Краски и бетон революционного авангарда
Время, когда назревали и вспыхнули революционные события в России, был периодом авангарда. В те годы о себе громогласно заявляли художники, поэты, писатели, театральные деятели, поставившие перед собой цель «разрушить старый мир» и создать нечто новое. То, что существовало, они считали до основания прогнившим, изъеденным червоточинами. Они заявляли, что искусство «должно избавиться от роли слуги, обслуживающего горстку элиты». Искусство, считали они, «должно выйти из мертвящей атмосферы музеев». Они были уверены, что пришла пора, когда искусству необходимо «слиться с жизнью простых людей», стать ее неотъемлемой частью. Их стремлением было «отказаться от изображения жизни в искусстве, а сделать искусством саму жизнь, - обращает внимание специалист по истории изобразительного искусства и литературы Катержина Глоушкова, сотрудник Исследовательского центра демократии и культуры, соавтор книги «История России».
Всем хорошо известен спор по поводу того, где зародился футуризм – в Италии или в России. В 1914 году каждая сторона твердила свое, а правда, как это всегда бывает, находится где-то посередине.
За «разрушение старого мира» авангардисты взялись, естественно, задолго до революционных событий в России в 1917 году.
Множество художников, например Малевич, утверждали, что 1917 год в политике был лишь естественным результатом того, что уже гораздо раньше начало происходить в культурной сфере, что буря, наступившая в искусстве, была предтечей радикальных изменений в политике и экономике. Опять же, истина, где-то посредине.
Однако можно утверждать, что творческие люди в России октябрьскую революцию 1917 года восторженно приняли, были ей вдохновлены… Трудно найти слова для описания того, что рождалось в первые годы после революции – в период «героического коммунизма». Переворот произошел в театре, в концепциях формирования музейных коллекций… Художественная сфера буквально бурлила, причем все это происходило в период еще незавершившейся войны, разрухи, когда царила всеобщая нужда.
— А каким этот период был в чешских землях? Чехословакии еще не существовало, процесс создания нового государства на обломках распадавшейся Австро-Венгерской империи будет завершен только в конце октября 1918 года.
— И здесь, в чешских землях, существовала своя группа авангардистов, хотя и не столь многочисленная, как в России, в Италии или Франции. Для чешских художников, поэтов, писателей, артистов эти страны служили источником вдохновения, но отклик на новые веяния в искусстве, на продвигаемые радикальные идеи у них появлялся постепенно. Нельзя говорить о какой-то выраженной и сильной реакции на события, связанные с тем, что позже назовут «Великой Октябрьской социалистической революцией». Хотя и здесь можно найти примеры как восторженного, так т резко отрицательного отклика на большевистскую революцию, например, в поэтической форме.
– Кого в чешских землях, а потом в Чехословакии можно отнести к группе авангардистов, подхвативших новые веяния, настроения, векторы развития искусства, которые набрали силу после Октябрьского переворота в России?
— Можно сказать, что сфера искусства, в принципе, копировала распределение сил на политической сцене. В чешском искусстве того времени мы найдем, как весьма консервативные группы творческих людей с полностью католическим мировоззрением, так и радикально авангардистские объединения. Наша сегодняшняя тема – столетие большевистской революции в России. Поэтому в этом случае надо вспомнить об объединение «Девятисил» (Devětsil).
Для меня особенно интересна работа его участников в сфере поэзии и литературы. Тут следует вспомнить о чешском поэтизме – литературном направлении, связанном с дадаизмом, для которого характерно проявление полной потери опоры в реальном мире. Не нужно забывать и о сюрреализме – это направление в Чехословакии развивались очень интересно.
Одной из самых интересных личностей в этом отношении был Карел Чапек. Он придерживался левых взглядов, но не был коммунистом. Перу Чапека принадлежит статья 1924 года «Почему я не коммунист». Сначала он перечисляет все причины, по которым он коммунистом должен был бы быть, но таковым не является, «так как ему мешает негативизм». Возможно, больше всего ему в этом мешал лозунг коммунистов – с целью создания чего-то абсолютно нового полностью разрушить все уже существующее. Карел Чапек считал, что новое можно создавать сразу, не дожидаясь сначала полного разрушения старого.
Я уже говорила, что структура чехословацкой художественной сферы отражает распределение сил на политической сцене. Поэтому здесь необходимо также заметить, что до 1928 года компартия Чехословакии остается в государственном понимании созидающей: у нее отсутствует тенденция добиваться разрушения уже существующего. Вплоть до большевизации 1928 года компартия остается конструктивной политической оппозицией. В отличие от России, в недрах чехословацкой компартии экстремистские левые настроения не были так сильны.
Подтверждением того, что чехословацкая художественная сцена реагировала на политическую ситуацию в стране, можно считать и то, что в момент, когда чехословацкая компартия взяла курс на большевизацию в 1929 году, писателями был выпущен «Манифест семи».
О родина, ты поперек пути не стой нам:
не мы тебя,
а ты нас недостойна.
Нас на востоке ждет удел счастливый:
там встали над ширью полей и верб
венец из колосьев горделивый,
молот и серп.
(Я. Сейферт: Добрая весть.
Пер. И. Гуровой)
– Иван Ольбрахт, Гелена Мариржова, Станислав Костка Нейман, Йозеф Гора, Ярослав Сейферт, Мария Майерова, Владислав Ванчура – эти известные чехословацкие литераторы выступили против подчинения чехословацкой компартии Москве. Тогда коммунистическая партия Чехословакии в результате своего сближения с Коминтерном серьезно ослабила свои позиции. 100-тысячное число членов сократилось до 30 тысяч человек. Во время выборов эта партия также уступила свои позиции. Однако потом грянул экономический кризис, который вернул в игру партии левого толка. Востребованным вновь оказались и авангардисты, разделяющие левые идеи.
– Кто является ярким примером художника, склонившегося к большевизму?
— В поэзии – Витезслав Незвал. В изобразительном искусстве примера отражения большевизма в период Первой Чехословацкой республики я вам не назову. Что касается Чехословакии, то об этом можно говорить, начиная со второй половины XX века.
Читайте пожелтевшие листовки,
и восхититесь Лениным, и плачьте
об этих днях
начала будущего летосчисления.
(В. Незвал: Памяти Владимира Ильича Ленина.
Пер. Д. Самойлова)
Поначалу, однако, реакция на внедрение «обязательного соцреализма» была весьма осторожной – никто еще толком не понимал принципов навязанного стиля. Это мы хорошо знаем, так как видели всех этих «Лениных на трибунах» и «Сталиных с детьми».
Вацлав Черны (чехословацкий литературовед, писатель, переводчик и философ), например, заявлял, что «готов поклониться в ноги каждому, кто ему разъяснит, что означает "творить в стиле соцреализма"».
Было или не было то или иное произведение достаточно социалистически реалистичным, часто определялось по тому, в каких отношениях автор состоял с доктриной – «о ведущей роли компартии».
Многие чехословацкие художники, например, в этот период нашли для себя «запасной выход» в пейзажах. Надзирающим органам они часто объясняли, например, что рисуют «ландшафт родного края главы компартии Клемента Готвальда», поэтому-де картина отвечает всем стандартам соцреализма. Естественно, были и такие, кто очень хорошо знал, что такое соцреализм.
– Кого из художников можно отнести к числу создателей официального стиля чехословацкого соцреализма?
— Примеров найдется немало, но одним из наиболее показательных творений периода соцреализма можно назвать куранты Карела Сволинского в Оломоуце. Карел Сволинский был очень неплохим художником, но с подобного рода заданием не справился. В тот период в Чехословакии заново для себя открыли мозаику. Чехословацкие художники не умели с ней работать и заново осваивали это мастерство – это был своего рода импорт из Советского Союза.Именно в это время и была поставлена цель вживить в старое здание современное произведение в стиле социалистического реализма. Воплотить план, нужно было невзирая ни на какие трудности, чтобы все видели, что «и мы это умеем». Результат оказался несколько курьезным – на старом здании оказались навешаны фигурки, демонстрирующие «наиболее типичные сцены счастливой жизни при социализме».
Что, наоборот, можно назвать удавшимся проектом, так это Зал Красной Армии в Мемориале на Виткове, построенный в 1955 году. В его оформлении отразился энтузиазм своего времени, благодарность за освобождение. И это действительно так – мы должны быть благодарны за свое освобождение от фашизма.
Я считаю Зал Красной Армии архитектурной удачей. В нем ощущаются отголоски стиля храмов V столетия Равенны. Над созданием этого мемориала работали выдающиеся художники: саркофаг создавал Карел Покорный, бронзовые рельефы делали Ян Каван и Ян Симота, концепцию интерьера создал Ян Сыхра. На мраморной доске выбиты строки стихов Витезслава Незвала.
– Недолгое время над Прагой возвышался 15-метровый монумент Сталина, который в народе прозвали «Очередь за мясом».
— Скажем сразу, что памятник Сталину нельзя назвать удачным. В Чехословакии никто не умел работать с такого рода монументальными скульптурными композициями. Это был Сталин, за которым просто выстроились фигуры, символизирующие «сплоченность рядов народа». Монумент действительно очень сильно походил на очередь за мясом, поэтому его так и прозвали.
Автором композиции стал скульптор Отакар Швец, который, собственно говоря, вовсе не хотел этот монумент делать, – победа в конкурсе на создание памятника счастья ему не прибавило. Если почитать воспоминания об авторе, то понимаешь, что он сам к этому относился как к неизбежному злу. Это очень грустная история, как на это ни посмотришь.– Как мы помним, Отакар Швец в итоге покончил жизнь самоубийством… Что можно назвать удачными произведениями периода социалистического реализма?
– Их немало, а главное, в последнее время появляется понимание, что не все, созданное в те годы, нужно сносить и уничтожать, что многое имеет художественную ценность. Мне лично нравится архитектурная концепция городских районов, создававшихся тогда – например, район Поруба в Остраве. Если выбирать, то я лучше бы жила в Порубе, чем в современных городах-спутниках, – там есть зелень, продуманы магазины и иная инфраструктура. Можно, конечно, придираться к архитектуре – это, по сути, реминисценции, отголоски всех существовавших тогда стилей. Однако саму концепцию «нового города», в котором живет большое количество трудящихся, можно назвать удачной. Мне кажется, что люди, которые до сих пор там живут, довольны.
Можно назвать и множество памятников, которые встречаются практически в любом городе, например, в честь павших солдат. Где-то они более, а где-то менее удачны, но их содержат в порядке, хотя бы в знак благодарности. Хотя, например, в Брно до сих пор не закрыт вопрос красных звезд на памятнике павшим воинам – их то снимали, то возвращали. Однако эта проблема, мне кажется, уже преодолена. Мы наконец поняли, что нельзя все только бездумно осуждать и ликвидировать, - подчеркивает специалист по истории изобразительного искусства и литературы Катержина Глоушкова.