Роман Балаян: Кинорежиссура – не царское дело
Кинокартина режиссера Романа Балаяна «Райские птицы», повествующая о судьбе писателей-диссидентов в начале 80-х, была показана в Лондоне, Варшаве, Париже и совсем недавно, в рамках Фестиваля современного кино стран СНГ, в Праге. О предпоследней роли Олега Янковского, Сергее Параджанове и искусстве безделья с Романом Балаяном беседовала Лорета Вашкова. Но сначала о том, как «Райских птиц» принимали зарубежные зрители.
«Как ни странно, за рубежом лучше, чем в Украине и в России».
- Чем Вы это объясняете?
«Как бы в Украине и в России обо всем этом якобы знают уже, - о том, какое было КГБ, а Запад еще не накормлен этим».
- Вы задумывали этот фильм как философскую притчу? С каким чувством – как бы Вам хотелось – уходил зритель, и этот иностранный зритель?
«С комом в горле, я рассчитывал, что зритель уйдет с комом в горле, особенно у тех, кто не знал жизнь творческих людей, потому что колхозники, рабочие, они нормально жили, а творческие люди были унижены. Их человеческое достоинство, честь были унижены, доведены до нуля, потому что советская власть не признавала личности - ты будешь винтиком, гаечкой, и мы будем тобой управлять…».- У Вас - я об этом слышала, бывают периоды, когда Вам просто не хочется снимать кино и вы делаете перерыв…
«Пять лет…»
- Да, пять лет… Вы умеете представить себя в роли нережиссера, а в какой-то иной ипостаси, если бы таковое происходило и повторялось…
«Нет, я замечательный бездельник, время между фильмами мне доставляет большое удовольствие, я нахожу время встречаться с друзьями, ходить по галереям, болтать, шататься, пить, есть… Я такой эпикуреец. А когда кино снимаю, замысел сценария мне всегда нравится больше, чем когда я начинаю снимать, потому что мне уже неинтересно».- Вы как-то сказали, что у Вас исчезают определенные черты, когда начинаете снимать. Как Вы восстанавливаете себя, личное равновесие?
«Во время съемок не могу восстановить, я не люблю кино, это производство: 40-50 человек, свет, дождь или снег, или что там еще, я называю кинорежиссуру «не царское это дело».
- В «Райских птицах» снимался Олег Янковский, это пусть и не последний его фильм…
«Предпоследний…»
- Да, предпоследний, но тут он предстает нашим современником, потому что в «Царе» и в «Каренине» все-таки присутствует какой-то исторический водораздел…
«Это сюжет 81-й года…».- Да, но я считаю, что это все-таки наш современник, мы это время пережили. Как он к этой роли относился? Каким он Вам запомнился на съемочной площадке?
«Я помню одно, он долго сопротивлялся, чтобы подняться в воздух, потому что надо цеплять ремни – знаете, я кричал – давай, но он – боюсь, а когда подняли, он не хотел опускаться, все хотел летать, летать… Я с ним всегда легко работал, мы друг другу верили, я с ним снял шесть фильмов – больше, чем все другие…».
- Роман Гургиевич, в Вас как-то аукается Прага, Чехия, или, может быть, какие -то чешские фильмы, чешские книги?
«Прагу я очень люблю, я здесь восьмой раз, у меня здесь друзья. Конечно, красивее города нет, это понятно … Да многие фильмы, особенно 60-70 годы, колоссальные фильмы! Также как и в СССР, тоже 60-70 годы, дальше были хорошие фильмы, но шедевров не было».
- Вы сняли ранее также интересный, на мой взгляд, фильм «Ночь светла», о слепоглухонемых детях. Откуда Вы черпали материал для этого фильма?«Это по книге, но в книге не было, что герои слышат, что они говорят, я все это придумал, а вообще, конечно, ходил по этим интернатам, смотрел. Дело в том, что слепоглухонемые… они, как сказать, смотреть невозможно… Поэтому я выбрал красивых, еще не настолько лица изменены, хотя у меня только один слепой, это тот парень постарше, а все остальные - нормальные. Девушка - это вообще балерина, все думают о ней, что она слепая, мальчик не разговаривает, а видит хорошо, но я всех убедил, что это слепоглухонемые. Мне не чуждо чувство сострадания, я же оглядываюсь, когда вижу. Слепые, глухие, инвалиды - я всегда останавливался и смотрел, мне всегда было тяжело на сердце. Я помню, мне было 13 лет, я впервые увидел в горах женщину без руки, это было для меня ужасно, я километр шел за ней, я не понимал этого. Видать, это чувство осталось. Я считаю, что чувство сострадания сильнее чувства любви, потому что любовь может меняться, завтра полюбишь другую… Если в тебе нет сострадания, ты можешь не считать себя человеком – в моем понимании».
- Еще Вы сняли фильм «Ночь в Музее Сергея Параджанова» …«Да, документальный. Ну я - поскольку все так заняты Параджановым, - каждый, чтобы поехать за границу, пишет о нем, снимает… Я просто снял его музей, его работы, и как мне кажется, лучшие его работы, потому что я считал, что в работах этих за Сергеем нет цензоров, он что хотел, то и делал, а в кино это отрежут, то отрежут… Я приехал в Киев и год с ним не хотел знакомиться, потому что не знал, что это за режиссер, потом в 1967 году я у него работал ассистентом в «Киевских фресках», в кинопробах, но фильм запретили».
- Что Вам вспоминается о нем?
«Безумная щедрость, радость, когда он видел таланты молодых, он нас всех очень поддерживал. Кто-нибудь что-нибудь снимет, он кричал, что это гениально, хотя не знаю, было ли это так гениально … Он умел радоваться чужим успехам».
- Вы внутренне регистрируете, когда начинается, может быть, какой-то творческий зуд, какая-то тема, это состояние?
«Ну да, четыре месяца назад я захотел снимать; есть сценарий, который мы с одной авторшей написали аж в 2001 году, но буквально три дня назад я перехотел. Продюсер в ужасе, потому что я позвонил, что не буду делать, а он на это бросил деньги. Но все, не хочу…»- Вы чувствовали, что перегорели на корню?
«Да, вдруг в один момент, вот у меня бывает… такое мгновение, вот как в 1979 году меня перестал интересовать кинематограф, так и сейчас … Я просто подвел людей - там масса людей должна работать в этом проекте, а я, видите ли, решил, что не буду снимать…».
- То есть, Вы непредсказуемы?
«Нет, я предсказуем, но очень редко в жизни бывают такие моменты».