Путешествия «бравого солдата» на машине времени
Ирина Хансиварова переносит всеми любимого литературного героя сначала в 1938 год, когда он попадает в адъютанты к немецкому генералу фон Клоссу. «Но немецкий язык наш герой знал ровно на столько, насколько мог его не понимать, то есть понимать не хотел». Все делал невпопад.
Потом Йозеф Швейк перенесся в 1968 год и замаскировал здание радио под школу, чтобы в него не ворвались солдаты.
В 1989 году наш герой занялся кооперацией.
«Швейку, только ему известным способом, удавалось покупать одну и ту же корову у фермерши пани Хелены. Корова, вероятно, была особой, неизученной учеными, селекции, поскольку после переработки ее на мясо кривая плана заготконторы резко подскакивала вверх. Проделываемую продовольственную операцию Швейк называл не иначе как «оптимизацией производства», а начальник коротким словом – махинации. И, что за это его, вместе со Швейком, возьмут, когда-нибудь, за мягкое место и так «оптимизируют», что мало не покажется. Но пока не взяли, внедрению «метода» не препятствовал, поскольку после каждой сверхплановой тонны мяса кооперация получала большую премию, к тому же, самому начальнику на партийных собраниях присуждались награды. Смысл таких собраний никак не доходил до Швейка. - Я заметил, что политики так много думают, что им не хватает времени работать. Я, же, больше работаю и почти не думаю. - Болван, зачем тебе думать, если я это делаю за тебя,- огрызнулся начальник и погрузился в бумаги. «Все-таки, мир несовершенен», - вздохнул Швейк. Завязывать какие-либо разговоры с начальником не было смысла. На все попытки начать разговор он посылал так далеко, что обратно можно было не вернуться. Только однажды он коротко бросил: -Грядут большие перемены. Перемены не заставили себя ждать. В один из дней, выпив пару кружек пива, Швейк вышел на улицу и увидел, что улицы и площади города заполнены людьми. Все друг друга поздравляли, обнимались. Всеобщее ликование охватило Швейка. Он понял, что произошло что-то хорошее, что-то очень светлое, и для всех приятное. Внутри у него тоже все стало светлым, как пиво, которое он только что выпил, душа выпрямилась и с легкостью восприняла происходящее. Какая-то пани закружила его в танце, восторженно повторяя: «Революция, революция!». Кто-то добавил: «Бархатная». От этого слова Швейк сразу почувствовал какую-то нежность и спокойствие. Сочетание слов ему сильно понравилось. Он танцевал с пани и тоже стал кричать: «Бархатная революция!». Швейк так увлекся, что не заметил, как наступил на грубый ботинок милиционера. Тот ойкнул и схватил Швейка за руку. -Порядок нарушаете, - строго сказал он. И поволок его было в участок. Но Швейк уперся. А пани и остальные стали на его защиту: - Оставьте его. Он ничего плохого не сделал. -Он не подчиняется закону, - сказал милиционер, не уточнив, правда, какому именно закону, не подчиняется задержанный. И потащил Швека в участок. Толпа, скандируя: «Свободу Швейку!», бросилась за ним. Под окнами милиции она простояла всю ночь. В то время как Швейк доставал милицейское начальство вопросом: «Разве можно держать человека в участке только за то, что он, всего лишь, наступил стражу порядка на ногу?», люди продолжали требовать ему свободу. Начальство сопротивлялось, но когда на утро вышли газеты с заголовком: «Свободу Швейку!», струхнуло, и отпустило его на все четыре стороны. Не успел Швейк переступить порог милиции, как его подхватили на руки и стали подбрасывать вверх. Когда его мягко приземлили, он заметил начальника заготконторы. Тот с удивлением наблюдал за происходящим. -Вы пан Швейк никак в люди выбились? - ехидно сказал он. -Что вы, пан начальник, я из людей и не выбивался,- скромно ответил Швейк. И уже по дороге домой пожалел начальника: «Если бы пан за меня меньше думал, а, хотя бы иногда, работал, он бы это понял».
Машина времени, сконструированная воображением Анатолия Карпуса, переносит Швейка в август нынешнего года. Он сокрушается по поводу российско-грузинского конфликта, а также смерти Солженицына, дает дельные советы президенту Вацлаву Клаусу и просится в чешский миротворческий батальон в Грузию. Он действительно попадает туда и разворачивает на Кавказе с помощью чешских эстрадных певцов миротворческую деятельность в виде концертов.
«Он пригласил на Кавказ известных чешских эстрадных певцов: Карла Готта, Гелену Вондрачкову, Вацлава Нецкарша и несколько других молодых чешских исполнителей, чтобы сделать им рекламу и «раскрутку»! Особенно нравились на Кавказе старые «хиты» чехословацкой эстрады, такие как «Гей, паны зайцы», « Там, куда ходит ветер спать», «Леди Карнавал». А русским солдатам-миротворцам очень понравились старые чехословацкие кинофильмы »Если бы тысячи кларнетов» и «Тайна острова Бек-Кап». Вот так чешский творческий десант во главе со старым и бравым солдатом Йозефом Швейком помог установить мир на Кавказе».
А Алексей Стригинповстречался со Швейком в одном пражском трактирчике, где спрятался от ливня.
«Так вот» – произнес внезапно человек сидевший напротив меня. Времена-то меняются. Раньше бывало Пан Ворличек собаку выводил, а теперь она его выводит, совсем старый стал. Раньше меня за идиотизм от военной службы освобождали, а сейчас бы что они без меня делали, кто бы еще пошел родину защищать? Ой, да, ничего я сейчас не понимаю. Давеча приходил мой сосед, пан Главс, что снимает квартиру ровно надо мной и говорит – Здравствуйте, Пан Швейк. А не выручите-ли Вы меня по-соседски и не одолжите мне свой парадный костюм, дело у меня предстоит завтра очень ответственное? А то случилось со мной неприятность – заказал я костюм себе у портного Пана Зеленки, а он возьми и косточкой вишневой подавись. Так мало того что он подавился, так еще и преставился, Упаси Господь его душу, а у меня завтра свадьба, Пан Швейк. Ну, как я ему мог отказать, благо, как говорится, были мы с ним как в одной и той же формочке из божьего теста выпечены. Ну а на следующий день, они свадьбу справляли. Времена были не самые сладкие, поэтому справляли по бедному – дома. Надо сказать, Пан Главс музыкантом был. Так вот собрались гостьи и в самый разгар гуляний Пан Главс с друзьями решили всем собравшимся песню свадебную сыграть. А у меня, как назло, простуда разыгралась, страшная. Голова трещит, а сил подняться к Пану Главсу нет. Я к телефону, давай звонить, да видно попал не туда или телефонистка тоже плохо соединила, только это я уже потом понял. Говорю я в трубку – Пан Главс, доброго Вам здоровья, счастья Вам и Вашей молодой супруге и долгих лет жизни. Это Пан Швейк Вас беспокоит. Простите, пожалуйста, а не могли бы Вы песни потише петь, а то у меня очень голова болит. А мне в ответ – какие такие песни? Ну, я как слышал по памяти напел их в трубку, да видно плохо совсем из-за простуды получилось. Говорят мне – А по какому адресу Пан Швейк у Вас соседи это такие песни поют?
А на утро меня Пани Мюллерова будит и газету свежую протягивает – Посмотрите, Пан Швейк, что случилось! Соседа-то нашего, Пана Главса, в тюрьму посадили! Беру я в руки газету, а там фотография нашего Пана Главса, в моем парадном костюме, а на верху заголовок какой-то странный – Главный пластмассовый человек вселенной и его друзья посажены в тюрьму. Все думаю, прощай мой костюм, прощай семейная жизнь Пана Главса. Собрались мы с Пани Мюллеровой, да с соседями и решили письмо написать – объяснить все полиции, что не виноват он не в чем, просто простыл я сильно, голова у меня болела. Не знаю как оно так вышло, однако о письме нашем вся Прага узнала, а потом вся страна. И если я Вам говорил, что той злосчастной ночью, когда Пан Главс с друзьями песни горланил, кутерьма была, то что потом началось! Словно эрцгерцог наш Фердинанд, встал с земли в Сараево и укокошенный дальше пошел…
Дайте мне еще рюмочку сливянки – обратился незнакомец к трактирщику, неспешно, по-стариковски встал, подошел к стойке, на ходу перевернул рюмку, расплатился и на ходу, обратившись ко мне сказал: «Пора мне идти… пока я…не…» - последние его слова сжевал шум распахнувшейся двери трактира и уличный шум, который ворвался в трактир, нарушив мое молчаливое недоумение. Тогда я очнулся и посмотрел на улицу – ливень кончился и сквозь витрину трактира отчаянно стучалось солнце. Я улыбнулся и, оставив на столе пару монет, отправился к выходу.
