Разделение Чехословакии было также порой увольнений и доносов

Исход 1992 года выдался особенно лихорадочным, так как слишком многое было поставлено на карту. Нужно было обеспечить правовую преемственность государства, узаконить ряд норм, чтобы с приходом нового, 1993 г. все функционировало, как прежде. Буквально на последнем заседании Парламента был принят закон о Чехословацком радио и Чехословацком телевидении как независимых правовых субъектах – это была точка отсчета начала разделения федеральных СМИ, а также пора увольнений и доносов. Подробнее об этом в интервью «Радио Прага» с первым генеральным директором независимого Чешского радио Иржи Мейстршиком.

Иржи Мейстршик, фото: Халил Баалбаки, Чешское радио

- Вы можете в начале нашего разговора немного приблизить ту пору, почему было сложно делить федеральные СМИ? Каковы были главные административные и правовые загвоздки этого процесса?

«В наших воспоминаниях мы окунаемся во времена, когда Федерация медленно, но верно разваливалась. В то время в государстве существовали три уровня правления: федеральный уровень касался дел, связанных с министерствами иностранных дел и обороны, на республиканском уровне решались вопросы здравоохранения и образования, кроме этого существовали общие моменты».

«Такое расслоение наблюдалось и в сфере СМИ, но с одной небольшой, однако существенной разницей: редакции федерального радио и федерального телевидения находились в Праге, в то время как их словацкие «сестры» были относительно независимыми. Чешское радио и Чешское телевидение были своего рода аппендиксами федеральных СМИ, существование которых требовала Конституция, говорящая о равноправии республик. Но это не соответствовало действительности. Чешское радио существовало, грубо говоря, только на бумаге, так как директор Чешского радио занимал должность заместителя директора федерального радио и во всем ему подчинялся».

- Каковы были Ваши личные опасения, связанные с переходом с Чехословацкого на Чешское Радио?

Фото: Халил Баалбаки, Чешское радио

«Я лично переживал за то, если вообще справлюсь с этой задачей. Надо было заново выстроить новостные отделы, всю организационную структуру. Мы провели тогда с нашими словацкими коллегами за столом переговоров сотни часов. Я чувствовал огромную ответственность за радио, за «институцию общественной службы» – это понятие в то время только вводилось. Я боялся, чтобы не причинить ему вреда. Потому что несмотря на то, что мы до того момента жили в эпоху тоталитаризма, было сделано и много положительного, существовали ценности, которые не зависели никоим образом от идеологии, например художественные передачи, музыкальные программы. Но наибольшее внимание, конечно, приходилось посвящать новостному и публицистическому отделам».

- Что для Вас оказалось труднее всего?

«Произошла масштабная смена кадров на руководящих постах – это был, наверное, самый тяжелый момент, так как многих из этих людей я знал лично. Некоторые не получили необходимого люстрационного свидетельства, другие были членами вооруженных сил (Народной милиции) и так далее. Здесь было много словаков, которые тем самым потеряли работу, что влекло за собой, зачастую, серьезные последствия и для их семей».

- Были ли моменты, на которые Вы не рассчитывали, которые застали Вас врасплох?

Здание Словацкого радио, Город Братислава, фото: открытый источник

«Я должен сказать, что это было также время сплошных доносов. В сейфе в моем директорском кабинете лежала огромная папка разного рода писем, списков, свидетельств о том, кто, где и когда находился и что он там делал. Я тогда спрашивал себя: что же я со всем этим буду делать? А потом встретил Карла Старого, который до бархатной революции работал корреспондентом Радио во Франции, зашла речь и на эту тему, а он мне тогда рассказал, как во Франции, по окончании Второй мировой войны в здании парижской мэрии нашли семьдесят мешков с письмами-доносами, написанными французами на французов. И я спросил у него: «Карел, что они с ними сделали?» А он ответил: «Сожгли». Я, правда, не стал ничего жечь, но старался подходить к этим письмам очень благоразумно, чтобы «не быть как они». Не хотелось просто так ликвидировать людей, особенно, если это касалось хороших сотрудников».

«Конечно, и после разделения, когда Чешское радио уже стало самостоятельным правовым субъектом, мы должны были решать проблему, как поступить с людьми, а в основном это касалось художественных деятелей, которые были членами коммунистической партии. Понятно, что те, кто хотел оказаться на их месте, на них доносили (смех). Иногда было очень сложно перед общественностью, революционно настроенной общественностью защищать некоторых из этих людей».

- Вы упомянули коллег из Словацкого радио, им разрешалось дальше вещать на словацком, или они должны были покинуть Радио?

«Конечно, мы решали вопрос, как же быть со словацким языком, может ли он дальше звучать на наших волнах, или нет? Наконец, победило правильное мнение, что словацкий никому не мешает, что мы к нему за те долгие годы действительно привыкли. Если говорить о хорошем, то у нас с тех времен, думаю, осталось глубокое уважение к словацкому языку».

«Я до сих пор сожалею о том, что это произошло»

- Сотрудничество с руководством Словацкого радио продолжалось и непосредственно после распада, или в то время это было неуместно?

Ян Страски, фото: Foto: Hugo Charvát, Ekolist, Creative Commons 3.0

«Наши отношения были всегда весьма, весьма дружественными. Даже в то время, когда мы несколько переставали понимать словацкую интеллигенцию, которая нам говорила: Мы знаем, что Чехословакия – это хорошо, что чехи для нас сделали много хорошего, что они нам помогли после распада Австро-Венгрии и так далее, но мы все же хотим попробовать быть самостоятельными».

«Это была такая «квадратура круга» - они с одной стороны подчеркивали свою взаимосвязь с Чехословакией, и понимали, что это время нельзя назвать негативным в истории Словакии, но с другой стороны было и такое: почему нам надо слушать эту Прагу, если мы можем все решать сами. Я понимал их, хотя мне до сих пор жалко, что это произошло.»

- Обстановка того времени, была, безусловно, очень напряженной. Но, может быть, Вы вспомните и какие-то забавные моменты?

«Я хорошо помню один момент в самом конце 1992 года. Тогда премьером, исполняющим одновременно обязанности президента, был Ян Страски. Мне еще надо было забежать к нему по какому-то имущественному вопросу, чтобы он поставил на документе свою подпись. Я тогда пришел в Стракову академию (ныне Дом Правительства Чешской Республики), а там практически никого не было. Это было такое заколдованное королевство. Прежде чем попасть к премьеру, вы проходите через три других зала, где обычно полно секретарей, телохранителей и так далее».

«Я шел по этим практически пустым комнатам, где никого не было, а в последнем кабинете, в самом его конце увидел Яна Страского. У него было мало волос, и вот он, опираясь головой в ладони, сидел за столом, а вокруг него со всех сторон лежали огромные стопки разных бумаг и законов, которые он должен был еще до полуночи успеть подписать. И тогда он сказал: «Так, сейчас я все это доделаю, выключу свет, а ключи отдам вахтеру. Это - конец». Конечно, это не очень забавный, но все же интересный момент, который мне запомнился».