#MeToo в Чехии. Когда молчание – знак беспомощности
В феврале 2020 года американский продюсер Харви Вайнштейн был приговорен к 23 годам заключения за сексуальные домогательства. Именно с обвинения Вайнштейна три года назад в США началась кампания #MeToo, охватившая в последствие мировое сообщество. Миллионы женщин и мужчин, столкнувшихся с сексуальным насилием и домогательствами, делились своими историями в социальных сетях под хештегом MeToo. Однако оказалось, что поддержку кампания обрела не везде. Из Чешской Республики зазвучала скорее критика, нежели голоса пострадавших.
Например, бывшая министр юстиции и критик #MeToo Даниэла Коваржова в одном из интервью назвала кампанию американской шуткой и заявила, что «ей нравится, когда ее домогаются». Мужчины-политики отзывались о #MeToo как о мести женщин, к которым кто-то случайно прикоснулся или по-джентельменски открыл перед ними дверь.
Спустя годы кампания #MeToo в Чехии так и осталась в тишине, окруженная ореолом непонимания. Попыток попытаться осознать, почему так произошло, исключая некоторых активистов и исследователей, почти не было. Чешский юрист и исследователь права из Оксфорда Барбара Гавелкова, утверждает, что Чехия, наряду с другими постсоветскими странами Центральной и Восточной Европы, пропустила вторую волну феминизма. Поэтому здесь толком и не разобрались, как воспринимать и регулировать сексуальное насилие и домогательства – ни в области юрисдикции, ни в общественной сфере.
«Юрисдикция в Чехии, в данной сфере, является проблематичной, скорее с точки зрения выполнения. Главная проблема, однако, заключается не в законе и правилах, а в том, что общество не понимает сути проблематики гендерного насилия и сексуального домогательства. Проявляется это, например, в позициях юристов. Которые, по идее, должны выступать на стороне пострадавших с полным пониманием и знанием того, как этому явлению противостоять», - комментирует Зузана Андреска.
Харассмент? Вы о чём?
Зузана Андреска: «Во-первых, участники этой конференции объясняли домогательства как законное, биологически данное и неконтролируемое явление, часто связанное с областью личной жизни, в которую закон не вмешивается.
Вторая проблема в том, что они не делали различий между нежелательным поведением, то есть домогательствами, и желательным – флиртом. Дело в том, что игнорировалось соотношение власти – когда начальник пристает к подчиненному или профессор к студентке, последним в этой ситуации тяжело постоять за себя.
Третий аспект связан с предыдущими: домогательства не воспринимаются как структуральная проблема, а как частные случаи, в которых домогающийся выступает как девиант. Создается впечатление, что проблема домогательств не касается общества в целом, несмотря на то, что явление настолько распространено. Нам казалось, что на этой конференции, при всей активной критике, никто из спикеров не потрудился прочитать истории конкретных людей, чтобы понять масштаб явления во всех сферах жизни».
Тереза Ироутова-Кинцлова с кафедры гендерных исследований Карлова Университета считает, что тишина Чехии по отношению к MeToo имеет двойственный характер. Во-первых, это тишина, которая вообще свойственна сексуальному насилию и домогательствам, когда жертвы по разным причинам не хотят или боятся признаться. Второй аспект этой тишины – неспособность общества это обсуждать.
Тереза Ироутова-Кинцлова: «Тишина, нависшая в чешском обществе, это тишина беспомощности. Никто не знает, что с MeToo делать. Мне кажется, что мы вступили на новую для Чехии территорию. В широких кругах общественности здесь об этом никогда не говорили. Было бы хорошо, если бы нам удалось вести разговор на серьезном уровне, не обязательно академическом, а хотя бы просто без эмоций и страха, что кто-то якобы будет мстить тем, кто их «потрогал за коленку» или подал пальто... Это появившиеся в СМИ случаи упрощения кампании, озвученные мужчинами-политиками. Движение MeToo ничего подобного не требовало».
«Причина заключается в трактовке сексуального, как связанного исключительно с физическим сексом. Тогда как благодаря кампании MeToo выяснилось, что сексуальный акт как таковой зачастую вторичен и, прежде всего, указывалось на злоупотребление положением и властью. На злоупотребление властью финансовой, символической или просто властью в момент принятия решений – получит кто-то работу или нет, и так далее».
«В Чехии дискурс ведется в духе, что женщины – не ровня мужчинам»
«Это всем известно. В Чехии считается нормой платить женщинам за одинаковую работу на 20-30% меньше, чем мужчинам. Чешское правительство до сих пор не признало Стамбульскую конвенцию, которая на законодательном уровне служит в качестве защиты от любой формы гендерного насилия. Под вопрос даже ставится необходимость ее существования. В общем, дискурс в Чехии ведется так, что женщины не является равной мужчинам. И, несмотря на то, что многим не по душе такое слышать, на символическом уровне это проявляется через институты власти – в неприятии законов. К тому же, сколько женщин мы видим в политике – в парламенте, на важных позициях?»
По ее мнению, если углубляться в социально-политические причины, то отсутствие второй волны феминизма, на которую указывает и Барбара Гавелкова, безусловно сыграло свою роль. Поэтому Чехии сейчас приходится наверстывать:
В Чехии этого не могло произойти по историческим причинам. Этот процесс проходит сейчас, наряду с такими аспектами как, например, ослабление гендерной идентичности. Здесь ведётся многоуровневая феминистическая дискуссия, но только не в том смысле, что в других странах ситуация проще. Отличие в том, что здесь в Чехии в данный момент одновременно решаются сразу несколько вопросов. В странах без социалистического прошлого всё проходило поэтапно».
На вопрос о том, какова вероятность, что в Чехии всплывет дело, подобное случаю Харви Вайнштейна, и закончится подобным приговором, Зузана Андреска отвечает с сомнением: «Вероятность маленькая, учитывая количество подобных случаев к сегодняшнему дню. Барбара Гавелкова в своей книге об истории гендера и законе обнаружила, с оглядкой на социалистические прошлое, всего два казуса, связанных с сексуальным насилием. Эти случаи показывают, что суды не умеют работать с проблематикой: уж очень много вторичного обвинения жертвы, когда вина перекладывается на жертву и под вопрос ставится её поведение, а не поступок обвиняемого. Исходя из этих примеров, можно сказать, что дорога к справедливости настолько терниста, что по ней никто не захочет идти».
