Война и поэзия на книжной полке судьбы Вратислава Эбра

Вратислав Эбр – целая эпоха Праги 1970-х и 80-х, магнит, втягивавший в свою орбиту книжные тома и сборники, писателей и читателей. Его страсть к печатному слову превратила безликую торговую точку времен социализма в легендарный «Книжный магазин Арбеса», где пульсировала литература. Этот человек, поражающий своим жизнелюбием, остроумием и эрудицией, и сам – живая история, история, начавшаяся с трагедии. Жертвой гейдрихиады он стал еще до своего рождения – его мать приходилась сестрой Йозефу Валчику, одному из парашютистов, заброшенному из Британии для ликвидации Гейдриха. Беременную женщину нацисты бросили в тюрьму, где она родила ребенка, чтобы потом погибнуть.

Бюст Йозефа Валчика в крипте собора свв. Кирилла и Мефодия на Рессловой ул.|Фото: Barbora Němcová, Radio Prague International

– Я, наверное, единственный человек в Чехии, у кого в удостоверении личности написано: «Дата рождения: вероятно, 20 октября 1942 года». Тут нет никакого моего героизма, просто дело в том, что моя мама была сестрой одного из тех, кто покушался на Гейдриха, так что ее сразу же арестовали. Взяли и отца, и всю семью. Как многие другие, мои родители погибли в Маутхаузене. У мамы уже было трое детей – к счастью, они остались с бабушкой, которой сохранили жизнь. Однако когда маму арестовывали, я еще не родился. Так что ее отвезли в тюрьму Панкрац, где я и появился на свет. Ей еще полгода позволили оставаться со мной. Это должно было быть ужасно для женщины, которая, конечно, уже знала, какой трагический конец ее ожидает, и что она тогда чувствовала, можно лишь предполагать. Потом меня передали в больницу им. Томайера, которая тогда относилась к гестапо.

В 1942 году, после успешной диверсионной операции «Антропоид» по устранению Рейнхарда Гейдриха, нацисты начали кампанию массового террора против чешского населения – «гейдрихиаду».

Туда гестаповцы определяли всех сирот, лишившихся родителей в ходе гейдрихиады, поясняет Вратислав. А таких сирот было немало. Операция «Антропоид», увенчавшаяся 27 мая 1942 года покушением на рейхспротектора Богемии и Моравии Гейдриха, стала самым значительным событием в истории чехословацкого антифашистского сопротивления. И хотя все десантированные из Британии диверсанты погибли в бою с нацистами в пражском храме святых Кирилла и Мефодия, нацисты стальным катком прошлись по всему чешскому населению.

– Что планировали делать с осиротевшими детьми? Отдать на воспитание в немецкие семьи в рамках так называемого проекта германизации?

– Как мне рассказывали, Геббельс считал, что мы все равно опасны и когда-нибудь выступим против Германии, и предлагал нас всех казнить. Это обсуждение нашей судьбы проходило в 1944 году, однако, к счастью, начались политические сдвиги. В больнице тогда уже работали социальные сотрудницы-чешки, и велась большая пропагандистская кампания по усыновлению находившихся там детей. Так что моими родителями стала бездетная семья Эбр. Они хотели ребенка, которого не могли иметь, так что решили усыновить одного из детей, сделать доброе дело. В центре они выбрали меня и привезли к себе в пражский район Дейвице. Мои родители были химиками – у отца дома даже была небольшая лаборатория – и они думали, что я тоже стану химиком. Однако они очень сильно ошиблись, потому что из химии я не усвоил совершенно ничего. Сколько себя помню, меня всегда тянуло к книгам...

Православный соборе свв. Кирилла и Мефодия, в котором скрывались и погибли участники покушения на Гейдриха, – национальный памятник, фото: Катерина Айзпурвит

– Встретились ли вы позже с родными братьями и сестрой, с которыми оказались разлучены?

Вратислав Эбр, фото: Катерина Айзпурвит

– Да, потом мы нашли друг друга. Мама все рассказала, когда мне было шестнадцать или семнадцать лет. К тому времени я уже что-то подозревал – хотя прямо мне никто ничего не говорил, слухи до меня доходили. Правду от меня скрывали, потому что родители боялись, что я отдалюсь и уйду от них. Однако у меня не было причин уходить – я был воспитан как единственный ребенок. Один из моих братьев остался с бабушкой, а сестра и другой брат находились в приемных семьях. Когда мы узнали о существовании друг друга, то начали встречаться, однако родственных отношений установить уже не смогли – мы стали просто очень хорошими друзьями…

Фамилию своих родителей – Сивек мальчик не носил, оставшись навсегда Вратиславом Эбром. В детстве он любил книги Йозефа Лады, рано научился читать и проживал каждую историю, сочиненную тем или иным писателем. Огромное впечатления на него произвели рисунки Адольфа Кашпара, который прославился своими иллюстрациями к повести Божены Немцовой «Бабушка». В общем, книги стали любовью всей его жизни. Родители поняли, что сын растет абсолютным гуманитарием.

историк Ярослав Чванчара, фото: ЧТ

В 1957 год Вратислав поступил учеником в один из книжных магазинов. Вратислав уже знал поэта Франтишека Галаса, который писал в своих воспоминаниях, что хочет стать книготорговцем. Он решил, что, подобно Галасу, будет в магазине читать, разговаривать с людьми, а ему говорили: «Разложи книги, здесь убери, принеси уголь». И все равно молодой человек видел свою жизнь только среди книжных полок.

Вратислав Эбр изучал гейдрихиаду, которая таким роковым образом сказалась на его судьбе, общался с историком Мирославом Ивановым, который первым в ЧССР начал писать об этих событиях. В 1962 году Вратислав познакомился с писателем Ярославом Чванчарой – главным чешским специалистом, занимавшимся темой покушения на Гейдриха. К тому времени Эбр уже работал в книжном магазине.

Из книги Мирослава Иванова: «Десять часов тридцать минут. 27 мая 1942 года. Еще ничего не произошло. Но черная машина неумолимо приближается к повороту. Торопится, бежит секундная стрелка, звенит проезжающий трамвай. Не спеша переходит улицу женщина. И вдруг — взрыв…»

– Ярослав Чванчара пришел туда, представился и сказал, что сейчас – годовщина покушения на Гейдриха, и не мог бы я посвятить одну витрину этому событию. Операция «Антропоид» была в то время до определенной степени табуированной темой, поскольку была подготовлена Западом. У Чванчары была даже куртка одного из парашютистов, погибших в храме на Рессловой улице, их бинокль, множество фотографий. Мы выделили витрину, и невероятное количество людей там останавливались, задавали вопросы. Чванчара написал три книги под названием «Кому-то жизнь, а кому-то смерть», где была представлена целая фотогалерея галерея, показывающая судьбы участников покушения. Сейчас об этом пишут очень много, возможно, даже слишком. Однако хорошо, что об этих событиях вспоминают, что знают о них, и человек может лишь ужасаться, во что превращает людей фанатизм.

– Как книжный мир Праги, к которому вы принадлежали, встретил вторжение в Чехословакию 1968 года?

Очередь в книжный магазин Арбеса, копия фотографии: Катерина Айзпурвит

– За год до этого меня пригласили на работу в издательство «Чехословацкий писатель». Там издавалась «Литературная газета», там же я познакомился со Шкворецким, с Сейфертом... Когда настал 1968-й, и пришло то, что иронично называют «Варшавской помощью», на следующий же день после прихода русских, 22 августа, военные захватили два самых важных, с их точки зрения, здания – «Чехословацкое Радио» на Виноградской улице, 12, и издательство «Чехословацкий писатель», на Народной улице, 9, поскольку мы были известны как «центр контрреволюции», что было абсолютной чушью. Каждый день мы должны были приходить к зданию, хотя оно было закрыто, и называть свою фамилию на входе. Этим подтверждалось, что мы вышли на работу, однако попасть внутрь не могли. Я бродил по улице с тетрадью и записывал лозунги и надписи, которые видел в городе. Я говорил себе: «Однажды коммунисты уберутся к черту, и у меня будет замечательный материал». На второй день оккупации я сказал находившемуся в нашем здании советскому солдату по-русски, что работаю тут на втором этаже. Он ответил: «Хорошо, мальчик» и пошел за начальством. Он проверил, нет ли у меня оружия, а мое оружие – только карандаш. При этом у меня отобрали часы, которые мне подарил отец. Солдаты прошли со мной в кабинет, где мне нужно было забрать документы. Никакого геройства в моем поступке не было – они просто сопроводили меня туда и обратно. Занятно, что через неделю, кажется, в журнале «Штерн», на титульной странице появилась большая фотография, на которой я стою перед воротами «Чехословацкого писателя» перед этим солдатом. Подпись гласила: «Народ Чехословакии безуспешно доказывает советским оккупантам, что они здесь не нужны».

Якуб Арбес (1890–1914) – чешский писатель и журналист, родившийся и живший в пражском районе Смихов, где его именем названа площадь.

Потом, как рассказывает пан Эбр, в столовой издательства, где поварихи, помимо прочего, держали растворимые соусы, они обнаружили записку по-русски, оставленную солдатами: «Вино у вас плохое», а соусы исчезли. Вратислав даже хотел сохранить надпись для истории.

Однако в издательстве Вратислав Эбр проработал недолго – его манила сама книгопродажа, и он перешел в государственный книжный магазин в районе Смихов. Именно Вратислав придумал дать торговой точке, которая обозначалась лишь номером, имя писателя и журналиста Якуба Арбеса. Этот известный чешский литератор конца XIX – начала ХХ века некогда жил в том же районе. Вскоре «магазин Арбеса» на Смихове превратился в узнаваемый бренд, а потом стал неотъемлемой частью пражской жизни и культуры.

Архив Вратислава Эбра, фото: Катерина Айзпурвит

– Я много встречался с различными авторами. Еще работая в «Чехословацком писателе», придерживал те книги, которые хотели книготорговцы, и когда перешел в магазин на Смихове, то привез туда сборник Сейферта. Люди просто не верили, что там целую неделю в витрине лежит книга Сейферта, и ее можно купить.

– Чувствовали ли вы как книготорговец в те годы цензуру со стороны властей?

Ярослав Сейферт (1901–1986) – чешский поэт, лауреат Нобелевской премии по литературе.

– Были книги, которые находились под запретом, а бывало, что книга продавалась неделю или две, а потом ее снимали с продажи. Так произошло, например, с публикацией, посвященной казням, где упоминалась Милада Горакова. Когда вышел юмористический роман Мирослава Швандрлика «Черные бароны», то спустя неделю книжным магазинам пришел внутренний приказ – книгу продавать можно, но нельзя выставлять в витринах и рекламировать. Репрессии коснулись, прежде всего, Ярослава Сейферта – его в то время вообще нельзя было издавать.

Именно магазин «Арбеса-Эбра» прославился своими громадными очередями перед входом времен нормализации. Фотография одной такой очереди сегодня висит на стене квартиры Вратислава Эбра, который, хоть и ушел из книготорговли, пишет книги, устраивает концерты и литературные вечера. Его дом полон курьезов, отражающих своеобразное чувство юмора своего хозяина. Разумеется, есть здесь и бюст Якуба Арбеса, правда, в парике и мотоциклетных очках. А из вентиляционного люка свисает женская рука – там «повешена» редакторша, которая делала в текстах грамматические ошибки. На полке стоит урна для праха, с датой 1942 – 2015. Все остальные годы, говорит Вратислав Эбр, который придумал эту мрачноватую шутку на пару с приятелем, он живет «сверх положенного»...

Фотоархив Вратислава Эбра, фото: Катерина Айзпурвит