Яхим Топол
Сегодня в нашем «Литкафе» мы расскажем вам о нашем современнике, одном из самых известных писателей Чехии - Яхиме Тополе. Рубрику ведет Алла Ветровцова.
Яхим Топол был обречен на успех, когда еще 15-летним подростком писал тексты для музыкальной рок-группы «Пси вояци», автором музыки к текстам был его младший брат Филип. Уже тогда их отметила публика и музыкальные критики, свои произведения братья исполняли перед диссидентской публикой. В 1979 году, драматург Вацлав Гавел рассказал о братьях своему другу, поэту и литературному критику Ивану Ироусу. Два года спустя, в 1981 году, Ироус был приглашен на концерт, который организовал диссидент Вацлав Гавел. Это был нелегальный концерт группы «Plastik People», самая популярная в Чехии музыкальная группа андеграунда. На «разогреве» тогда выступала группа «Пси вояци». А после концерта восхищенный Ироус написал о братьях Топол в своем критическом эссе: «Если у них такой стремительный старт в 17 лет, чего же они достигнут в 30?!» «Пси вояци» произвели такой же взрывной эффект на своих сверстников, как и «Plastik People» в свое время, в 70-е и 80-е годы. Как и «Plastik People», группа «Пси вояци» также стала объектом пристального внимания, а потом и преследования, со стороны властей коммунистической Чехословакии. Критик Ироус так охарактеризовал чешский андеграунд в то время: «без сомнения, это был «имбош-арт», то есть, искусство загнанного зверя, с пеной у рта из-за неустанного бегства и преследования, в попытке спасти свою жизнь.» И в самом деле, название группы, по словам Яхима Топола, «отражало нашу собачью жизнь во время коммунистического противостояния, мы были как дикие охотничьи собаки. Битые, унижаемые, но готовые кусаться. В стране, где государственным символом является лев, я скорее, чувствовал себя как лев-мутант, превратившийся в собаку, закрытый в клетку. И все же, я был готов драться». Нон-конформисткая жизнь, полная полетов во сне и наяву – о чем еще можно говорить, когда ты молод и хочешь писать? Итак, мы представляем Вам отрывок из небольшой повести Топола «Путешествие на вокзал». Перевод – Аллы Ветровцовой.
Южный вокзал я любил от души. Он напоминал мне о тех временах, когда об интерьере вокзалов заботились в такой же степени, как сегодня - о состоянии аэропортов. Металлические конструкции в стиле модерн подпирали своды, поддерживали стекло. В углах – зеленый и розовый орнамент цветов, так высоко, что мелкие узоры гравировщика на них терялись. Наверное, в то время ремесленники еще верили в то, что Бог видит их творения. Очевидно, что хоть кто-то из них работал на совесть. Но ясно, что ни один свободомыслящий человек не стал бы создавать эти металлические, цепляющиеся друг за друга спирали. Но, может быть, это какой-то знак масонов, восхищался я металлическими переплетами и смотрел на эту бесконечность так долго, что по спине у меня пробежала легкая дрожь.
Потом у меня перед глазами из тьмы и тумана космического туннеля, куда я беззаботно падал, возник портрет Жюля Верна, в старые добрые времена я выменял этот старинный фотоснимок у одного придурка в обмен на упаковку французских сигарет «голуаз». Старший брат чуть не убил его за это, они пришли выпрашивать портрет назад, но я не сдался, бизнес есть бизнес, даже в волчьи времена.
Деревянные двери туалета были тоже отделаны в стиле модерн, дверные петли с нимфами, щеколды и отделка железом были размером с шесть современных туалетных фанерок с ручкой. Как будто они были сделаны для мужчин-гигантов. Весь вокзал как будто был построен для какой-то другой, исчезнувшей расы. Если бы здесь вдруг появился один из атлантов, местная шпана бы, конечно, смылась. И я в том числе, но ловкие плотники конца прошлого века не оставили здесь ни одной дыры. Я хотел еще на минутку зайти в зал ожидания, полюбоваться огромной кафельной печью. Эти уроды когда-то открыли красный уголок и поставили почетный караул милиционеров, я часто коротал там время, тихо медитируя, и был там единственным посетителем.
У киоска перед зданием вокзала я облил себя кофе, и куранты в мозгах опять начали невыносимо заводиться, на скамейке я заметил знакомое лицо. Мичинец, привет! Мичинец был довольно старше меня, так что когда-то обвел меня вокруг пальца: на бутылочные осколки он выменял у меня отцовские часы, он поранил меня коньками из-за Машкалировой, поломал мой лук марки «Малый бизон», он жег меня огнем зажигалки, ябедничал и жаловался, сваливая на меня все, что кто-то разбил или украл в доме, где жили наши семьи. Но наши отцы уже обратились в прах, остатки семей разошлись по психбольницам, малогабаритным квартиркам, кладбищам, эти часы сегодня бы все равно уже выглядели ужасно немодно, а привлекательное русоволосое создание все равно бы со временем превратилось в какую-нибудь рыжую бабу, старые обиды забыты, как дела, Мичинец? Он сидел с несчастным видом на скамейке, что-то бурчал себе под нос, левую руку прижимал к боку, повернулся ко мне а потом выпучил глаза, дернул головой в сторону неба, напрягся и затих. Рука соскользнула со скамейки, бок у него был окровавлен.
