«Знак восклицанья – Градчаны!» К 90-летию поэта и переводчика Игоря Инова
Чехов он называл «мои богемцы», как переводчик открывал русскому читателю Карела Чапека, Франтишека Грубина, Павла Когоута, Визезслава Незвала, а как поэт посвящал Праге собственные строки. 24 августа исполнилось бы 90 лет Игорю Инову (1930–2003), чей вклад в богемистику высоко ценят не только в России, но и в Чехии. За заслуги в распространении чешской культуры за рубежом вместе с женой Ириной Порочкиной он был удостоен премии Gratias Agit, которую ежегодно вручает Министерство иностранных дел. В Санкт-Петербурге под патронажем Генерального консульства Чехии и сегодня действует «Общество имени братьев Чапеков», у истоков которого стоял Игорь Инов.
Выпускник филологического факультета ЛГУ, Игорь Владимирович Инов принадлежал к послевоенному поколению богемистов, которое формировалась на славянских кафедрах, создававшихся в Советском Союзе для «освоения» новых стран соцлагеря. Однако политика приносила и культурные плоды – давала возможность переводить на русский язык чешскую литературу, изучать язык, что для некоторых филологов становилось настоящим призванием.
Такими были Игорь Владимирович Инов и его жена Ирина Макаровна Порочкина, которые не состояли в компартии, не выполняли политических заказов и пытались «протащить» в советскую печать писателей, попавших в ЧССР в опалу, – например, Ярослава Сейферта.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
Приехав летом 1968 года в Прагу на Международный съезд славистов, они оказались невольными свидетелями вторжения советских танков, и оккупация стала для них настоящей трагедией. Они метались по городу вместе с пражанами, ловили сообщения по радио, записывали происходящее для истории. Вернувшись на родину, они не скрывали негативного отношения к советской агрессии, что, конечно, не способствовало их карьере…
В 2003 году благодаря усилиям Игоря Владимировича и Ирины Макаровны во дворе филологического факультета Санкт-Петербургского университета был установлен бюст Т. Г. Масарика, который имел звание почетного профессора Петроградского университета. До сих пор это – единственный памятник первому президенту Чехословакии на территории Российской Федерации.
Игоря Инова и Ирину Порочкину всегда интересовали межкультурные связи – они составили замечательный сборник «Чехи в Петербурге», ставший результатом многолетних кропотливых архивных поисков. Два издания на чешском языке выдержала книга Игоря Инова «Как это было, пан Верих?», которую читали по «Чешскому Радио».
А так Игорь Инов-поэт увидел летнюю Прагу:
К полудню Прагу разморило...
Булыжник накален, перила.
Под небом из ультрамарина,
прохладой тополя дыша,
поит Мария малыша,
смугла, упруга и свежа.
Буксир проходит не спеша,
подобьем зеркалец волочит
мерцанье бликов, свежесть ночи,
как бы разорванной на клочья
дымков, нависших над рабочим
районом Смихов (там не очень
архитектурный чтут парад!),
мосты, некрополь Вышеград,
где Незвал чертит гороскопы,
пророча праздник для Европы, –
похоже, нынче невпопад...
«Судьба и музы Витезслава Незвала»
«Судьба и музы Витезслава Незвала» называется книга-эссе, которую Игорь Инов посвятил выдающемуся чешскому поэту, стихи которого он переводил. Так по-русски благодаря Игорю Инову звучит по-русски незваловская «Женщина во множественном числе»:
«Окна…
В одно скульптура с площади Пантеон входит в мой номер
Другое – к Карлову мосту обращено
В третье гляжу на Невский проспект,
Но есть еще и другие окна…»
В Париже Игорь Инов разыскивал следы чешского авангарда, который его невероятно притягивал, и даже успел познакомиться там с художницей Тойен уже на самом закате ее жизни – она скончалась в эмиграции во Франции в 1980 году.
Мы беседуем с супругой сына Игоря Инова Татьяной Ивановой-Шелингер.
– Ведь Инов – это псевдоним?
– Не просто псевдоним. Настоящая фамилия Игоря Владимировича была Иванов, но как-то в одном издательстве сделали такую опечатку, и ему это очень понравилось, поскольку это было созвучно слову «иной».
– Чем для Игоря Владимировича была его профессия, переводческая работа?
– Не погрешу против истины, если скажу, что она была всем. Он был из тех людей, кто говорил, что главное – это дело жизни. Переводы, изучение чешской литературы, эссеисстика и собственные стихотворения – все это было его профессией, делом, которым он жил. Он вставал рано утром, когда все еще спали, и сразу садился за письменный стол и работал не менее восьми часов в день.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
– То, что его жена Ирина Макаровна Порочкина тоже была крупным богемистом, имело значение для их супружеского союза?
– Безусловно. Ирина Макаровна была молодым преподавателем Игоря Владимировича, когда он был студентом, учила его основам чешской литературы. Она первой поверила в его переводческие и поэтические способности, и они всю жизнь действовали в тандеме. Помню, что после каждой поездки в Прагу они буквально расцветали. Игорь Владимирович великолепно говорил по-чешски, и Ирина Макаровна всегда сетовала, что на встречах в Праге его принимали за чеха, а ее за иностранку, хоть и хорошо владеющую языком.
– Напомним нашим слушателем, какие ключевые переводы сделал Игорь Инов.
– Я уже несколько лет разбираю его библиотеку и архив… Это огромное количество авторов – стихи Яна Неруды, поэзия, проза и драматургия Незвала. Из поэтов можно назвать Грубина, Пиларжа, Флориана, Заваду и многих других. Игорь Инов писал эссе-предисловия, в том числе к изданиям Божены Немцовой, а в молодости брался за такого чешского классика как Карел Гавличек-Боровский. Он переводил Чапека, небольшие вещи Гашека. Он был лично знаком со Шкворецким – хотя в советское время печать его было невозможно, они с Ириной Макаровной перевели его эссе о джазе, которое вышло в книге, изданной в Санкт-Петербурге в 2008 году.
Для театра, которым Игорь Владимирович страстно увлекался, он переводил пьесы Павла Когоута. Любопытно, что вместе с Олегом Малевичем они перевели слова чешского гимна – стихотворение Йозефа Каэтана Тыла «Kde domov můj?» Этот перевод даже был напечатан в отрывном календаре.
– Был у Игоря Инова чешский писатель номер один – которого он особо выделял?
– Мы обсуждали этот вопрос с его сыном Александром и сошлись во мнении, что все-таки это – Витезслав Незвал, которому он посвятил целую книгу. Судя по переводам, которые мне особенно нравятся, он высоко ценил и Франтишека Грубина, с которым переписывался и был лично знаком. Причем, когда они встретились, выяснилось, что каждый из них иначе представлял своего корреспондента.
Лес обступил меня со всех сторон
И ринулся напропалую.
Деревья пролетали сквозь меня,
Раскинув паутину света,
И ты хотела сквозь меня пройти
В зеленом плеске лиственного шквала.
Но замер лес, когда ты вместе с ним
Вошла в меня и словно в плен попала.
Твой мир замкнулся. Ты жила
Моими чувствами, движеньями моими,
И хвойная душистая смола
Во мне твое дразнила обонянье.
Когда я ногу оцарапал в кустах колючих ежевики,
Твоя сочилась кровь…
– Мне Игорь Владимирович некогда обмолвился, что в молодости много рассказывал о Чехии и чешской литературе Иосифу Бродскому, с которым был знаком. Как известно, Бродский пытался, хоть и без особого успеха, переводить Незвала. Мне всегда казалось, что именно рассказы Игоря Владимировича послужили толчком к созданию моего любимого стихотворения Бродского «На Карловом мосту ты улыбнешься, переезжая к жизни еженощно...» Вы слышали эту историю?
– Только в пересказе Ирины Макаровны – сам Игорь Владимирович был очень скромным человеком и редко рассказывал о таких знакомствах. Я знаю, что он очень любил Бродского, ценил его как поэта, и разговоры об их беседах в семье были.
Я хотела бы прочитать перевод четверостишья Витезслава Незвала, которое показывает, как сам Игорь Инов относился к поэзии.
«Трудно порою сказать, кто с кем играет —
солнечный зайчик с котёнком или котёнок с зайчиком.
Но если исчезнет этот чудесный мираж —
то что же останется от тебя, поэзия?»
Как рассказывала жена Игоря Владимировича Ирина Макаровна Порочкина, последние слова поэта и перевдка перед смертью были обращены к его работе над чешской темой, которая осталась незавершенной...
Прага для Игоря Инова, безусловно, была городом, символизировавшим столь любимую им чешскую культуру, литературу, язык. Это звучит в его стихотворении «Чешская речь».
Знак восклицанья – Градчаны! А выше –
вечность небес, под которыми выжил
чешский глагол, триста лет отражавший
натиск немецкого, жаждавший, ждавший,
как в цитадели, в Кралицкой Библии
вражьей погибели.
