Авангард, сюрреализм, компартия. Множественное число поэзии Витезслава Незвала
«Удивительный кудесник» чешского авангарда, поэт, воспевший «Прагу с пальцами дождя» и «женщину во множественном числе». Одновременно его называют «подхалимом компартии» и припоминают просоветские взгляды. 26 мая исполнилось 120 лет со дня рождения Витезслава Незвала, без которого невозможно представить чешскую поэзию первой половины ХХ века.
Тысячебашенная Прага
С пальцами всех святых
С пальцами клятвопреступников
С пальцами пламени и метели
С пальцами музыканта
С ослепительными пальцами женщин лежащих навзничь
С пальцами касающимися звезд…
Его собеседниками были Пабло Пикассо, Поль Элюар, Владимир Маяковский, Борис Пастернак, он был звездой чешского авангардистского искусства. За свою не слишком долгую жизнь – судьба отмерила ему неполных 58 лет – Незвал написал более ста книг стихов, прозы, пьес, сценариев. Его место в чешской литературе бесспорно, однако близость к послевоенному режиму лишила поэта значительной доли привязанности современного чешского читателя.
При этом Витезслав Незвал (1900–1958) – ярчайшее явление чешской и европейской литературы ХХ века, с которым мало кто сравнится по богатству фантазии, феерическому разнообразию и многоплановости образов. Кто еще мог так тонко и лирично рассказывать о Праге, которую Незвал боготворил, будто женщину – первую среди своих многочисленных возлюбленных. В эссе «Пражский пешеход» он пишет: «Я снова стою на выступе за Пражским Градом и с древнего каменного балкончика, под которым покоятся гофрированные черепичные крыши, любуюсь (в который раз!) панорамой Праги. Ничего удивительного, что именно здесь моя поэзия чаще всего училась заключать этот город в широкие объятья стихов».
По собственному признанию, до 16 лет Витезслав, родившийся в деревне Бискоупки под Моравским Крумловым, не интересовался поэзией и подумывал о поприще музыканта – к этому его подталкивал и отец, учитель гимназии.
Однако страсть к литературе взяла свое – бросив юриспруденцию в Брно, он поступил на философский факультет Карлова университета, но не довел учебу до конца, окунувшись с головой в жизнь пражской богемы 1920-х годов. В его биографии тех лет есть и бурные романы, и попытка самоубийства, и полицейские аресты за нарушение общественного спокойствия.
«Поэт надел себе крылья днем в половине второго»
Общительный и жизнелюбивый, он быстро вошел в круг своих сверстников-авангардистов. Это пролетарский поэт Иржи Волькер, который в 24 года умрет от туберкулеза, автор виртуозной прозы Владиславом Ванчура, который погибнет в 1942 году от рук нацистов, тонкий лирический поэт Константин Библ, который в 1951 году выбросится из окна в ожидании ареста госбезопасностью, Ярослав Сейферт, который переживет их всех, проведет долгие годы в опале при социализме и станет первым и пока единственным чешским лауреатом Нобелевской премии по литературе.
Однако пока они еще не знают своей судьбы, они молоды и беззаботны, восхищаются французским авангардом, русской революцией, запивают водкой блины в гостях у лингвиста Романа Якобсона и строят самые смелые теории нового искусства за столиками пражских кафе.
«Я склоняюсь над глухими уголками Праги / Что плетет свое зарево печали / Дым харчевен прерывает щебетанье птиц / Вечер-гармонист скрипит и стонет створками дверей / Длинные тяжелые ключи запирают неразгаданные тайны / А следы рассыпаны как разорванные четки», – напишет позже поэт.
В 1922 году Витезслав Незвал вступает в «Революционный союз Деветсил», который ставит своей целью «разрушить современное искусство». В кафе «Славия», как вспоминал Сейферт, денег ни на кофе, ни на вино у них не было, и молодые поэты и художники заказывали на всю компанию большой кувшин воды. «Аквариум – за столик "Деветсилу"!», – кричал кельнер.
Настоящий успех Незвалу принесла поэма «Удивительный кудесник», где фантастический сюжет разворачивается на фоне прогулки автора по набережной. Так же гуляя по Праге с теоретиком искусства Карелом Тейге, в одном из кафе они изобретут новое направление искусства – поэтизм, цель которого – заставить читателя забыть об ужасах Первой мировой войны, погрузив в «арлекинаду чувств». Итальянский славист Анжело Риппелино называет поэзию Незвала «до изнеможения скачущей, словно волчок фокусника, словно гейзер метафор».
В казино на сукне зеленом
наши судьбы – осколки планет
и Химера звездам вослед
смеется ртом искривленным
Ах целуйте меня влюбленно
несмотря на гашишный бред!
Я на дудку сменил пистолет
чтоб на крышах дудеть воронам
«Большое заблуждение лучше маленького стыда»
Всю жизнь Незвал страстно увлекался астрологией, якобы предсказал, что умрет на Пасху, – пророчество сбылось. Мистический настрой не помешал ему в 1924 году вступить в чехословацкую компартию, членом которой он останется до самой смерти, и написать стихотворение «Памяти Владимира Ильича Ленина».
Читайте пожелтевшие листовки,
и восхититесь Лениным, и плачьте
об этих днях
начала будущего летоисчисленья.
В 1929 году среди левых чешских авангардистов происходит знаменитый раскол – группа из семи молодых писателей не хочет мириться с давлением сталинизма, проникающего в партию через крыло Клемента Готвальда. Фрондеров исключают из рядов компартии – Ярослав Сейферт оставит ее навсегда, как и коммунистическую идеологию. Витезслав Незвал сохранит верность советской доктрине.
В эссе «Невидимая Москва» он вспоминает, как в 1934 году, на Первом съезде советских писателей, познакомился с Пастернаком, который расспрашивал Незвала, переведена ли на чешский Марина Цветаева, – к тому времени она уже давно покинула Чехословакию и жила в Париже. В том же году Незвал путешествовал по Франции и Италии. Итогом стал сборник «С богом и платочек», который вошел в золотой фонд чешской поэзии и неожиданно превратился в манифест поэзии волшебства, найденного в обыденности.
Я тоже нынче уезжаю Тянет плакать
Но хватит плакать и платок – в карман
О был бы этот мир большим цветным платком
сорвал бы я его и кинул в океан
Тогда же Незвал познакомился с основоположником сюрреализма Андре Бретоном. В 1934 году в Праге появляется сюрреалистическая группа, которую чешский поэт с шумом распустит спустя четыре года. В духе сюрреализма Незвал пишет поэму «Абсолютный могильщик». Под псевдонимом и совершенно в ином духе он публикует «баллады вечного студента Роберта Давида». Стихи породили множество слухов – фактически, догадался только Карел Чапек, указавший на насыщенность ассоциаций как на главную «улику». Свое авторство Незвал раскроет только в 1950-е годы.
В «Праге с пальцами дождя» поэт зазывает читателя в лабиринты городских улиц, где стучат каблучки его возлюбленных, предлагает рассмотреть домовые знаки, заглянуть в Дом Фауста.
Как подброшенные вверх шапки
Как шапки кардиналов детей и кокоток
Которые заколдовал колдун Жито
На великий праздник
Как шапки с лампионами
В канун Ивана Купалы
Когда жгут костры
А также как город зонтиков раскрытых для защиты от шутих
Все это Прага
В годы оккупации отдушиной для Незвала стала живопись, которой он начал заниматься еще в детстве. В сентябре 1944 года поэт был арестован гестапо по подозрению в связях с подпольем. Из Брно его доставили в пражскую тюрьму Панкрац, однако никаких улик против него не было, к тому же за любимого писателя хлопотали друзья и поклонники. Незвала выпустили.
В мае 1945 года он восторженно встретил русские танки, которым посвятил немало стихов. Оказавшийся в Праге Константин Симонов перевел строки своего нового чешского приятеля, которого называл «большим восторженным младенцем»: «Возле танков, где на башнях / Едут пыльные мессии, / У домов, еще звенящих / Ранеными зеркалами, / И в глазах, где, пролетая, / Отражается Россия, / Сбросив путы полонянки, / Прага пляшет вместе с нами».
После освобождения Чехословакии Незвал получил практически министерский пост, став заведующим отделом кино Министерства информации. Коммунистический путч 1948 года отделил Незвала от друзей-авангардистов – он оказался на стороне режима, а их ждали репрессии. Поэт начал приспосабливаться к наступающему соцреализму, выбрасывать из своих довоенных стихов слишком смелые и эротические строки. По свидетельству современников, ему нравился высокий статус, он любил обеспеченную жизнь, хорошую кухню, деньги, и даже свои сборники печатал самым крупным шрифтом, поскольку гонорары платили по количеству страниц.
«Акробат» на канате режима
В 1927 году Незвал написал стихотворение «Акробат»: «Он идет по канату протянутому от собора в Мадриде над Парижем и Римом над Прагой до самой Сибири». Акробатом его можно назвать и в отношениях с режимом. Пользуясь привилегированным положением, он пытался защищать от расправы непокорных художников, причем даже тех, кто его критиковал за сотрудничество с властями, – главным критерием для Незвала оставалось их творчество. Как гласит легенда, когда тучи сгустились над ним самим, Незвал купил бутылку крепкого спиртного и за одну ночь написал поэму «Сталин», за которую в 1951 году получил госпремию. Таким образом он оказался недосягаем для госбезопасности, однако поэма легла позорным пятном на его биографию, как и стихи, посвященные Клементу Готвальду. В 1947-м и 1950-е годы Незвал несколько раз выезжал в СССР.
Он спас от ареста поэта Якуба Демла, не дал предать забвению произведения Франтишека Галаса, с трибуны писательского съезда объявил Ярослава Сейферта, которого начали травить, «настоящим современным классиком». В 1984 году, получив «Нобелевку», Сейферт скажет: «Сейчас я думаю о других поэтах, которые тоже заслуживают эту награду, – Гора, Незвал, Галас и Голан».
Большую роль в жизни Витезслава Незвала играли женщины, однако женился он лишь один раз – в 1948 году на Франтишке Ржеповой, которую друзья звали Фафинкой, – они были знакомы с 1926 года, и заключить брак от него потребовала компартия. С ней он проживет до самой смерти в доме в районе Жижков, где сегодня можно отыскать его мемориальную доску. При этом с 1937 года Незвал поддерживал связь с актрисой Лилли Годачовой. В 1952 году он познакомился с танцовщицей Ольгой Юнговой, которая в 1954 году родила сына, – ему восторженный отец посвятил целый венок сонетов. В 1971 году Роберт Незвал, писавший талантливые стихи, учившийся на драматическом факультете консерватории Брно, покончил с собой.
Витезслав Незвал скончался на Пасху, 6 апреля 1958 года, и под звуки «Интернационала» был погребен в пантеоне пражского Вышеграда. Там же потом захоронят прах его сына.
В отличие от опального Ярослава Сейферта, стихи Витезслава Незвала переводили в советские времена на русский язык. В числе его переводчиков можно найти Бориса Пастернака, Анну Ахматову, Бориса Слуцкого, Беллу Ахмадулину, Юнну Мориц, дочь Марины Цветаевой Ариадну Эфрон, поэта и богемиста Игоря Инова, автора книги «Судьба и музы Витезслава Незвала».
Переводить его стихи пытался и молодой Иосиф Бродский, но в печать их не взяли – «в них было слишком много самого Бродского», объяснил свой тогдашний отказ редактор Яков Гордин. Однако памятью об этом заочном диалоге двух выдающихся поэтов ХХ века станет стихотворение отбывающего ссылку будущего нобелевского лауреата, которое он посвятит своему чешскому собрату: «На Карловом мосту ты улыбнешься, переезжая к жизни еженощно вагончиками пражского трамвая...»
А благодаря Незвалу в русскую переводную литературу пришла поэтическая Прага.
Нет этого ничто не объяснит!
Ни красота, ни стиль своеобразный
Ни Прашна брана, ни площадь Староместекая ни Карлов мост
Ни древняя, ни молодая Прага –
Ничто – что можно осязать, что можно строить или разрушать руками
Нет этого не объяснят преданья старины и красота неповторимой Праги
Такой на свете не было и нет разрушив даже, ты ее не уничтожишь
Поэзия ее сложна, но при старанье ее всегда угадываю я
Так мы угадываем мысли женщин которых любим
Нарисовать иль описать тебя никто не сможет…
