Мартин Маречек: «Кино, конечно, не лечит, но может кому-то помочь»
Среди двухсот фильмов, представленных на ежегодном кинофестивале в городе Угерске Градиште, заслуживает внимания фильм «Dálava», работа чешского режиссёра-документалиста Мартина Маречка. «И дорога может быть целью» - так можно коротко охарактеризовать историю Вита Калводы, в прошлом консультанта по финансовым вопросам, и его сына-подростка Гриши. Герои отправляются на машине из Чехии в Россию, чтобы встретиться с Гришиной матерью и сестрой. Удастся ли им это сделать? И самому режиссёру в процессе съёмок это было неизвестно. Подробнее – в интервью с Мартином Маречкем.
«…Я хочу в нескольких предложениях рассказать о нашей семье. Твоя мать и я – мы были диким сочетанием восточного и западного человека. Я также верил, что любовь выходит за пределы веры и культуры».
— Свой фильм, как вы говорите, вы считаете несколько мистическим. Надо понимать, вы сами не знали, какой он будет иметь финал?
— Это так. У нас были предположения о том, как будут развиваться события, но мы не подозревали, что произойдет в дороге, и состоится ли встреча. Так что определенная доля неуверенности присутствовала. В этом состоит отличие от фиксированного формата игрового фильма, когда человек снимает импровизацию с актерами. Здесь же вы должны реагировать на развитие ситуации и исходить из того, что вам предлагает реальность. Для того чтобы зритель оставался заинтересованным, необходимо сохранять структуру фильма открытой, но при этом нужна история.
— Что, если бы встреча родных не состоялась? Как бы вы поступили?
— (задумывается) Я вот как раз не хочу раскрывать секрет, как все было. Во время съемок было много удачных моментов, человек снимает о том, что видит. По факту, завязка уже не важна. Даже у Хичкока и других хороших игровых фильмов важна не столько она, сколько образы. Не важно, кто кого убил, кто кого встретил, расстались герои или сошлись. Нужно лишь рассказать, что они при этом пережили.
Отцовство: любовь и границы
— Образы отца и сына в фильме очень выразительные, проработанные. Они были такими и в жизни, или вы их всё же направляли, «дорабатывали» сами?
— В таком случае, сын как раз играл роль типичного современного подростка: в ушах наушники, на отца, в общем, ноль внимания…
— Да, и я к этому вообще-то не был готов. Я надеялся, что они будут в дороге разговаривать. Вместо этого парень вначале даже не снял наушники, и я понял, что у нас проблема. Пришлось акцентировать внимание на мелких жестах, комментариях, и рассказывать с помощью картинки, а не с помощью слов.
— Несмотря на то, что диалоги у героев короткие, они всё равно яркие, комедийные. Зрителю смешно.
— Слушай, у тебя есть какая-то особая причина, по которой ты с другими людьми разговариваешь, а со мной нет?
— Я бы не сказал, что у меня есть особая причина. Я обычно не задумываюсь, почему я поступаю так или иначе.
— У меня сын в таком же возрасте, так что для меня эта ситуация была знакома. Мы, может, не очень помним свой пубертатный период, но зато получаем представление о нём на примере собственных детей. Есть там универсальные моменты, которые проживает каждый родитель со своим ребенком.
— Существует ли идеальная модель отношений между отцом и сыном?
— На сто процентов сказать невозможно. В фильме есть сцена, где друзья Вита в России с ним беседуют, и он говорит, что в роли отца он провалился. А они ему в ответ: «Что значит провалился? Что это вообще такое – быть идеальным родителем? Чего ты ждал?»
Я думаю, что это принятие этой роли, причем с обеих сторон. Необходим баланс. С одной стороны – открытие объятий и принятие ребенка, оказание ему поддержки, с другой – определение границ. Я всегда говорил себе, что в период взросления ребенка важно не иметь фальшивых ожиданий, не строить планов, что из него получится, каким он будет, а лишь дарить ему свою любовь. В этом, по-моему, и состоит идеальность родителя. Думаю, что герой нашего фильма так и поступает: подаёт себя таким, какой он есть, и признаёт, что единственное, что он может сделать – любить своего ребенка.
Культурная мозаика
— Какую роль играет в жизни ребенка тот факт, что его отец и мать – из разных культур?
— Я думаю, что там играет роль, в первую очередь, склонность к религиозности, так как православная литургия – она особенная. Интенсивная молитва, долгие службы – этого в Чехии нет, и Россия нам с этой стороны не известна.
— Вас тоже интересует русская история? По крайней мере, вы рассказывали, что при съёмках фильма приходилось общаться по-русски.
— Я отношусь к тому поколению, которое ещё изучало русский в школе в обязательном порядке. С одной стороны, присутствовало нежелание учить этот язык (по понятным причинам), с другой – русская культура и русские писатели… Не знаю, Толстой для меня вообще определяющая фигура в литературе, я считаю его романы, его мысли за самое важное, что я когда-либо читал. Вообще, чувствую родственные нотки в этом славянском языке.
В России я был несколько раз, снимал кино в Азербайджане, был в Казахстане, путешествовал по Прибалтике, так что определенное впечатление у меня сложилось. Могу сказать одно: Россия для меня тоже мистическая страна, как и то, что в ней происходит. Думаю, что до нас доходит лишь маленькая часть информации.
— Когда вы сейчас вспомнили о литературе, то в связи с фильмом мне сразу пришел на ум роман Тургенева «Отцы и дети». По-моему, что многие мысли из этого произведения перекликаются с вашей работой.
— Однозначно. Думаю, что и Вит старается прочувствовать русскую культуру, даже принял православное крещение, чтобы показать дочери, что у него есть воля, что они могут быть семьей. Несмотря на свои обиды, он старается быть ближе к России.
— Поскольку мы тут проводим параллели с литературой, то я бы сказал, что фильм – это новелла, рассказ. Роман же – это сериал, или, как минимум, полнометражное кино на три-четыре часа.
Эта история была такая сложная, что, когда мы попытались её адаптировать для кино, то у нас получался сериал. И в какой-то момент я решил, что лучше обойтись минимумом, сделать вот такую новеллу, чтобы получилось коротко, но интересно и интенсивно.
— Можно ли эту историю представить себе и в применении к другим культурам, или же это рассказ исключительно о представителях двух конкретных славянских народов, Чехии и России?
— Я думаю, что эта история применима к любым межчеловеческим отношениям, к любой разделенной семье, к ситуации, когда люди расходятся и начинают делить детей. Иногда куда менее сложно отправиться в дорогу длиной в пять тысяч километров, чем преодолеть пятьдесят метров до соседнего дома. Дорога ведь заключается не только в её физической длине, но и в том, чтобы преодолеть свои боли: «Ты меня оставил», «Ты меня бросила», «Не дам тебе своего ребёнка!»
— Вы родом из семьи медиков, так вот мне кажется, что вы и кино рассматриваете, как средство, которое способно, как минимум, повлиять на зрителя в положительную сторону, «вылечить», что называется. Вы так не думаете?
— Понимаю, о чем вы говорите. В моём случае это был долгий процесс – может, потому и предыдущие фильмы склонялись к социальному фактору. В общем, у меня было ощущение, что я выпускаю в мир какой-то продукт, который подчеркивает важность той или иной темы.
Однако я думаю, что я из этого уже вырос, из мысли о том, что фильм может каким-то образом вылечить общество. Полагаю, что это просто вид коммуникационной стратегии. Как-то я сравнивал кино с гомеопатией: не то чтобы я верил в её целительную силу, но кому-то она помогает. Конечно, это не научный подход, но люди его все равно практикуют.
Мы беседовали с режиссёром Мартином Маречкем.
