С Сергеем Федотовым о Панночке, Булгакове и любви...
О российском режиссере Сергее Федотове мы уже рассказывали неоднократно. И совсем недавно рубрика «Богема» была посвящена успешным гастролям пермского театра «У моста» в Праге. Тем не менее, с интересными людьми поговорить всегда интересно и полезно, а с Сергеем Федотовым можно говорить до бесконечности, и темы для разговоров, кажется, не будут исчерпаны никогда. В сегодняшней рубрике я предлагаю вашему вниманию интервью с Сергеем Федотовым, записанное в день окончания гастролей театра «У моста» в Праге.
- Вы покорили Чехию, чешский театральный мир, чешскую публику. А что Чехия? Покорила она Вас? Любите ли Вы Чехию? Какое у Вас к Чехии отношение?
- Я все больше и больше убеждаюсь, что Чехия нам дает новые силы, новую энергию, что здешние зрители - интеллигентные, они слушают, они понимают уровень спектакля. И чем дальше, тем больше убеждаюсь, что Прага - это столица Европы. Как она была театральной столицей Европы, так и продолжает ею оставаться. Я вижу, насколько внимание Чехии к русскому театру за эти десять лет изменилось, насколько больше появилось людей, которые русский театр ждут, потрясаются русским театром. Я уже давно не видел людей, которые бы мне сказали: «Мы помним ваши танки». Когда мы впервые приехали в Чехию и сыграли на фестивале «Панночку» и «Женитьбу», огромное количество людей подходило и говорило: «Огромное спасибо! Мы помним ваши танки, а сейчас, из-за того, что мы увидели ваши спектакли, мы поняли, что не вы - тому виной, и мы простили вам эти танки». Любовь чешского зрителя мы чувствуем, и она дает нам силы, и уже сейчас есть огромное желание через год вернуться и привезти большое количество спектаклей.
- Ваш спектакль «Панночка». О чем он? Что Вы хотели сказать?
- Для меня важно, что каждый человек, и в этом спектакле, и в каждом спектакле, почерпнет что-то лично для себя. И мои спектакли всегда построены как многоэтажные дома. И у каждого спектакля - десять, двадцать, тридцать этажей. Кто-то для себя откроет один, кто-то два... Театральные критики, педагоги - они могут и все двадцать открыть. Но это неважно. Главное, что для каждого есть в спектакле своя ниша. И «Панночка», которая идет пятнадцать лет, и «Женитьба», которая идет двенадцать лет, и «Зверь», который идет больше десяти лет - приходят зрители и говорят о своих ощущениях, о своем потрясении, но каждого затрагивает что-то свое. Очень редко бывает, что на одном спектакле всех только финальный образ потрясает. Каждый находит что-то такое, что потом долго-долго вспоминает, и говорит, что ему снится ночью, и долго не отпускает, - но эти вещи у каждого свои.
Эти спектакли направлены на подсознание, и у них - эффект долгоиграния. Многие люди вспоминают о них и через год, и через два. Посмотрев наши спектакли, они также понимают, что мы - иной театр. Это театр, который попадает очень глубоко и открывает такие тайники у зрителя, что тот даже не подозревал, что может так сильно чувствовать и может так переживать.
Об этом уже написали Михаил Чехов, Станиславский. Спектакль должен вызывать катарсис в зрителе. И вот Ваш вопрос по поводу «Панночки» - ответ ясный. Я всегда спектакль делаю так, чтобы нельзя было ясно сказать: «О-о-о, это вот про это спектакль...». Каждый спектакль несет очень много тем, и они западают в зрителя, и что-то на эмоциональном уровне его заведет, проникнет в него, и он начинает думать по-другому. Для меня очень важно в нашей книге отзывов в Перми такие отзывы: «Спасибо за потрясающий спектакль, сейчас я знаю, для чего жить». Или: «Вы вернули меня к самому себе», «Вы открыли мне смысл жизни». Когда пишут: «Ой, актеры хорошо играли!», - у нас мало таких записей и не про это наш театр.
- Как режиссер человеку открывает глаза на жизнь, возвращает ему смысл жизни? Получается, что Вы ходите и думаете о смысле жизни?
- А это получается оттого, что мы занимаемся театром глубинно. В Чехии театр - это забава. А для нас театр - это смысл жизни. Мы вкладываем в него всю свою силу, всю энергию, свой мозг, и, играя спектакль, мы играем его, как в последний раз. И поэтому, люди, видя, что с такой страстью, с таким огнем актеры, режиссеры в театре «У моста» отдаются своему делу, они также зажигаются этой энергией, также понимают: «Значит, есть для чего жить». Это дело, важное дело, настоящее дело - дарить людям радость, дарить людям свет, дарить людям надежду. Несмотря на трагический конец в «Панночке» ни один человек мне ни разу не сказал, что у него осталась депрессия. После смерти Хомы, после того, как Панночка все-таки побеждает, люди выходят со светом, люди плачут, и у них светлые слезы. Они говорят: «Как прекрасно, как светло, душа как бы к вере пришла...» А очень много спектаклей в Чехии я видел, смотришь какую-нибудь кул-драматику, и до такой степени хочется плеваться, такая депрессия начинается! Иногда бывает, что я два дня хожу и думаю: «Зачем я занимаюсь театром? ...» А в наших даже трагических спектаклях, как «Зверь», как «Панночка», огромный вулкан света, силы, надежды. Вот этим отличаемся мы от других театров.
- Нет. Мы всегда ставим только то, что нам болит. И как вот произошло с Мак-Донахом? Я вдруг в Праге посмотрел «Сиротливый Запад», и был потрясен, до какой степени эта пьеса про великую любовь братьев, и одновременно, эта любовь в таком кошмарном мире, в таком изувеченном пространстве, в таком жутком городке! Действие происходит в маленьком провинциальном ирландском городке. И все чувства человеческие искорежены, изломаны. Но я увидел в этой пьесе любовь, она потрясла меня, и я привез эту пьесу в свой театр и прочитал ее, и труппа тоже была потрясена. Мы начинаем работать, потому что это нас потрясло. И мы знаем, что если это нас потрясло, то зрителя это тоже заденет... Я благодарен Праге за то, что она открыла мне Мак-Донаха.
- Когда я смотрела «Панночку», у меня сложилось впечатление, что Ваши нечистые силы находятся под влиянием булгаковских нечистых сил...
- Говорят, театр «У моста» - это мистический театр, это дьявольский театр. На что я могу ответить, что во всех наших спектаклях мы ставим во главу угла, конечно, веру в Бога. И в «Панночке» Вы это видели, что Бог - сильнее всего, и, конечно, во имя Бога все. И Хома идет туда к Панночке на растерзание - он идет во имя Бога. Хома эту веру принял, она для него - огромная сила. И смерть - он уже не боится смерти. Он ее преодолел.
Театр «У моста», он инфернальный, он мистический. Но в том мире есть и дьявольские, и божественные силы. Так вот, мы - за божественные силы. Я поставил пять версий «Мастера и Маргариты». Нужно бороться с дьявольщиной, и бороться с помощью веры, с помощью Бога. Позиция Булгакова, который даже в дьяволе, даже в Воланде находит черты правдивые, черты справедливости, - она мне близка. И не потому, что я дьявола как бы оправдываю, но потому, что наша жизнь такая: и плохое, и хорошее все время рядом. Это все время очень близко. Никогда не бывает так, что человек хороший, а в нем нет ничего плохого, и никогда не бывает, что если человек подонок, то у него нет ничего хорошего. То есть, это жизнь. И эта позиция Булгакова мне очень близка, и я очень люблю Воланда, и, хотя знаю, что это - сатана, но это сатана, который говорит: «Я часть той силы, которая вечно хочет зла, а творит добро». Я тоже, как и Булгаков, иду за этим Воландом, и готов биться со всеми, со многими.
Меня часто мама в церковь приводила и просила, чтобы я исповедывался. Я пару раз исповедался, и каждый раз священники требовали, чтобы мы не играли «Мастера и Маргариту», сказали, что это дьявольская книга, что проклянем театр, если вы будете играть «Мастера и Маргариту». На что я отвечал: «А я считаю, что это божественная книга». И хотя церковь прокляла эту книгу, я с этим спорю. Это божественная книга. Сам дьявол, Воланд, уважает Бога, и перед Богом снимает шляпу, и выполняет все, что хочет Бог. Как же может быть, что это дьявольская книга?
И ясно, что влияние Булгакова на Гоголя в нашей интерпретации очень сильное. И в нашей Панночке, если бы мы видели в ней только мертвеца, только черные силы, это был бы триллер, это был бы ужастик, который не имеет смысла. А мы поняли Панночку, нам ее жалко. И она - она не виновата, что полюбила этого человека. И она страдает. И она хочет с ним соединиться. И она любит его! И поэтому достойна понимания. Поэтому, конечно, булгаковский взгляд на дьявольские силы нам близок, и мы в этом направлении ставим и Гоголя.
- И последний вопрос. Не могли бы Вы подробнее рассказать о репетиции очередной пьесы Булгакова в чешском театре?
- Уже два месяца я работаю в Театре «Divadlo v Dlouhe», мы репетируем пьесу Булгакова, которая называется «Мольер». Подзаголовок у нее - «Кабала святош». И для меня великое счастье снова работать над Булгаковым. Я вижу, как чешские актеры постепенно тоже заболевают Булгаковым, насколько они втягиваются, внедряются и начинают слышать уже и подсознательные вещи, начинают мучиться, если у них не получается попасть в сферу Булгакова. Они перечитали книгу «Жизнь господина де Мольера» неоднократно. Они смотрели разные фильмы про Булгакова. И я вижу, что они очень полюбили эту пьесу, и сейчас это единомышленники. Я с нетерпением жду осени, когда состоится премьера. Я вижу, что уже что-то невероятное есть в спектакле. Это будет русский Булгаков. Спектакль играют чешские артисты. Честно себя отдают русскому автору. И играют по-русски. С русской душой, но на чешском языке. И им это удается. Мне очень нравится здесь работать.
