Литкафе «Славия»

Сегодня в Литкафе «Славия» встретилась Виктория Лысанюк с певрой дамой чешской кинокритики Галиной Копаневой. Предлагаем Вашему внимаю полный текст их беседы.

— Галина Михайловна, я знаю, что Вы родились здесь, в Чехии. Каким образом Ваши родители, по каким причинам приехали сюда?

— Это вопрос очень сложный, потому что мои родители приехали абсолютно по разным соображениям, хотя общим знаменателем была Великая Октябрьская. Мой отец во время революции был студентом Харьковского лесного института. Потом, когда в этом районе появилась Деникинская армия, его мобилизовали в Белую Армию. Его старший брат был офицером- артиллеристом, и он сделал так, чтобы отец находился под его командованием. Был еще младший брат, Вася, гимназист, который тяжело заболел, гимназия отступала с белыми, и мой отец на спине, поскольку его пристроили к лазарету, дотащил Васю в Крым. А там старший брат Иван сделал так, что они могли отчалить на одном из последних кораблей Врангелевской армии, и папа попал в Константинополь с младшим братом Васей, который был очень тяжело болен. И потом в Чехословакии была инициатива президента Масарика, когда принимали студентов, чтобы они в Чехословакии доучились. Таким образом, мой папа где-то в1921году попал в Чехословакию. Он кончил ВУЗ, стал лесным инженером.

Вася немножечко поправился, кончил Русскую гимназию, в те времена, потому что был достаточно большой наплыв молодежи и беженцев, было две русских гимназии: одна- в Праге, и одна- в Моравской Требовой. Вот Вася кончал в М.Т., потом он поступил в Брно в Агрономический Институт, но, к сожалению, умер от склероза мультиплексны в 1929 г. Отец кончил и в 1928 г. женился на моей маме. А моя мама, по происхождению вообще не русская, она чешка, но она родилась в России, в Троицко-Дашково. Папа уроженец Полтавской губернии, а мама - Новгородской. Мой дед- чех, Фердинанд, инженер химии в 80-е годы уехал в Россию, где последние годы работал у Ребусоцкого на большом целлюлезном заводе, был директором этого завода в Акуловка, Акуловка- Поддубье.

А бабушка молодой девицей, чешская бабушка, вернее, она моравская бабушка, она получила очень хорошее учительское образование в г. Оломоуц. Выйти замуж она не хотела, была молодая дама эмансипированная, и она поехала в Россию как гувернантка в семью одного чешского помещика. В России в конце века много чехов работало, а поскольку славянский брат им был милее австро-венгерской империи, т.е. и бабушка, и дедушка из таких, патриотических побуждений осели в России. И вот там, в России они познакомились, поженились, и там родилось 6 их, нет, вру, 8 детей. Шесть детей было в семье отца. И там они жили очень приятно, нельзя сказать, чтобы богато, но, конечно, в условиях, которых им и сниться не могло, в условиях, из которых они в Россию подались.

А потом произошла драматическая история. Дедушка в 1914 году, как обычно летом, выехал в Чехию, чтобы отправить сыновей, которые учились в чешских школах, на каникулы в Россию, закупить машины, нанять мастеров, и задержался, поскольку, у него любимая сестра называлась Анна, и в июле, когда началась Первая Мировая война, как раз отмечался День Анны, он застрял. Пытался через Румынию, через Скандинавию пробраться обратно в Россию, но, увы, не удалось, и бабушка с детьми в 1914 году осталась в России. Перебивались, как могли, хотя до 1917 года Ребушинский вообщим выплачивал им деньги, и нельзя сказать, чтобы они нуждались.

Но потом началось то, что началось. Все таки это весьма, где они жили, северные места, страшный голод, и потом они узнали, что есть возможность репатриировать с "Красным Крестом", что в Москве работал австрийский "Красный Крест". Они долго вообще и не знали, что между тем основалась самостоятельная Чехословацкая Республика, и вот они с этим транспортом "КК", в начале 1919 г. выехали в Европу. Там тоже во общем все было очень сложно, потому что старшие сыновья были в легионах, но это очень драматическая история, но она составляет часть семейной легенды, это как-то революцию преподносит в срезе очень драматических судеб одной семьи. Потому что уже в 1916 г., когда начались перебои со снабжением, самый старший брат Володя уехал на Кавказ, работать на рудники. Старшая сестра мамина, Оля, была тоже выслана на Кавказ, у нее начиналась чахотка. А там, на Кавказе и воздух хороший, и не было проблем с питанием, потом туда отправили младшего маминого брата, 12-летнего мальчика Юру.

Другой старший брат, Ян, поступил в Чешский легион, и при бабушке осталась самая старшая моя мама, еще один брат, более или менее ровесник, Славик, и младшие- Женя и Аня. Потом началась гражданская война, и дети, которые находились на Кавказе, оказались отрезанными от мест, где жила бабушка. Юра где-то в Сибири, куда подались Володя и Оля, к знакомым семейным, потому что по направлению в Москву проехать они уже не могли, там же орудовали чешские легионы. Там встретился Ян, Володя, Оля, а младшего брата Юру они потеряли. Но к счастью, его встретили какие-то чехи- легионеры, он стал сыном полка.

Ваня, значит Ян старший, и Юра разными путями, разными эшелонами добрались до Владивостока и оттуда морским путем вернулись в Чехию. Володя, самый старший, влюбился, женился и остался в Советском Союзе. Тоже самое произошло и с Олей, которая хотела вернуться, и когда ей с большими трудностями выписали паспорт и билет и переправили во Владивосток, то какая-то женщина взяла эти документы и выехала, а Оля, молоденькая девица застряла во Владивостоке. Но ей удалось вообще как-то устроить свою судьбу, она окончила медицинский институт, из Владивостока потом перебралась в Ленинград, там она заканчивала. Работала врачом. Она, слава богу, только попала в ссылку, а Володя, который позже строил Магнитогорск, провел много лет в заключении. Выпустили его только тогда, когда начали открывать Гулаговские лагеря. Так что это тоже такая глава семейных переживаний, семейных легенд.

—Значит, родители познакомились уже здесь?

— Родители познакомились в Чехии, в небольшом городе под Прагой, который называется Колин. И познакомились благодаря такой категории, которая называлась "русские чехи". Потому что отец, когда плыл в Константинополь, на палубе парохода была чешская семья сахарозаводчиков, которые происходили из города Колин, из которого происходила семья моего деда. И эти люди: мой дед и Смырковски, и была еще такая семья Хамплов, тоже все русские чехи. Они настолько заразились Россией, что с удовольствием встречались в Чехии, дружили семьями, любили сидеть за столом, распевать русские песни, читать русские книги, вообщим российский быт они перенесли в свою среду. И папа сохранил адрес этой семьи Смырковских, и когда очутился в Чехии, то он с ними списался, приехал их навестить, у Смырковских происходило очередное застолье русских чехов, где папа познакомился с моей мамой. Потому что все эти люди должны были встречаться и должны были соблюдать какой-то ритм жизни, какие-то обычаи, которые они полюбили, привезли из России.

— Вот как раз к этому я хотела бы спросить. Г.М., может Вы помните, может по рассказам родителей. С кем еще поддерживали родители какие-то культурные связи из той волны эмиграции? Может быть, были какие-то интересные люди или даже известные имена?

— Да у нас постоянно был переполнен дом этими людьми. Правда, я мало, что могу рассказать про пражскую жизнь, потому что она была очень интенсивная, а Колин небольшой город, 20 тысяч жителей, ну и в этом городе очутилось несколько эмигрантов типа моего отца, мой отец был лесной инженер, другом семьи был инженер Любарский, он был, и ветеринарный врач и инженер агрономии, он там жил и работал. Был Николай Николаевич Манохин, который преподавал математику и механику в техникуме. Был папин друг, с которым он покидал Россию Михаил Максимович Селиванов, он закончил машиностроительный институт, но, к сожалению, не смог устроиться на работу, потому что устроиться на хорошую работу было безумно трудно. Были русские дамы, которые вышли замуж за чешских легионеров. Вот была эта компания русских чехов. В гости приезжали люди, которые жили на расстоянии 20-25 км. Постоянно эти люди встречались по субботам, по воскресеньям, целый день сидели за столом, ели, пили, пели, рассказывали, читали стихи, и до безумия, конечно, вели разговоры о судьбах России.

— А пели и читали стихи на русском? Какие песни? Что читали?

— Конечно. Мой отец прекрасно пел, у него был очень хороший баритон. В основном, романсы. Да, еще я забыла напомнить, близкий друг семьи Иосиф ...Его жена Ольга Ивановна была певица. Он был из целой армии музыкантов, которые находились во всех российских местах. Господин Манчала, он работал в петербургской опере, он был репетитор. Там он познакомился с Ольгой Ивановной, которая была молодой начинающей певицей. Вот они опять таки приехали в этот город Колин, откуда г-н Манчал происходил, открыл музыкальную школу. Кстати, очень высокого качества, город благодаря ему наслаждался музыкой и концертами, а я ребенком наслаждалась домашними концертами, когда он играл на пианино, О.И. пела, папа пел и другие пели, как могли. О.И, она была профессионал, а папа брал уроки пения, и, вообщем, у него получалось все тоже очень неплохо. Даже одно время стоял вопрос, а что если ему пойти в оперу. Это было в те годы, когда он был без работы.

— Значит, пели русские романсы. А кого читали? Чьи стихи?

— Лучше сказать, кого не читали. Вы знаете, это было удивительное поколение. Хотя, мой папа технарь, Михаил Максимович- технарь, Любарский- ветеринар и агроном, но это были люди очень высокого гуманитарного образования. В студенческие годы, которые папа проводил в Праге, ведь все студенты очень активно интересовались и русскими искусствами и русской историей. Посещали лекции, хор был замечательный. Жалкие деньги, которые у них были они никогда не жалели на билеты, чтобы пойти послушать Шаляпина, посмотреть МХАТ, покупать книги, которые издавались, ведь все эти люди выехали без библиотек. И в Праге, в Берлине переиздавались собранные сочинения, в Париже издавались хорошие газеты. Мы жили очень скромно, но книги, газеты и журналы, которые издавались русской эмиграцией, всегда в доме были. И все это ходило по рукам, все это читалось, все это обсуждалось, поэтому у меня с детства тоже такой уклон, что нет ничего более ценного, чем книги, и что нет ничего более удовлетворяющего человека, как искусство и культура.

— Г.м., и все- таки кем Вы себя ощущаете чешкой или русской?

— Вы знаете, это настолько все трудно и сложно, и было так мучительно себя как- то определить, что когда начало это меня слишком тяготить, и поскольку, у меня была такая профессия, которая просто заставляет человека раскинуть сети своих познаний и интересов в каком-то глобальном плане, то я потом совершенно как-то сознательно себя стала заставлять быть таким "гражданином мира". Действительно, это было безумно трудно. Я ребенком совершенно не соображала, что живу в какой-то Чехии.

Мне казалось, что я живу в какой-то маленькой России, где-то далеко есть большая Россия. Потому что все время дома толкалась публика с русским языком, мне читали русские книжки. Потом подошел школьный возраст. Но чешский язык я, конечно, знала, потому что бывали у нас чешские прислуги и приходили, конечно, и чехи в дом. В начальной школе я училась в чешской, где-то в 11 лет меня перевели в Прагу в русскую гимназию, в русскую эмигрантскую гимназию. Это тоже особый опыт. В эмиграцию было достаточно сильное неприятие Советского Союза и какое-то святое соблюдение памяти и уважения к России, которая перестала быть, которой не было. Была, допустим, такая организация "Витязь", которая воспитывала в таком духе скаутинга, в любви и преданности той традиции, но с какой-то непонятной надеждой, что когда-то кончится Сталин, и все начнется там, где кончилось в 1917 году. Это было что-то безумное.

Но конечно, меня, как ребенка, это тоже затронуло, хотя все это было сумасбродство, и мои родители были в этом плане нереалистичными, и моя мама просто запретила мне с этими "витязями " поддерживать какой-либо контакт. Потому что история шла своим чередом, и родители оставались патриотами этой страны. В нашей семье и среди наших знакомых, и разговора не было о том, чтобы аплодировать немцам- освободителям, как тоже случилось. Были русские эмигранты, которые сделали ставку. А немцы приставали достаточно: предлагали работу, нуждались в переводчиках, обещали. Это вообщем касалось определенной части, меня это не затронуло. Хотя мои родители не пылали любовью к Советскому Союзу, к Сталину и ко всем этим делам, но во время войны немцев уж никак не поддерживали, потому что фашизм и коммунизм в глазах моих родителей, в той среде, в которой я вырастала, были очень близки, и все время спорили, что хуже. Перечисляя, во-первых, во-вторых, сравнивая, и т.д. То есть я ребенком получала и мне подбрасывали такие рассуждения политического толка.

А потом после 1945года, на очень короткое время нескольких месяцев, я очутилась снова в чешской гимназии, пришлось перестраиваться на чешский лад, потом вместо эмигрантской русской гимназии в Праге начала советская школа свою работу, и, конечно, было легче вернуться к русскому языку. Но советская школа это было все шиворот-навыворот по сравнению с русской гимназией, потому что, допустим, вся интерпретация революции и предыдущей русской истории в советской школе преподносилась совершенно по-другому. Потом я кончала опять-таки русскую гимназию, но это была уже официальная чешская школа с усиленным русским языком в 1950 году, потом поступила в чешский ВУЗ, т.е. опять мне нужно было переворачивать весь язык и приспосабливаться к абсолютно другой среде, к другому укладу жизни и к другой культуре. И должна сказать, что это было очень утомительно и очень депрессивно.

— Почему депрессивно??

— НУ, понимаете, в 18 лет человек еще не больно умен, и решить для себя вопрос, кто он есть. Потому что решается вопрос в связи с тем, что тебе стукнуло 18, ты перестал быть ребенком, становишься взрослым человеком, у девушки очень много своих проблем, связанных с тем, что природа требует, а тут еще вот такие миленькие штучки с тем, что со всех сторон слышишь, что твой отец подонок, БЕЛЯК. Очень мило.

— Г.М, а 1968 год, а далее 1989 на Вас как- нибудь отразился, когда Вы уже в той среде, я думаю, как-то привыкли? Было ли какое-то негативное отношение к Вам, в связи с Вашим русским происхождением?

— Ну, опять все не так просто. Допустим, в 1968 году я уже была то, что называется первая дама чешской кинокритики, потому что где-то с1962-63 г. я очень поддерживала в печати чешскую кинематографическую волну. Были у меня, конечно, и какие-то живые контакты с Советским Союзом. Вопрос кто я есть еще осложнялся тем, что я встречалась с какими-то редкими советскими людьми, но эту сирену я видеть не могла, не было никакой возможности потопать ногами. Я только в 1961 г. получила возможность ехать на московский кинофестиваль, это был контакт профессиональный, мне было 30 лет, т.е. уже вопрос ехать ли мне туда или нет, отпал. Я уже начала делать карьеру здесь, и должна сказать, что встреча с Москвой, с Россией и, прежде всего, с определенными моими коллегами была для меня очень приятной.

Меня хорошо приняли. Не было того патологического страха, который мне иногда приходилось испытывать от советских людей в 50-е годы, даже кинематографистов. Допустим, приезжает великий мастер советского кино, я - студентка кинематографического факультета, меня просят переводить его выступление. Я перевожу и веду себя совершенно нормально, а он от меня шарахается как от гремучей змеи, поскольку я, конечно, из белой эмиграции. Понимаете, этот страх был просто жуткий, это ужасно смешно, но я была соплячка, 19-летняя девчонка. Какой я там беляк? Я была вполне нормальная чешская студентка, восторженная и ничем я угрожать не могла. Вот в 1961г. были лучшие годы какой-то "либерализации" хрущевской оттепели. Никто не боялся, все меня любили.

То, что меня поразило - не было у нас никаких расхождений. Правда, мои тогдашние друзья, с которыми я сохраню по сегодняшний день дружбу, были первые дамы российской кинокритики: Майя Туровская, Н. Зоркая, жив был еще Юра Ханютин, это было поколение оттепели. Тогда казалось, что никогда не будет закрытая граница, хотя еще трудно было въехать в СССР. Когда захотелось, надо было или же турпоездку, были у меня возможности кинофестивалей, только с 1970-го года можно было ездить по приглашению друзей, когда я тоже поддерживала какой-то интенсивный контакт. Началось уже какое-то параллельное существование, где благодаря этим дружеским контактам, я получала информацию поглубже, пошире, поэмоциональней, чем какую можно было из журналов, газет и высмотреть из кино. Все-таки я была уже профессионал и умела читать между строчек, но этот контакт вот так срабатывал. 1968 - это была пощечина, это было больше, чем неприятно. Тогда я уже осознавала то, что это проявление кризиса и СССР, что это выступление в себе несет зародыш каких-то перемен и конца всего то неприятного и неприглядного, что так называемый реальный социализм брежневской эпохи представляло.

В 60-е годы чешское кино с трудом пробивалось на советские экраны, но если кто-то приезжал, он смотрел некоторые вещи, что-то приходилось показывать и в Москве, в Доме кино, по обмену союзов, это работало. В Польше воспринималась новая волна, в той же Болгарии, в Венгрии. Хотя после было поганое 20- летие. Застой полный. Запрет работы, многие эмигрировали из моих знакомых и также кинорежисеров, но никогда я не теряла надежды. Не все работали под указку. Был Тарковский, были другие интересные режиссеры.

— Вы упомянули, что до сих пор поддерживаете культурные связи, которые сложились много лет назад с Россией, я имею в виду. Вы следите за развитием российского кинематографа. Как Вы можете прокомментировать?

— Последние годы я поддерживаю связь только потому, что никто другой не интересуется этим. Допустим, в 50-е годы или даже в 60-е, когда было модно политически, было много чешских кинокритиков, которые карьеру строили на этих контактах, я тогда интересовалась чем-то другим. А сейчас просто так получилось. Дело в том, что я даже в 1968 г., когда многие мои коллеги объявили полный культурный бойкот всем станам, которые вступили на территорию Чехословакии, то я как-то не в состоянии была бойкот реализовать. К этому времени я знала много русских, поляков, болгар и венгров, которые не имели ничего общего с тем, которые думали также как мы, но не могла, конечно, в силу обстоятельств, вслух кричать.. Снимать приличное кино и заставлять зрителей своих стран хоть немножко шевелить мозгами в нужном направлении - это тоже какая-то работа, которая шла на пользу дела. Правда?

Я не теряла контактов и после всех событий, 1989г. я в курсе дел была, я за этим следила. Ведь все эти 70-80гг. Я могла себе позволить за небольшие деньги выписывать все польские журналы, все русские журналы, т.е. быть в курсе дел, и для меня это было очень интересно. В данное время я помогаю фестивалю в Карловых Варах составлять эту программу на восток от запада, последние годы два раза в год езжу в Москву, в чешское посольство, где проходят Дни чешской культуры. Я представляю эти картины москвичам, заинтересованным в чешской культуре. Там много переводчиков, много студентов. Я довольна, потому что эта работа служит лучшему взаимопониманию.

— Почему сейчас в Чехии российские фильмы показываются очень мало? Да и в прокате их мало.

— Я Вас могу спросить, а почему в Москве российских картин тоже почти нет. Ведь все сейчас замешано на деньгах, и прокатывать будут только такие картины, которые по их соображениям и в связи с огромной рекламой, сулят какую-то прибыль в кассах кино.

— Т.е. "Особенности национальной охоты", которые здесь шли по их соображениям?

— А сколько "ОНО" снято в российском кино? Последние работы, увы, не блещат. Я бы с удовольствием показывала, если бы от меня это зависело, на сценах чешских кино клубов картину Германа "Хрусталев-машина". Но кто ее купит? Какие сборы она сделает? Сейчас ведь так стоит вопрос.

— Неужели у нас мало хороших картин, которые действительно могут принести прибыль? Или это не интересно?

— Разговор очень сложный, я не слишком компетентна в нем, поскольку я не могу называть суммы, за которые продается- покупается и сколько денег плывет из кинотеатров и насколько это компенсирует те затраты. которые производятся. Факт, что у американцев отлажена система. Они продают поток. Играет роль, в какую страну продаешь: мало жителей- это дешевле.

— Русская сказка "Морозко", которую показывают в Чехии уже долгие годы. Каждый год, 24 декабря уже не одно поколение чешских детей выросло на этой сказке. Как Вы думаете, почему она, несмотря на отношения наших стран, на какие-то политические изменения и еще какие-то соображения по-прежнему остается популярной??

— Это сказка, в ней политики никакой нет.

— Я сейчас говорю не о содержании фильма. Вы сами знаете. Что в определенные времена все русское отрицалось.

— Содержание фильма тоже нельзя сбрасывать со счета. Очень много чехов именно из-за содержания не полюбили. Тут была такая ходячая фраза: "Если русский фильм- то или же война, или же рабочие рекорды". Кому интересно это смотреть, да? Т.е. этот фактор содержание сюжета тоже всегда играл роль. А тут очаровательная сказка. Кроме того, хорошо сделанный фольклор, воспринимается абсолютно всюду. А что касается сюжета, скажем "мелодрама", а это всегда зрителям нравится.

— Г.М,, Вам знакомо имя молодого режиссера Влада Ланнэ?

— Да, конечно, знакомо.

— Вы видели его дипломную работу "Хэппи Энд"?

— Да, видела.

— Что Вы можете сказать об этой работе?

— Я могу сказать, что она любопытна, она оригинальна и непонятно к чему относится: то ли она относится к таким поискам, которых достаточно много и в современной России, скорее, я бы сказала, она созвучна каким-то статическим предпочтениям российского характера, чем тому руслу, в котором как-то движется чешское кино. По картине видно, что ее снимает иностранец, и если она взяла первый приз на фестивале ФАМУ, то, безусловно, таким шоком, что в чешской среде появилось нечто ни на что не похожее из чешской среды.