Cергей Арцибашев: "Человек- это микрокосмос, и в каждом человеке есть всё"
В рубрике «Богема» мы беседуем с режиссёром и актёром Сергеем Арцибашевым, который недавно побывал с московским театром «На Покровке» на пятидневных гастролях в Праге. Темой нашей беседы стали вопросы назначения и смысла театра.
- Театр - это уникальная выдумка человечества. Он никогда не умрёт, потому что здесь есть живое общение. Человек не может находиться в одиночестве, у него есть масса вопросов к себе, к миру, а театр - это такое место, где эти вопросы решаются или поднимаются. Зритель приходит открытый, тем более, когда он идёт на классику, потому что там поднимаются вечные проблемы жизни. Но есть ещё и общение, то, что ты сидишь в большом или маленьком зале, но совместно с другими. Это потребность человека сочувствовать и сопереживать. Это творческое состояние, такой допинг, когда человек поднимается над обыденностью. Мы ходим, работаем, ссоримся, ругаемся - это наша горизонтальная жизнь. А в театре человек начинает сочувствовать, сопереживать, творить. Он также становится артистом. Зритель, переживая, становится выше и ощущает при этом себя благородным человеком. Он заплатил, пришёл на место и получает удовольствие от того, что он не в обыденной жизни эти чувства использует, а в театре. Потому что в театре другие слёзы, в театре другой смех, который возвышает и поднимает над обыденностью, и это состояние удовлетворения, какой-то радости, сопереживания. Потому что артисты заражают своими эмоциями, своими чувствами и своей энергией. И это возвышение над обыденностью тянет зрителя, как допинг в театр. Мне кажется, что радость от совместного общения присутствует, поэтому человек возвращается в театр и опять ждёт впечатлений.
- Говорят, что, несмотря на роли, которые актёр исполняет в спектакле, он всё равно играет самого себя. Как Вы на это смотрите? И часто ли совпадают некоторые черты характера театральных героев, которых играете, лично с Вашими?
- Есть такое понятие и термин, что, начиная работать, надо идти в роли от себя. Но далее есть ироническое продолжение: идти от себя, но идти, как можно дальше. Человек- это микрокосмос, и в каждом человеке есть всё. Вот всё, что существует в мире, есть в каждом человеке. Но у одного это более выражено, у другого - менее. Часто работаешь с артистом, а он, играя роль убийцы, говорит: « Я не понимаю, я бы никогда никого не смог бы убить! У меня нет этого в природе, в натуре». Но это неправда. Он обманывает и себя, и меня. Оно может быть глубоко, оно может быть не открыто, он прячет это. Но там есть всё, может, даже в зародыше, только это надо достать. В этом и заключается актёрское мастерство, играю ли я Ричарда, отрицательную или положительную роль. В противном случае, я могу всего лишь изображать: плохой человек - он должен выглядеть так. Это может быть даже великолепно сделано, но всё равно останется зазор, всё равно останется граница, и я вижу, что этот артист представляет на сцене. Но мне всегда важнее другое. Допустим, я сыграл какую-то отрицательную роль, а когда кто-то там из товарищей или моих знакомых, которые меня знают с положительной стороны, увидел меня в отрицательной роли, говорит: «Вот теперь мы увидели, какой ты есть на самом деле». Я убедил их в этом. Я понимаю, не надо говорить о себе, что я добрый, мягкий и пушистый. Нет, я и злой бываю, и раздражительный. Но если я это прячу или не знаю, что во мне это есть, тогда для меня самого это может стать неожиданным и очень огорчительным.
- Искореняете ли Вы зло с помощью театра? Не секрет, что сила искусства велика. Театром сегодня лечат и психически больных людей.
- Я за добро и против зла. Я понимаю, что идёт борьба, в которой нет победителя. Мне хочется верить, что на спектакле или хотя бы после спектакля останется впечатление, этот опыт моего спектакля, который зритель унесёт с собой, и будет вспоминать. Даже несколько случаев есть. Людям это спасало жизнь, они уходили от суицида. Был как-то раз спектакль, кстати, «Ревизор», и пришли зрители, с которыми потом у меня состоялась беседа. А один человек бегал вокруг и говорил: «Вы хоть сами понимаете, что вы сделали?» Я говорю: «Ну, как же, я-то понимаю». Он сказал: «Вы не понимаете, что вы сделали!». Я уже даже сердиться начал. А он говорит: «Дело не в том... Я много читал классики, много ходил в театр, в кино, но когда я смотрел Ваш спектакль, через полчаса после начала мне страстно захотелось скорее попасть на работу». А это был специалист-фармацевт. И он продолжал: «Вы понимаете, когда я смотрел спектакль, я думал: скорее бы мне на работу пойти, думал, почему Арцибашев на известную вещь может посмотреть под другим углом зрения, а я сижу, и, как баран, бьюсь в эти ворота и не могу придумать, как мне под другим углом посмотреть на эту проблему». То есть, это творческое начало, которое он перенёс на свою работу. Вот это и есть самая высшая оценка.
- Каким Вы представляете театр будущего? Изменится ли что-то в форме, в манере игры, в содержании спектакля?
- Наверное, изменится, и он уже меняется на наших глазах. И меняется, как и в эпоху перемен, а сейчас всё-таки рубеж столетий. Конечно, сейчас больше эпатажности, возникает сопротивление или спор с традициями, с классикой. Это все есть и, наверное, долго будет существовать. Театр ничего лучшего не может предложить, на мой взгляд, самое главное в театре - это актёр, живой актёр. Будет ли он стоять на голове, ходить на ходулях, неважно. Но если он будет заразителен, если он будет потрясать зрителя своей игрой, возвышать зрителя, поднимать его в мыслях от этой горизонтальной бытовой жизни в вертикаль, в мыслях о бытие, об осмыслении космоса, вселенной, о своей роле и задаче, это неизменно будет цениться в любом театре. Мейерхольд спорил со Станиславским, придумал свой театр, но самые потрясающие работы «Мамаша кураж» Брехта или «Доходное место» у Мейерхольда сделаны актёрами по системе Станиславского. Они не знали, но они по ней существовали. Потому, что это были живые люди, которые свою кровь, нервы, боль, осмысления вкладывали в роль и потрясали зрителей. А зрителю все равно, какая там система. Он идёт за впечатлениями. Наверное, голую задницу показать, тоже впечатление, но это не даёт ему пищи для души. А зритель ведь приходит, раскрыв свою душу, как топка в печке, и ждёт, что туда забросят. А бросать надо, по традиции русской классики, вечное и доброе...
