Воспоминания неизвестного автора ...
Дорогие друзья! Радио Прага приветствует вас. Чехия продолжает отмечать Рождество Христово, и мы тоже. Сегодня в студии Елена Патлатия, Марина Фелтлова, Михал Лаштовичка и Антон Каймаков. Мы расскажем вам о том, как выглядели рождественские праздники в Праге и подготовка к ним более ста лет назад. В театральном архиве Марина Фелтлова нашла для нас интересную рукопись, автора которой, к сожалению, никто не мог вспомнить. Поэтому сегодня мы предлагаем вам воспоминания неизвестного пражанина о Рождестве.
И куда только несется наша планета? Не знаю, так ли это, только иногда, когда я погружаюсь в воспоминания, мне кажется, что полвека назад Рождество бывало иное, чем прошлогоднее, или, например, Рождество последних лет и даже десятилетий.
Я даже боюсь обращаться с этим вопросом к метеорологам из пражской обсерватории. Там у них сохранились столетней, а может быть и большей, давности записи о том, какая погода тогда была, какие были осадки, какие бури пронеслись над Прагой, какие наводнения ее затопили, когда выпал первый снег, когда начались и закончились морозы и т.п. Синоптики посмотрели бы в свои дневники и легко могли бы развеять такой милый моему сердцу обман, они могли бы мне обстоятельно доказать, что и пятьдесят, и шестьдесят лет назад под Рождество шел дождь, и люди месили ногами грязь.
И все же, я вижу старое доброе Рождество в снегу, и не только я один, но и все мои ровесники. Вечером, в Сочельник, всегда шел густой снег, Прага утопала в снегу, и мы проваливались в нем по колена. А утром, назавтра, в первый день Рождества Христова, ударял трескучий мороз, да такой, что мы возвращались домой после рождественских поздравлений и прогулок с озябшими ногами и деревянными руками, хотя на них были толстые шерстяные рукавицы. И в этот трескучий мороз ясное солнце сияло в небе, сердце пело от радости, хотя под его негреющими лучами само тряслось от холода.
Переношусь в мыслях в старое Рождество на пятьдесят – пятьдесят пять лет назад. Уже прошла неделя со дня Святой Катержины, пост, приближается Святой Николай (по-чешски - Микулаш). В костелах поют с самого утра хоралы. Набожные матушки и бабушки с малыми детками и внуками, закутанные в длинные пелерины, с капюшонами на головах, спешат в Храм Господень. На руке у каждой висит сумочка, в ней спрятаны молитвослов и свечечка.
Матушки обуты в добротные либерецкие текстильные полуботиночки, с прочной кожаной подошвой. Шаги прихожанок приглушает снег, который намело за ночь. Снег скрипит под ногами и искрится в тусклом мерцании догорающих ночных газовых фонарей. Из костела раздаются величественные, одухотворенные звуки органа.
Светает. Прага просыпается. Появляются группки старых дворников, чтобы подмести ее улицы. Но снега намело столько, что это задача им не под силу. Слабые руки машут метлами и лопатами, чтобы расчистить хоть какие-то проходы на перекрестках, с тротуара на тротуар. Проезжая часть остается нетронутой. Зато из домов уже выскочили сторожа, чтобы отгрести снег на края тротуара, и тут же вырастают огромные сугробы.
Усерднее всего расчищают тротуары на Угольном рынке и на Яичном, потом – в Рыцарской улице. Но там не ждут прихода дворников и сторожей. Там разгребают снег мужчины и женщины, которые не хотят целый день сидеть, занесенные снегом, чтобы их магазинчики остались неприступными для зевак и покупателей. Это предприниматели, мелкие торговцы, у которых в эти дни выручка растет как на дрожжах.
Ведь скоро уже 6 декабря, праздник щедрого святого, время бумажных Микулашей (Николаев), мохнатых чертей и черносливовых трубочистов.
В это время, начиная днем святой Катержины, все хозяйки кошек – особенно черных – строго следили за своими любимицами, не спускали с них глаз. В эти дни все пражские кошки, особенно черные, находились под домашним арестом, потому что их шкурки особенно годились для дополнения костюма микулашского черта. А все равно, много мурок и мурзиков, которые еще утром жадно лакали молочко из мисок в тепле и уюте кухни, вечером исчезали без следа и никогда уже домой не вернулись. Кто-нибудь из жильцов квартиры неосторожно оставил приоткрытой дверь, кошечка выбежала – и, ах! кто-то из этих злодейских микулашских чертей уже поймал себе воротник на костюм. А кто-то и поужинал... Напрасно хозяйки призывали вечером своих котиков и кошечек вернуться домой.
Микулашские метлы с позолоченными лентами из шелковой бумаги сияют в витринах магазинов. Всюду выставлены гусары и барышни, позолоченные орешки и трубочисты из чернослива.
Давно я уже не видал этих черных фигурок, сделанных из блестящего, липкого, сушеного чернослива, с белой бумажной шапочкой на голове и лесенкой через плечо. Или чернослив подорожал, или из всех слив сварили варенье и повидло. Я знаком с этим трубочистом с детства. Каждый год Микулаш приносил нам вместе с другими мелочами и такого трубочиста. Это был такой особый вид мелкого бизнеса, который расцветал всегда в микулашско-рождественский период. Скелет трубочиста был из тонких острых деревянных палочек, на которых был наколот сушеный чернослив. Трубочист кокетливо держал руки на поясе. Судьба его была всегда одинаковой. После того, как с ним все дети вволю поиграли, обычно он бывал съеден.
Особенно привлекательными были маленькие театрики, сделанные из пестрой бумаги. Ручная работа. Эти театрики стоили копейку или две. Театры, сделанные искусней, с особым порталом, с разукрашенными или печатными кулисами и декорациями, обычно продавали только в игрушечных лавках, потому что такие театры стоили несколько золотых. Что-либо подобное на Угольном рынке никто бы не купил. Зато сколько там было кукол! Головки у них были из холста, кричаще разукрашенные, а платочки им повязывали сами продавцы. Зато игрушек, которые веками изготавливались по одному и тому же образцу, там был богатый выбор! Деревянных сабелек в деревянных ножнах, патронташей из черной блестящей бумаги, - кто может перечислить все эти милые сердцу мелочи, у которых с утра до ночи готовы были стоять дети, вытаращив глаза, с трепетом в сердце, с выражением огромного горя на лице, если мама и папа без всякого внимания к этим сокровищам проходили мимо, или бормотали: это дорого, мой милый, - Ах, сколько разочарования испытывают эти маленькие чистые души, когда Микулаш приносит им совсем не то, о чем они мечтали.
Прошел святой Микулаш – но торговля на Угольном рынке и вокруг него шла полным ходом. Это была уже рождественская торговля. И главным местом этих рождественских торгов была Староместская площадь. У старой ратуши за ночь вырос городок будочек, палаток, магазинчиков и лавочек, в них – множество лакомств, пряников, турецкого меда, южных фруктов, марципанов, и картинок, книжечек, игрушек. Певцы пели свои песенки, стуча прутиками по восковому полотну на шесте, где были нарисованы ужасные картины – иллюстрации к этим песенкам. Публика готова была стоять часами и слушать одни и те же песенки десять раз, после чего, чтобы получше их запомнить, покупали ноты с текстом за два крейцера. Солдаты приносили их с собой в казармы, девушки опять же на дворах, в кухнях и на чердаках пели их еще до весны, когда на йозефовских гуляньях покупали уже новые песенки.
На этот рождественский рынок на Староместской площади приходили и другие предприниматели. Каждый раз здесь появлялось несколько тиров, где были расстреляны сотни гипсовых трубок. Несколько кукольников разбили здесь свои шатры с переносными театрами, они разыгрывали рыцарские истории, до десяти вечера, а потом Петрушка приглашал публику приходить еще и завтра. Мефистофель из пекла уносил безбожника-Фауста в ад, иногда и пять раз за вечер, а князь Олдржих бродил печально по чернокостелецким лесам, пока полицейские не начинали обходить будки и магазинчики, нараспев покрикивая: «Закрывать, закрывать».
И не только это. Тогда, в те давние рождественские дни, в Прагу на Староместский рынок съезжались хозяева всевозможных «всемирных музеев». Каждый год здесь появлялся механический театр, который демонстрировал работу в шахтах, разные панорамы, восковые кабинеты, иногда появлялась и дама без головы или, наоборот, говорящая восковая голова без тела, русалка (сшитая наполовину из шкуры обезьяны, наполовину из чешуйчатого карпа). Однажды привезли огромную кадку, в которой сидел живой тюлень. Кто хотел поглазеть на все эти чудеса, должен был приготовить хотя бы пятьдесят крейцеров.
Еще никто и не мечтал об электричестве. Площадь освещалась желтоватым светом газовых горелок, который разливался из подъездных фонарей или фонарей канделябров. Магазинчики освещались свечами в стеклянных шарах, лампами с рапсовым маслом, и только большие предприниматели могли позволить себе первые электрические лампы в своих магазинах.
Вновь пошел снег. Снежинки летели в лицо, в глаза, но никто не спешил домой. Наоборот, это снег, даже самый густой, рождественское настроение только усиливал. Только теперь каждый ощущал близость Иисуса-младенца где-то в облаках над собой. Снег падал за воротник, было холодновато, но это становилось только хорошим поводом для веселых криков, радостных оханий и аханий, смеха. Вечерние пешеходы выглядели совсем как снеговики. Незнакомые люди улыбались друг другу, как будто говорили один другому: «Как хорошо, не правда ли?»
В эти дни не было слышно привычного топота лошадиных копыт, может быть, лишь приглушенно, как будто ничто не смело нарушить покой и радостную возвышенность наступающего святого вечера. И вдруг, «Дзинь – дзинь, дзинь-дзинь-дзинь» - это бубенчики. Из снегопада выныривают сани! Кони весело потряхивают головами, как будто и им звон бубенцов был по душе, на козлах кучер в теплом тулупе, в санях – господа в шубах, сзади пристроился слуга, тоже в шубейке.
Сани! В Праге явление давным-давно ставшее редким, а теперь и вовсе невиданное. Но раньше, когда снегу навалило по пояс, съезжалась деревенская шляхта в Прагу за покупками и в гости. На добротных тяжелых санях приезжали хозяева, мелкие помещики, на санях легких, изящных приезжали крупные помещики, обычно они сами и погоняли лошадей. Тогда и пражские извозчики, увидев снег, затаскивали свои кареты и коляски во дворы, а потом вы могли видеть на пражских улицах ряды саней. После этого всем было ясно, что зима вступила в свои права.
Верным признаком Рождества в больших городах, а значит и в Праге, всегда была рождественская елочка, «сияющая яркими огнями», как об этом часто рассказывают в рождественских сказках. Но мы, те, кто пятьдесят лет назад вырастали в предместьях и деревнях, мы не знали, что такое собственная рождественская елочка дома. Такая роскошь была возможна только в семьях с соответствующим статусом и богатством. А мы, бедная мелкота, из небогатых домов, мы слушали, оттопырив уши и вытаращив глаза, когда наши счастливые богатые одноклассники рассказывали, как после ужина они услышали звон колокольчика из другой комнаты, они спешили туда, а там стояла в ярком свете рождественская елка, - а еще было распахнуто окно, через которое залетал младенец-Иисус со своей свитой из ангелочков. И мы не могли понять, почему этот младенец-Иисус такой щедрый только к детям из богатых семей? Нам казалось, что он должен был помнить, в первую очередь, о нас, о тех, кому никто ничего не даст в этот вечер. Эта горькая мысль не покидала наши головы несколько лет, пока однажды один наш болтливый одноклассник, который раскрыл для себя тайну рождественских подарков, не посвятил и нас в нее. Мне кажется, это был наш одноклассник Квасничка, такой маленький, над которым всегда все смеялись, это он, не подбирая слов, открыл нам тайну: «Ты, дурак, надеюсь, ты не веришь на самом деле, что подарки разносит младенец-Иисус? Если бы у папки был дом, у нас бы тоже были подарки...»
За городом, в деревнях, селах и предместьях, обычно разносил подарки Микулаш. И даже если за окно он положил самый маленький подарочек, мы всегда были без себя от радости, даже если оказывалось, что все это были вещи необходимые, такие, которые бы нам родители так и так купили.
В Сочельник в небольших и скромных деревенских семьях была традиция. Как только на столе появлялся рыбный суп, хозяйка ставила у каждой тарелки восковую свечу-треножку, (то есть, внизу свечку разрезали на три ножки), синюю, красную, зеленую или желтую, и зажигала ее. Это было наше сочельниковое освещение, вместо елочки, искрящейся разноцветными огнями. Наши бабушки и старые тетушки рассказывали одно старое поверье об этих свечах. Они говорили, что тот, у кого на столе свеча догорит раньше всех, следующего Рождества уже не дождется. И вдруг после того, как свеча догорала, настроение из радостного, праздничного, превращалось в печальное. Поэтому многие хозяйки задували все свечи раньше, чем те успевали догореть, объясняя, что немного свечи должно остаться и на завтра, и на послезавтра. А первого и второго рождественских дней это поверье уже не касалось.
И хотя и у нас, в деревне, Рождество всегда приносило таинственное праздничное настроение, но только в Праге я узнал, что такое Рождество в большом муравейнике, с коммерческой точки зрения. Каждый мелкий торговец, каждый лавочник и купец – все надеялись, что сезон рождественских распродаж будет удачным. Если декабрь не оправдал надежд, целый год считался никудышным.
А потому уже за месяц до праздников в Праге начиналось какое-то явное и скрытое движение, под каждой крышей, и главное – в торговых домах. Работники складов не успевали открывать короба, ящики, выбивать дно в бочках с южными фруктами, разливать ром и особенное, «бранбанцовое», масло по бутылкам, рассыпать чай по коробочкам. Все полки и вся посуда были каждый день заполнены свежим товаром со складов, и вечером все были опустошены, так что утром все начиналось сначала.
Развозчики товара трудились без остановки, их телеги громыхали на улицах с утра до вечера, с вокзала и снова на вокзал, каждый день, пока не наступала предрождественская неделя, тогда возня понемногу утихала, потому что все уже было доставлено.
Еще задолго до праздников начиналась горячая пора и в подвалах маленьких лавочек. Здесь готовили холодным способом ром из спирта, воды, ромового и сливочного аромата, и также другие спиртные напитки, особенно сладкую водку-росолку и пунш. Старые лавочники знали много старинных рецептов различных ликеров и других спиртных напитков, иногда эти рецепты покупались за большие деньги, самые редкие, например, даже за пять или десять золотых. Этот архив рецептов лавочники таили прежде всего перед своими работниками, так как в каждом из них видели будущего конкурента. Сами тщательно взвешивали все ингредиенты, которые входили в состав чудотворных эликсиров. Что отсутствовало в лавке, принес доставщик.
Уже давно лавочники не делают спиртные напитки холодным способом, потому что возникли сотни заводов и заводиков, с их товаром не могут соперничать самодельные продукты, потребители тоже уже разбаловались. Но в то время эти самодельные напитки и настойки пользовались большой популярностью. Лавочники своим постоянным заказчикам давали маленькие рождественские подарки.
Хозяюшки из разных слоев, кухарки и экономки из лучших домов уже с начала осени рассчитывали на бутылочку тминной водки - клинки, ванильной водки - ванили, пунша или на несколько платочек шоколада, которые им лавочник во время рождественских покупок с довольной улыбкой положил в корзинку или в сумочку. Мелкие заказчики получали маленькую бутылочку, заказчики крупные несли домой большую бутыль пунша. Были и такие расторопные хозяюшки, которые умели с выгодой использовать замечательный шанс. С начала ноября начинали они ходить к двум или трем лавочникам, а потом получали от каждого по бутылочке. А если у них уже был такой вид напитка, они не стеснялись, и говорили «Могла бы я в этом году попросить ванильную водку?»
Это была старая, укоренившаяся купеческая традиция, так одаривать своих заказчиков. Обходилась она в немалые деньги. Случались и неприятности. Многие недовольные хозяюшки после праздников начинали ходить в другие лавки. Новые магазины сражались с этой традицией, как могли, но постоянные заказчики упрямо стояли на своем: хотим рождественских подарков. И только двенадцать – пятнадцать лет назад старая традиция была уничтожена.
Перед рождеством владельцам магазинов не хватало дня, они работали до позднего вечера, чтобы привести свои склады в порядок, подготовить их к завтрашнему дню. И хотя магазин закрывался в десять вечера, во многих еще горели желтые газовые лампы, и работа продолжалась целую ночь. Здесь по маленьким кулькам и конвертикам расфасовывали специи и пряности, молотые и целые. Многие хозяева угощали работников пивом, старшие работники могли даже выйти на перекур, чему завидовали младшие работники.
И хотя в каждой бакалее, галантерее в декабре наступали горячие дни, особенно отличалось одно предприятие, игрушек и украшений «У города Парижа», в Целетной улице.
Кто в семидесятых годах поздним вечером в предрождественские дни шел мимо этого предприятия, через щелки в ставнях мог увидеть, что внутри горит свет. Там, за две недели до праздников, работа кипела вовсю. До трех-четырех часов утра все работники трудились, не покладая рук. Бесчисленные посылки распаковывались, на каждую игрушку или украшение налепливалась цена, все раскладывалось на полки. Каждый работник получил ужин из ближайшего ресторана, такой, какой душа пожелала, потом вдоволь пива, после ужина – черный кофе, сигары – на выбор. Старый хозяин ходил по комнатам, как военачальник, снизу наверх и сверху вниз, следил, помогал и напоминал: «Курите, курите, но только ничего не подожгите». Но однажды там все-таки случился пожар, но по другой причине, слишком уж сильно было натоплено.
В таких предприятиях работали обычно без ропота, ожидая новогодних премий, на которые хозяева не скупились. Но тогда их не называли новогодними, тогда это на сленге пражских купцов называлось ... Рождественские елки появлялись в Праге где-то через неделю после Микулаш. И только за неделю до праздников появлялась рыба.
Никто не мог позволить себе немного отдохнуть, спокойно переночевать. Поздно вечером останавливались где-нибудь в деревне на ночлег, и еще затемно продолжали свой путь, к ночи обычно возвращались в Прагу. И не раз было так, что все предприятие чуть-чуть не прогорело, это если в Прагу привезли слишком много рыбы, а тут еще и погода стояла теплая. Цены тут же падали, продавцы старались побыстрее продать рыбу, прежде, чем она перевернется брюхом кверху. Рождественской коммерции всегда больше подходила настоящая зимняя погода, в любом деле.
Тогда нельзя было представить себе Сочельник без черной рыбы. Ее в уважающих себя домах готовили накануне. Хозяйки утверждали, что она хороша, когда отлежится целую ночь в соусе из пряников, сладкого пива, миндаля, изюма, орехов и всякой всячины, а в Сочельник только осторожно разогреется.
Не знаю. Только знаю, что сейчас черная рыба во многих семьях исчезла навсегда. «Ах, послушайте, - говорят хозяйки, - если мужчина съест две тарелки рыбного супа, потом пятнадцать фаршированных улиток, потом – два куска жареного карпа, а потом – еще кусочек яблочного рулета, штрудла, то куда же ему влезет черная рыба? А дети в этом соусе вообще не хотят ковыряться». Другое время!
И потому через пятьдесят лет черная рыба останется только в Зибертовых старинных рецептах.
На этом обрывалась рукопись неизвестного автора. Подошло к концу и время нашей передачи. Мы прощаемся с вами. До новых встреч в эфире.
