Конференция История против пропаганды: «История требует пересмотра»
9 и 10 декабря в Праге прошла конференция «История против пропаганды. Отношение к прошлому в современной России», которую организовал чешский Институт по исследованию тоталитарных режимов. На конференцию были приглашены историки, аналитики, журналисты и активисты из России, Украины, Чехии и Польши. Одной из тем обсуждения стала проблематика изучения истории в современных школах.
«Сейчас вышло две серии учебников, которые уже закрывают эпоху российского образования, когда учебников были десятки и можно было выбирать. Сейчас их только два. Доминирует в основном такой очень советский нарратив, и, можно сказать, что появились новые темы. Например, новая тема – роль церкви, про это много пишут. Новая тема – репрессии, про это пишут очень мало. Но появилась некоторая полифоничность в оценке событий. В новых учебниках эта полифоничность исчезает. Например, оценка пакта Молотова-Риббентропа. Различные взгляды на этот факт были каким-то образом отражены в старых учебниках. В учебниках нового поколения они эту полифоничность снимают. Далее – Варшавское восстание. Почему вдруг Красная армия не помогла? Возможность иной точки зрения была отражена в предыдущих учебниках, а здесь ее уже нет».
При этом, по словам Никиты Ломакина, новые темы, которые поднимаются в учебниках – события 1990-х годов, 2000-х – не приводят к изменению нарратива. С 1 января 2016 года в российских школах должен появиться новый учебник истории. Никита Ломакин рассказывает о том, в каких объемах и в какой форме подается информация об определенных событиях отечественной истории.
При этом многие темы в современных российских учебниках истории до сих пор отсутствуют. Среди них Никита Ломакин упомянул, например, историю повседневной жизни 40 % населения Советского Союза, которое попало в зону оккупации. По его словам, эта тема запретная, поскольку об оккупации говорится либо как о борьбе партизан против коллаборационистов, либо коллаборационисты попадают в зону оккупации, а партизаны просто называются героями. Еще один аспект, который особенно ярко становится заметен в упоминаемом учебнике истории – это некоторая реабилитация, говоря языком вчерашнего дня, сталинизма.
«Например, выступление Красной армии вновь после двадцатилетнего перерыва называется «Десять сталинских ударов». Политика по депортации народов, которая затронула огромное количество людей, коллективная вина нации, которая так или иначе встречается во всех нарративах, называется просто «Реакционная политика». Просматривая новый учебник, меня также поразило то, что вся история войны в нем уложена на 66 страницах. Там есть репрессии, там есть героический тыл, там есть героический фронт. В конце начинается глава, посвященная советской разведке и контрразведке в годы Великой Отечественной войны. Это, конечно, очень важная тема, и занимает она немало места. То есть, вот такие странные изменения становится сложно осознать, сложно понять, к чему это идет. Некоторая растерянность, которая возникает при работе с этим учебным нарративом, с этим национальным нарративом о войне, который меняется непонятным образом, наверное, как-то отразилась в нашей выставке».
«Сам критический подход. Поскольку сейчас у нас, чем дальше, тем больше, - это не проговаривается нигде официально, но носится в воздухе, - любая попытка посмотреть на историю с другой стороны приравнивается к попытке пересмотреть историю. Пересмотр истории приравнивается к фальсификации истории, а это уже почти что государственное преступление. Сейчас государство очень активно вмешивается в историческую политику, историческую проблематику. И самое страшное, что в центре все еще может быть не так ужасно, но в провинции это могут интерпретировать гипертрофированно. Поэтому, если я думаю, что в Москве все будет хорошо, хоть и будут, конечно, дискуссии, то в регионах могут возникнуть действительно серьезные проблемы. Потому что придут люди, с которыми специально могут поговорить, или даже не говорить, а они сами придут и скажут, мол, вы хотите очернить нашу победу».
Тереза Ваврова, глава общественного объединения Антикомплекс, занималась изучением учебников истории для средней школы, выпущенных с 2007 года и далее. В начале своего исследования ей пришлось столкнуться с недоумением учителей: зачем изучать учебники истории, если историю по учебникам уже давно никто не изучает?
Тереза Ваврова считает, что чешский нарратив, описывающий период Протектората, очень осторожный. Чехи живут в нем, шутят, кое-где ведут саботажную деятельность, но сам Протекторат как бы не принимает участия в войне как таковой.
«Когда я просматривала немецкие учебники, или, например, польские, то они отличаются тем, что очень открыто говорят о темных страницах прошлого, о травмах. У немцев это, может быть, естественно, но, к примеру, польские учебники очень открыто говорят о погроме в Едбавне. Чешские учебники пока не позволяют себе такого острого, синкретичного смирения с прошлым. Немецкие учебники, как и можно того ожидать, активно работают с прошлым. И этот нарратив очень грустный. С самого начала учеников привлекают к рассмотрению того, как это все вообще оказалось возможным, чтимулируют к пониманию того, что нельзя вновь допустить ничего подобного. Так что немецкие учебники больше всех остальных работают с повторными вопросами, ведут учеников к дискуссии. Резюмируя, можно сказать, что целью немецкого учебника является производство ученика, которому дана некая информация и некая позиция, что является весьма прогрессивным по сравнению со всеми изученными нами учебниками», - подытоживает Тереза Ваврова.
«Дело в том, что мы не защищаем чьи-то национальные учебники и интерпретации, которые они дают. Так же, как мы их и не отвергаем. Мы подходим очень прагматично к этим продуктам. Они есть, и они используются. В них заключается некая позиция государства и, может быть, солидной части национальных сообществ о том, как молодому поколению сегодня рассказывать об очень странных, трагических событиях, я бы даже сказал, такой непопулярной истории 20 века. Для нас было бы важно показать, что на одни и те же события в разных национальных сообществах существуют различные точки зрения и разные их интерпретации. Но это не повод для конфронтации, это повод для диалога, для дискуссии».
В заключение мы поинтересовались у Никиты Ломакина, в какой, с его точки зрения, период после 1989 года существовали наиболее адекватные учебники истории?
«Каждый период имел свою специфику преподавания и написания учебников по тому, что я успел заметить, просмотрев их десятка полтора. Все они очень разные, и все они очень определены тем временем, когда они писались. Глобальная проблема даже не в том, что какой-то период дает возможность все понять, чтобы было все хорошо и замечательно. Проблема в том, что у нас до сих пор сохраняется потребность в едином нарративе. Будь этот нарратив либеральным, наверное, это было бы чуть более человечно. С другой стороны, если у нас есть нарратив, который не предполагает критического осмысления истории, - а он почти нигде его не предполагает, - то есть у нас были учебники насквозь антисоветские, но эта антисоветскость делала их, в свою очередь, тоже не очень объективными, и это тоже была своего рода пропаганда. Пока у нас нет запроса к созданию учебника, целью которого было бы не просто вдолбить какую-то картину мира, сделать из человека гражданина. Причем, гражданина в очень советском смысле, причем даже не советском, а это относится еще к 19 веку, появление нации, позитивизм. Пока все это существует, мы живем этим 19 веком. Тут не важно, кто напишет какой учебник. История требует пересмотра, пересмотра отношения к себе и понимания, что такое гражданин в современном мире, государство в современном мире, что такое локальные идентичности. Мне кажется, что это важнее, а не поиск идеального времени в прошлом или в будущем».
