Ота Павел – поэт чешских рек и спортсменов
Подготовил Михал Лаштовичка.
Прозаик Ота Павел входит в плеяду писателей, благодаря которым чешская литература известна всему миру. Наравне с произведениями Ярослава Гашека и Богумила Грабала творчество Оты Павела относится к золотому фонду чешской литературной классики. Все, кто любит его рассказы из сборников «Смерть прекрасных косуль» или «Как я встретил рыб», хорошо знают главных героев его произведений: Лео Поппера и Гермину, прототипами которых были родители писателя, Гуго и Йирку – его братьев, а также мудрого паромщика Прошека. Многие его произведения носят автобиографический характер. Например, в них запечатлена тема концентрационного лагеря, в котором находились отец и браться Оты Павела. На счастье, после освобождения Чехословакии, им удалось вернуться домой. Ота Павел может быть, никогда и не стал бы писателем, если бы не известный чешский прозаик Арношт Лустиг, который его устроил в спортивную редакцию чешского радио. Поскольку Ота Павел сам активно занимался спортом, то вскоре стал лучшим чешским спортивным редактором. Некоторые из статей о спорте вошли в собрание его сочинений. В литературных кругах Ота Павел стал известен как «поэт чешских рек и спортсменов».
Но жизнь преподносит нередко не только приятные, но и неприятные сюрпризы. В 1964-м году во время зимних Олимпийских игр в Австрии у Оты Павела проявляются признаки душевной болезни. Много месяцев он проводит в специальном санатории. Вспоминая о своем детстве, Павел начинает здесь записывать первые наброски автобиографических рассказов, которые принесли ему самую большую популярность. И после возвращения из больницы, Ота Павел вновь принимается за творческую работу. Он издает два сборника рассказов, спортивный роман под названием «Кубок от Господа Бога» и сборник спортивных репортажей. Силы, однако, покидают его очень быстро.
31-го марта 1973-го года Ота Павел неожиданно скончался. Многие его рассказы остались неизданными. Один из них, под названием «О чистой воде в твоем кувшине» перевела для вас Наталия Куфтина:
О чистой воде в твоем кувшине
Перевод: Н. Куфтина
Интересно, что из Праги на юг Чехии можно поехать на автомобиле, велосипеде, или даже отправиться пешком как Швейк, но табличку, на которой будет написано что именно здесь начинается южная Чехия, увидеть невозможно. И несмотря на это вы сразу чувствуете, что попали в какую-то другую страну, я бы даже сказал в другое королевство с другими нравами и другим народом, где растет другая трава и плавают другие рыбы, и где разливное пиво имеет абсолютно другой вкус.
Когда бы я не попадал в эти края, я каждый раз ловил себя на том, что чувствую себя здесь прекрасно. И никак не мог понять, отчего это происходит. Но всегда в душе я уверял себя, что под старость непременно буду здесь жить. Куплю снежно-белую избу, белую козу и черных кроликов и каждое утро буду босиком косить траву, которая будет холодить мои ноги, а в кувшине у меня будет замечательная свежая вода. А потом, сидя в комнате, буду писать, и все что я напишу будет звучать как поэзия, потому что здесь по иному писать невозможно. Но в один прекрасный день я понял, что все это ложь.
Я старею, и избы у меня никогда не будет. Я должен жить в городе, звонить по телефону, посещать издательства, спорить с женой и детьми. Так что южную Чехию я посещаю теперь так, как люди посещают своих возлюбленных. С городом я живу, в Южную Чехию я влюблен. Я ездил на поезде, в автомобиле, плавал на каноэ, ходил пешком и всякий раз, как только я попадал в южную Чехию, я сразу чувствовал ее присутствие. Я снимал шапку или шляпу и восклицал: Добрый день, южная Чехия!
Зимой несколько лет назад, когда на пражские Градчаны падал снег, мы с женой строили планы на лето. В августе мы поехали на юг Чехии, и когда мы туда добрались на нашем авто, я снова почувствовал себя счастливым. В деревне мы увидели крашеные в белый цвет избы с совершенно особыми фронтонами, перед каждой завалинкой подметено. На скамейках сидели после работы крестьянки, опустив руки на колени и отдыхали там с таким видом, будто они сидят там так спокойно веками, несмотря на все пронёсшиеся мимо бури, бунты и войны. Я попросил жену поехать дальше за деревню.
Она осталась у машины, читая книгу, а я пошел через мокрые луга, где на одной ноге стояли аисты.
Я остановился, посмотрел на небо и впервые за двадцать лет вдруг понял, что такое южная Чехия и почему она такая. Надо мной сияло огромное синее небо, такое, какое бывает у самого спокойного в мире моря. И все же оно было другим, чем на море, потому что здесь благоухала трава, в которой прыгали и жужжали кузнечики, и человек не боялся ни дали, ни глубины, так как знал, что здесь это соединение неба с черной влажной глыбой ничем не угрожает. В общем я блаженствовал.
Жена на шоссе в машине уже давала мне гудки, чтобы я возвращался, но я лег на ближайшую копну сена и смотрел в небо. Наверху плыли облака, и я вспоминал о всех этих двадцати годах, прошедших с тех пор, как я открыл для себя южную Чехию.
Здесь почти всё напоминает земной рай. Через эту местность протекают реки Лужница и Влтава. Я спускался по этим рекам в каноэ. Наверху в них впадали форелевые потоки , в которых была такая же ледяная вода как в Гималаях, внизу они протекали через теплые пруды с песчаными пляжами. А в этих прудах живут жирные карпы. У самого большого пруда Рожмберк во время вылова рыбы этих карпов пекут прямо на запруде и подают к ним в тени больших дубов удивительно вкусное пиво и хрен.
Мы плыли дальше и ловили серебряных рыб, а если нам не удавалось ничего поймать, рыбаки их нам дарили, потому что многие рыбаки здесь рыб не едят, а на рыбалку ходят ради удовольствия.
По пути встречались крепости, замки и цитадели, в одном замке жило привидение, вокруг другого росли розы прямо как в сказке о спящей красавице. А потом мы наблюдали за косулей, которая вместе со своими оленятами пришла на водопой. Она не убежала, потому что здесь косуль никогда не стреляли.
Здесь стоит Боубинский лес, называемый во всем мире "Урвальд Кубани" и тут же находится замок Глубокая, как-будто построенный из стекла. Всякий раз, когда мы здесь бывали, что-нибудь происходило. Рыбак подсек такого огромного сома, что испугался его, и когда подтянул его к берегу, то хотел пристрелить его из стариного пистолета, но не сделал этого, а вытащил нож и перерезал леску. Это чтобы этот усатый дед мог дожить до конца свою сказочную жизнь в своей прекрасной глубокой реке. Люди веками питаются здесь молоком и хлебом, так что здесь находятся десятки мельниц. Все они разные с виду, и каждая стучит свою собственную песенку о жизни.
А главное всё здесь заволакивает особая дымка, сидящая в траве, камышах и на березовых ветвях. Источником ее является огромное количество воды. Даже у прудов здесь многообещающие названия: Надежда, Отрада, Вера.
Здесь так легко дышать, я не боюсь задохнуться, не боюсь бессоницы, инфаркта или конца мира.
Я живу!
Зарываюсь поглубже в сено, играю с его стебельками и листочками как с губами возлюбленной. Я целую это сено, смеюсь и проваливаюсь все ниже как в лоно женщины.Очевидно я уснул.
Когда я проснулся, я увидел другой мир, изменившийся, темный, но не опасный и не вражеский. Я знаю, где нахожусь, кузнечиков сменили лягушки.У них более сильный голос и более численная армия.
Вылезаю из сена и шатаясь как пьяный бреду к месту, где по моему предположению находится наш автомобиль. Жена стоит тут же, но не ворчит как раньше, видимо она понимает, что мир более сложен, чем кажется с первого взгляда, и медленно произносит:
"Ты с ума сошел! Ведь ночь на дворе!"
Мы не могли продолжать свой путь. Нас приняли на ночь в первой избе. Она была белая как все избы, замки и цитадели в этих краях. Она была белая как мир или как молоко от той козы, которой я здесь к сожалению никогда не обзаведусь. Нас поместили с светелке, где стояли резная колыбель и резные кровати. Жена раскачала колыбель и погрузилась в мечты. На полу стоял старинный резной и расписной сундук с красными и белыми розами. Мы спали спокойно, канифас благоухал мылом и гусями.
Утром в избе уже никого не было, обитатели ее уже работали где-то на лугу, оставив для нас на столе молоко в кувшине, хлеб и масло. И не оставили никакого счета. Мы закрыли калитку и уехали. И даже не спросили, что за изба это была, что за деревня. Просто все это происходило на юг от Праги в королевстве без короля, с древних времен называемом южная Чехия.
