Освенцим и Лодзь глазами чешских евреев
Хотя официально чешский День победы или, как написано в календаре, День освобождения отмечается 8 мая, в этом году, году юбилейном, Дней освобождения на самом деле было несколько. Чем не праздник, скажем, 27 января - день, когда советские войска освободили концлагерь Освенцим, или 11 апреля, когда восстали заключенные Бухенвальда? 60-летие Победы, скорее всего, последняя круглая дата, которую вместе с нами, послевоенными поколениями, смогут отметить и непосредственные очевидцы событий 1939-1945 годов. И пока они живы, давайте их слушать и слышать. Чешский президент Вацлав Клаус, выступая этой весной на одном из торжественных митингов по случаю 60-летия Победы, призвал с большой осторожностью относиться к попыткам переписать итоги войны. «Обратите внимание, - сказал он, - на участившиеся попытки переписать историю, по-другому оценить события 60-летней давности. От нас добиваются жестов примирения, которые фактически уравнивают виновных и жертв войны». Сегодня мы дадим слово нескольким жертвам той войны, в чьих биографиях навсегда выжжены два названия - «Освенцим» и «Лодзь». Все они чешские евреи. На глазах 12-летнего Марио Петровски освобождали Освенцим, в Прагу он вернулся вместе с войсками генерала Свободы. Вера Шлезингерова, Майя Догналова и Вера Штинглова, к счастью, недолго задержались на нацистской «фабрике смерти». Но достаточно, чтобы понять, как действует слаженный механизм по ликвидации евреев. Первая остановка - гетто, вторая - концентрационный лагерь.
В польское гетто Лодзь было депортировано около 5 тысяч чешских евреев, из них войну пережило только 277 человек. Между собой чешские семьи практически не общались, они были рассеяны между поляками. Вспоминает Вера Шлезингерова:
«Когда поляки умирали, мы получали их жилье. Я с родителями жила в комнатке 10 кв. метров, вместе с нами там обитали тысячи клопов, которые были неистребимы. Зимой стены комнаты покрывались наледью и плесенью, поскольку дров для растопки у нас не было. Гетто было голодным, полным тифа, желтухи, холеры. В воздухе все время висел страх - мы боялись транспортов, все идущих и идущих куда-то».
Вера Шлезингерова и ее подруга Майя Догналова, совсем еще девчонки, шили в Лодзи униформы для немецких солдат. То, что семья Веры Шлезингеровой пережила гетто, отчасти можно объяснить везением, а отчасти строгой дисциплиной, заведенной матерью Веры.
«Когда нам один раз в неделю выдавали пайку хлеба, каждый получал свою долю. Но даже если я была страшно голодна, мама не разрешала мне взять часть хлеба, предназначенного на день следующий. Тот, кто не выдерживал и съедал все разом, не выживал. То же самое касалось и гигиены. Там не было водопровода, на один колодец приходилось 10 домов, за водой стояли очереди. Каждый вечер после работы мы выворачивали свою одежду и выискивали вшей, чтобы не заразиться сыпным тифом. Желтухой мы заразились, брюшным тифом тоже, но сыпной был особенно опасен, мы бы не выжили».
В августе 1944 года многих жителей гетто на транспортах смерти отправили в Освенцим-Биркенау. Среди них - и 11-летнего Марио Петровски. В Освенциме было намного хуже, чем в гетто, вспоминает он. В гетто спасала семейная взаимовыручка, а в Освенциме каждый оставался в полном одиночестве, каждый сам за себя. Марио выжил в лагере только потому, что выглядел старше своих лет. Он убедил надсмотрщиков, что ему уже 16 и он может работать. «Похода смерти» Марио тоже удалось избежать: перед самым освобождением Освенцима он работал в лагерной больнице. Вот как он вспоминает о январе 1945 года, когда в лагерь вошла Красная армия. Из 4 миллионов прошедших через «фабрику смерти» живыми советских солдат встретили 7,5 тысяч узников.
«В лагерь пришли русские военные в ушанках. Много было радости, но и драматичные моменты были. Толпа заключенных набросилась на еду, и, пока их не остановили, многие погибли. Их организмы отказывались принимать такое количество пищи».
Вера Шлезингерова, вспоминая о своем, к счастью, кратком пребывании в Освенциме, рассказывает, что страшнее всего было наблюдать, как человек теряет свое достоинство, из человека превращается в номер.
«Попасть в Освенцим - означало полную потерю человеческого достоинства. Бритые наголо, в одинаковом тряпье и деревянных башмаках, истощенные - женщина выглядит уже не как женщина, а как обезьяна. В то время Освенцим был переполнен, нас не успевали убивать в газовых камерах. На наших нарах спало 16 человек, мы лежали одна на другой - мы уже не были людьми».
«Все, что меня не убивает, делает меня сильнее», - сказал когда-то Ницше. Австрийский врач-психиатр Виктор Эмиль Франкл, сам посидевший в нацистских концлагерях во время войны, описывал так называемый «синдром концлагеря». Выживали те, кто в своих трудностях и страданиях искали и находили высший смысл. Закалили ли испытания наших собеседников? Что вынесли для себя из Лодзи и Освенцима Вера Штинглова и Марио Петровски? «Я не знаю, мне кажется, что из зла не может родиться добро. Я не могу сказать, что концлагерь подготовил меня к дальнейшей жизни, вооружил чем-то. Из-за проблем и несправедливостей, которые были в моей жизни потом, я переживала так же, как в лагере».
«Я с самого детства должен был сам о себе заботиться. В 13 лет я уже работал и защищал свой хлеб, его нужно было сразу съедать, чтобы не украли. И это во мне осталось на всю жизнь. Только самостоятельный человек может по-настоящему оценить и помощь, оказанную ему, и настоящую дружбу. В концлагере за дружбу, за помощь близкому расплачивались жизнью, тем она была ценнее».
Как бывшие узники Освенцима смогли сжиться с ненавистью к нацистам? Как относятся они сейчас к немецкой нации? Слово - Марио Петровски.
«До тех пор, пока не выросло новое поколение немцев, я не хотел иметь с этой нацией ничего общего. Я видел в них только плохое. Помню, как в свадебное путешествие я поехал в Болгарию, а там по пляжу разгуливало множество бывших «эсэсовцев», их можно было опознать по татуировкам в подмышках. В памяти стирается многое, но внутренний протест остается навсегда. После войны я долго не мог заставить себя поехать в Германию, хотя меня туда неоднократно звали друзья. Со временем это прошло, когда подросло новое поколение немцев».
Майя Догналова, мать которой сразу же с поезда шагнула в Освенциме в колонну мертвецов, рассказывает:
«Когда мы ехали из Биркенау в Белзен, под нашим закрытым вагоном что-то начало гореть. После этого присматривать за нами поставили двух молоденьких немцев. Эти солдаты нас ежедневно спасали. Когда поезд долго стоял, они приносили нам что-нибудь поесть - помню, набрали где-то слив, - или воды. В нашем вагоне было 2 ведра: одно для справления естественной нужды, другое - с питьевой водой. На этой воде сорок человек должно было продержаться несколько дней. Ночью, когда становилось холодно, надсмотрщики давали нам свои длинные шинели. Так что, уже во время войны я встречала среди немцев приличных людей. И думаю, человечность не зависит от национальности».
Вера Шлезингерова признается:
«До сих пор, когда я вижу немца своего возраста, я мысленно задаю ему вопрос: «А ты что делал в то время?». Это сидит во всех нас. Но я также помню, как на фабрике, где мы работали, нашу еврейскую группу водил в уборную один немец. А мы тогда были так обессилены после Лодзи, что падали в том туалете на пол и тут же засыпали. А он ждал, пока мы хотя бы чуть-чуть отдохнем. Когда к уборной подходили немцы, он объяснял, что там сейчас его группа: «придите попозже». Он очень рисковал, конечно. А от одной своей знакомой, уже после войны, я услышала такую историю. Представьте себе Бржезинку, все выпрыгивают из вагонов, столпотворение такое, «быстрее, быстрее!». Доктор (тогда всех врачей в лагерях называли «менгелями») и несколько немцев в униформах распределяют прибывших: кого налево, кого направо. И люди не могли не подчиниться. Во-первых, они не знали, что ожидает их группу, а потом - их всех держали под прицелом. И там был один немец, который в этой неразберихе шептал заключенным: «Отдайте детей бабушкам». Он знал, что дети не выживут, и старики тоже не выживут. Если мать держит ребенка, она идет на сторону мертвых, если отдает его бабушке - она может выжить и потом родить еще ребенка. Мне кажется, что в этом немце, хоть и стоял он на том перроне, еще сохранилось что-то человеческое».
Евреям, уцелевшим во время Второй мировой, часто задают вопрос: «Почему вы не сопротивлялись? Почему безропотно садились в транспорты, везущие вас на смерть?». У нашей собеседницы Веры Штингловой такой ответ на этот вопрос.
«Никто не мог себе представить, что будет происходить в концлагерях. И если бы мы сейчас не знали, что это было, мы бы никогда в это не поверили. Человек просто не может представить себе такой ужас. Я всегда рассказываю, как меня привезли в Освенцим. Мы стоим на перроне, а там везде колючая проволока, за которой за нами следят странные существа - женщины в лохмотьях, бритые наголо. Они кричали нам, новичкам: «Бросайте нам ваш хлеб и вещи, у вас все равно все отнимут». А за мной кто-то прокомментировал: «Ну, так страшно здесь не будет, если уж тут и сумасшедших держат». Разумом человек никогда не сможет принять это, если только сам не переживет».
