Девяностолетний профессор Ярослав Крейчи: «У меня постоянно новые стимулы»

С профессором Ярославом Крейчи, которому в этом году исполнилось девяносто лет, мы уже познакомились в рубрике «На пути к демократии». Сегодня мы продолжим наш разговор с этим признанным историком, философом и социологом, и сосредоточимся на некоторых темах, которыми он занимался в своих произведениях, посвящённых социологической концепции истории и проблематике развития цивилизаций.

Ярослав Крейчи в течение своей долгой жизни много путешествовал, благодаря чему он мог познакомиться с особенностями различных народов и, затем, использовать этот опыт в своей научной работе. Например, в книге «Чешские перекрёстки» одна глава несёт название «Рассуждение об оттенках европеизма». Профессор Крейчи здесь занимается разновидностями и чертами, которыми отличаются отдельные европейские народы.

«Психологи иногда протестуют против этого, но я бы сказал, что речь идёт не о каком-то национальном характере, а скорее о склонности к определённому поведению. Я всегда помню одного английского актёра, который говорил: «Какова разница между американцами и англичанами? С американцами вы должны говорить много и громко, с англичанами лучше вообще не говорить». Это действительно так. Или в Германии - аккуратность, их стиль. Комбинация ширины и глубины. Я научился писать совсем по-другому: короткие, не высокопарные предложения, излагать всё скорее эмпирически, а не философски. Но когда я читаю по-немецки, иногда это для меня очень сложно не из-за языка, который я понимаю, но из-за сложной конструкции».

«Есть и разница в том, как народы воспринимают Конституцию, систему вообще. У англичан нет Конституции, и когда говорится о том, что у них надо ввести удостоверения личности, это вызывает огромные протесты. Для меня, или для французов и немцев это нормально. Интересную разницу я заметил между Францией и Испанией в области Пиренеев. На французской стороне все города и посёлки в одном стиле, всё имеет общую структуру. У них есть специальное министерство изящных искусств, которое за этим следит. А на испанской стороне я видел красивые, старинные домики рядом с панельными домами, так как в Испании была строительная свобода. Испанцы, таким образом, реагировали на диктатуру - всеобщей свободой».

Профессор, как с этой точки зрения Вы бы характеризовали чехов? Есть какие-то черты характера, которыми они, в общем, отличаются от других народов? И насколько, по Вашему мнению, повлияло 40 лет коммунистической власти на чешский национальный характер?

«Я думаю, что это оставило свои следы, прежде всего в том, что чехи подавляют свою спонтанность. Это трудный вопрос, но мне кажется, что чехи немножко боятся выступать открыто со своими мнениями. Они предпочитают ругаться, но не очень-то принимают активное участие в общественных делах. Раньше, во время Первой республики, которую я прекрасно помню, это было тоже, но не в такой степени».

В рамках своей научной работы о цивилизациях Вы занимаетесь разницей между отдельными народами также с социально-культурной и экономическо-политической точки зрения. Как Вы смотрите, в этой связи, на отличия в развитии западных народов, находящихся под влиянием католицизма или протестантизма, и восточных православных народов?

«Православный восток развивался совершенно по-другому, чем католицизм. А именно в этом заключается разница в их судьбах. Православную церковь защищало государство. Сначала Византия, потом это перешло в Россию. В раннем средневековье православная церковь в Византии процветала, развивалась, в отличие от католической церкви, которая должна была противостоять миграции народов. И каким образом католическая церковь это преодолела? Тем, что она создала специальную административную структуру. Это была известная теория двух мечей - духовного и светского, причём духовный должен был руководить. Таким образом, приходы стали западноевропейскими организационными центрами. Династии продолжали воевать между собой, но эта структура осталась».

«До тех пор, пока священники были в силах всё административно организовать, пока не начались споры, всё прекрасно работало. Но когда в церковные дела начали вмешиваться представители мещанства, когда сама церковь начала совершать важные ошибки, например, введением индульгенций, когда началась инквизиция, всё это вызвало протесты и закончилось реформацией. У восточной церкви такого опыта не было: сначала твёрдо продвинуть администрацию против светской власти, потом крах, вызванный реформацией. Православная церковь всегда повиновалась государству или сотрудничала с ним. То есть, она не всегда ему повиновалась, иногда и сопротивлялась. Но опыт был другой, чем у католической церкви».

В последнее время очень актуальным вопросом являются взаимные отношения между исламом и христианским миром. Столкновения этих двух культур возникают не только на фоне военных конфликтов, но и в ежедневной жизни в западных странах. Многие мусульмане, живущие на Западе, не хотят смириться с западным способом жизни, не избегая кровавых методов. Их жертвами, чаще всего, становятся их единоверцы, которые решили ассимилироваться, то есть, нарушить исламские традиции. В своём произведении «Уловимые течения истории» Вы написали, что необходима новая, открытая интерпретация ислама, и что такое изменение потребует большего понимания и охоты сотрудничать со стороны европейско-американского общества. Я согласна с пониманием и шагами навстречу, но только до определённой степени...

«Ислам на 6 столетий моложе христианства. Если подумать, что у каждой церкви есть определённое время созидания, то можно сказать, что ислам сейчас находится на том уровне, как христианство в 14 веке. Можно возразить, что это такое слишком физическое сравнение. В то время, как Иисус Христос был только религиозным деятелем, Мухаммад был и политиком и военачальником. Значит, исламская ума - это одновременно и государственное учреждение. Если учесть, что в мусульманском мире государство и церковь - это одно. Поэтому у церкви нет единства, шииты ведь разделены на три группы, сунниты тоже состоят из различных групп. И все они между собой постоянно борются, как во время Тридцатилетней войны, но в эту войну уже проникают политические мотивы».

«Они отстают в своём развитии, это касается как церкви, так и политических параметров, и поэтому с ними трудно вести переговоры. Католическая церковь должна была приказывать светской власти, чтобы та выполняла её задачи, даже нечистые задачи. Но в исламском мире этого делать и не нужно, мусульмане всё выполняют сами. Разные аятолла излагают веру по-своему, из чего вытекают многие споры. Значит, мы не имеем дело с одним вероисповеданием, а со сложной структурой. По примеру Франции или Англии видно, что с некоторыми направлениями ислама можно спокойно договориться, а с другими это невозможно. Поэтому мы не должны их раздражать, вмешиваться неуместно в их дела, но, одновременно, не быть напуганными и твердо отстаивать свои принципы».

Я восхищена, что вы в таком высоком возрасте, достойном уважения, удерживаете столь свежую мысль. Вы не только успеваете следить за всеми современными событиями в мире, но и анализировать их с историческо-политической и социологической точек зрения...

«Это мне дано по натуре. Не знаю, если я это унаследовал от родителей. Дело в том, что у меня постоянно новые стимулы, которые меня интересуют и заставляют меня реагировать на них. Кроме того, я общаюсь с людьми, которые проявляют интерес, и это меня тоже побуждает. Я уже вообще не смотрю телевизор, потому что человеку там приходится послушать - даже в новостях - столько «мусора», и мне это мешает. Я предпочитают читать газеты, где могу выбирать, что хочу. Каждую неделю я покупаю «The Economist», где новости со всего мира предоставляются в наиболее ясной и спокойной форме. Время и пространство в человеческом обществе меня всегда интересовали. Уже с молодости у меня были такие склоны, и они остались до сих пор».