Атомный реактор останавливать сразу опасно или Процесс текстопорождения продолжается

Дмитрий Алексаныч Пригов (Фото: Автор)

На прошлой неделе по Праге среди тех, кому не чужда русская культура, пробежал слух: Дмитрий Алексаныч Пригов, автор многих авангардистских текстов, ставших хрестоматийными, заглянет попотчевать пражан «литературной» выпечкой. Быть, значит, в пражском театре «Арха» дегустации приговской поэзии.

Дмитрий Алексаныч Пригов  (Фото: Автор)
Первые литературные публикации Пригова появились в 80-е годы в США, Франции и Германии. С 1990 г. он выпустил более десятка стихотворных сборников, роман «Живите в Москве» (2000), книгу интервью «Говорит Д.А.Пригов» (2001). Участвовал также в различных музыкальных и театральных проектах, изобразительных и литературных перформансах.

Что же привело Дмитрия Алексаныча в Прагу?

«Меня привело в Прагу давнее знакомство с Томашем Гланцем (русистом, прим. ред.), мы долго обсуждали возможности моего приезда в Прагу, а тут у меня как раз выставка в Берлине - это рукой подать. Томаш также договорился с театром, так что здесь совпали три фактора возможности моего приезда».

Сколько лет вы не были в Праге?

«Двадцать лет, я был в Праге в 1984 г., еще до всяческих перемен - как у вас, так и нас, тогда все было другое: и Прага, и Чехия, и Россия, и я сам. Для меня «та» Прага была даже сподручней - мало народу, тихо. Туристические увеселения для меня не обязательны, я просто бродил по улицам, в этом отношении Прага тогда была более провинциально-тихое место. А теперь она напоминает большие города, которые живут примерно одной жизнью, и отличается от них только архитектурой».

О вас известно, что вы брали на себя обязательства завершить писательскую пятилетку в два года, продолжаете ли вы «пахать» в том же духе?

«Да, у меня были такие ударные годы, я должен был закончить к миллениуму, к 2000-му году двадцать тысяч стихотворений. А поскольку эта инерция уже разработана, как маховик, - атомный реактор, знаете, останавливать сразу опасно, его останавливают десятилетиями, - инерция письма, по-прежнему, очень сильная, и пишу я каждый день».

И сейчас в Праге тоже?

«Везде и здесь, конечно, ничего же не поделаешь».

А вы не могли бы поделиться строками, которые родились в Праге?

Дмитрий Алексаныч Пригов  (Фото: Автор)
«Не могу, потому что сначала я пишу, потом переписываю это в тетрадь, перепечатываю, только тогда стихотворение готово».

Вы упоминали, что пытаетесь скорее забыть написанное, чтобы дать возможность родиться новому. Такой же подход у вас предполагается также в отношении к эмоциональной памяти?

«Я очень много езжу, и когда перелетаешь из страны в страну, где другие привычки и языки, встречаешь людей, с которыми расстался года два тому назад и видишь, что для них отношения продолжаются, а для меня за это время накопилось так много, что очень трудно сохранять постоянную, последовательную память. Память - дискретная, многое вылетает из головы, и если все будешь впихивать в голову, результат будет еще хуже. У меня такая расслабленная память, я многое не помню, забываю лица, но я себе прощаю это».

Насколько возможно сознательным усилием вытеснять что-либо в творческой кухне, не противоречит ли это писательскому ремеслу?

«Проблема не только в том, чтобы насильно вытеснять, просто ты создаешь конкретный тип жизни, тип мышления, и он работает определенным способом. Это нечто держит, пока ты работаешь, а когда закончишь, само и пропадает. Это не единоразовая акция, а тип психики, вырабатываемый годами, над этим также надо работать. К воспоминаниям я прибегаю лишь тогда, когда это нужно для конкретной литературной деятельности, например, когда я писал книгу, всплывали старые эпизоды. Когда не нужно - они продолжают существовать где-то в зоне неразличения, но не актуальны».

Есть ли у вас какие-либо сильные воспоминания, которые не улетучились со временем?

«Есть некоторые воспоминания, которые иногда всплывают, не сказать, что они постоянно будоражат. Всплывают по какой-то аналогии или по случайному сходству чего-то: пара эпизодов в детстве, какие-то в юности, но они не сидят постоянно в голове. У меня очень обрубаются периоды, например, детство как отдельный замкнутый период, который вообще очень редко приходит, юность - тоже замкнутый период, все эти отдельные промежутки времени, лет по десять, потом такими пластами отваливаются и практически не участвуют в моей современной жизни. Вот как кончился мой период советского писательства и советской власти, он для меня почти чужой».

С чем у вас ассоциировалась Чехия еще тогда, когда вы здесь не были?

«Это нехитрый набор российского человека: Гашек со Швейком в переводе, мультфильмы Баррандова, позднее - поэт Сайферт и Незвал, это фильмы до 68-го года и, конечно, 68-й год и Хартия».

Есть ли у вас страна или культура, которая, может быть, вас влечет?

«Скорее, отдельные географические точки, которые более всего подошли ко мне: какой-то город в Италии, один город в Швейцарии, не Москва, а один район в Москве. Там должно многое сложиться, помимо красоты архитектуры, пейзажа, знакомства с людьми, там должна быть хорошая атмосфера для работы. Испания, к примеру, красивая страна, но работать там невозможно, все время «маньяна, маньяна» - завтра, да завтра, а в Германии хорошо работается, это такая комфортная для работы страна - была, во всяком случае.

Одной из отличительных черт вашего творческого самовыражения является необычайная универсальность. Как вы думаете, не является ли платой за универсальность снижение уровня достоверности или, к примеру, расплывчатость внутреннего мира?

«Универсальность - общее определение сознания либо рода занятий. Очевидно, вы имеете в виду то, что я занимаюсь очень многими делами, но, когда занимаешься многими делами, именно конкретность и жанровая четкость каждого занятия очень важна, чтобы это не расплывалось и не спутывалось с другими. Поэтому, возможно, я гораздо архаичнее и четче в поэзии, чем многие, не занимающиеся изобразительным искусством, позволяющие себе в литературе такую нечеткость, которая «заплывает» на другие жанры. Для меня очень важна как раз моя работа по определению смысла, задачи, жанровых границ и материала каждого рода занятий».

Кто вам интересен из пишущих в России?

«Как правило, это знакомые и те, кому близки твои идеи. Это мои древние друзья: Рубинштейн, Сорокин, Ерофеев, Гандлевский. Из более молодых - поэтесса Вера Павлова, Кирилл Медведев (это уже не известные мне люди, просто мне интересно то, что они пишут).