя дождался. У меня полная голова нерешенных проблем. - Да знаю я. Лео мне кое-что рассказал. Ну и что с этой передовицей церемонишься? - Мне не о чем писать, а редактор с этими длинными фалдами у сюртука гонится за мной по пятам. Статья должна быть сегодня. - Ну, расскажи, как жил ты на этой неделе. Что-нибудь да наклепаешь. Вот и поведал я ему о центральных событиях своей терезинской жизни. Рассказал я ему все это,а он мне в ответ: «Вот, убедился? Все дописано. Передовица готова». Исчез, и нет его.
«Опять же кульминацию этого фрагмента по достоинству оценит лишь тот, кому известно отношение к смерти Карела Чапека, история его брата, жизнь которого оборвалась в концлагере. Речь идет не только о журнале «Ведем». Таким же образом мы расширяли объем материалов, посвященных журналам «Камарад» и «Рим, Рим, Рим»».
«Номер, который они хотели дать своим товарищам с надеждой, что слово все переживет, что выживут и они. Расширение коснулось и публикаций, относящихся к женскому журналу Bonaco. Это название пишется через «ц», а произносится через «к». Вообще-то, расшифровывается оно как «бардак на колесиках». Но при произношении Bonaco возникала ассоциация со знаменитыми альпийскими отелями, появлялись воспоминания о красоте гор, чистом воздухе свободы, величественных высотах. То есть, такое название было и экзотичнее, и прекраснее».
Как и в случае журнала «Ведем», у выпускающих Bonaco был свой наставник, вернее, наставница…
«Это была удивительная женщина. Звали ее Гертруда Секанинова, позднее Секанинова-Чакртова. Сначала она относилась к кругу убежденных довоенных коммунистов. Первый ее муж, адвокат Секанина, даже хотел защищать Георгия Димитрова, которого нацисты обвинили в причастности к поджогу Рейхстага в 1933».
«В 1948 году она вышла замуж во второй раз. Ее муж по фамилии Чакрт, являлся близким соратником Рудольфа Сланского. После известного процесса со Сланским Гертруда окончательно простилась с коммунистическими идеалами, стала защитницей прав человека. В 1968 году она была избрана в парламент. Гертруда Чакртова была одним из четырех депутатов Чехословакии, проголосовавших против принудительного договора, позволявшего оккупацию. Позднее она вошла в число диссидентов, подписала «Хартию-77», работала в комитете помощи незаконно преследуемым гражданам. Умерла на заре политических перемен в Чехии, в декабре 1989 года».
Гертруда Секанинова была отличной воспитательницей. Девочки, за которых она отвечала, входили и в группу детей и молодежи, писавших для журнала Bonaco. Там были замечательные вещи, на первый взгляд немного таинственные. Госпожа Задражилова рассказывает об одном из них:
В стихотворении смешивается жестокая действительность и ностальгия, библейские и античные мотивы. Слово «мед» и образ пчел, густого роя пчел, обозначает понятие жизни, которая, возможно, придет. Разумеется, что это было опубликовано в одном из последних номеров сохранившихся журналов Bonaco.
Последняя глава «Ода на Радость» базируется на свидетельствах тех очевидцев, которые прошли через Терезин, но выжили.
Цитируем Отто Дов Кулку:
«Было ли это чем-то вроде демонстрации протеста, возможно, абсурдной, лишенной здравого смысла, или это была попытка не сдаться и не потерять веру, что хотя бы преданность тем ценностям, которые в конечном итоге только этот пылающий огонь и способен уничтожить, огонь, но не кошмар, который ему предшествовал, - то есть доколе человек дышит, он свободен, что-то в этом духе? Вопрос остается для меня открытым, как огромные руки дирижера, которые распахнулись и застыли в этой позиции. Но с какой стороны ни смотреть, справа или слева, это и есть моя родословная, мое противостояние одновременно и прошлому и настоящему».
