«Хочу, чтобы Россия была цивилизованной страной…»
Мы обещали вернуться к Международной ярмарке «Миру книг», завершившейся в воскресенье в историческом здании промышленного дворца Выставиште и насыщенной полемикой, причем отнюдь не только литературного свойства, отчего посетители уходили загруженными не только книжками, но и раздумьями. Попытаемся донести до вас наиболее яркие фрагменты общения участников пражских дискуссий.
Мне хотелось бы задать вопрос с «нашего» берега. Тут сейчас много приехало умных людей из России, носителей мудрого и вечного. Хотелось бы нам понять, куда же идет современная Россия, понимает ли, куда она хочет вернуться: к истокам европейской культуры или все-таки быть противоположностью Европы? Не совсем понятно…Потому что сведения, которые мы получаем, очень разнообразные и противоречивые. Нам хотелось бы, чтобы Россия тесно общалась с Европой, чтобы Европа понимала Россию, а Россия – Европу, но это не совсем удается …
Писательница Евгения Доброва:
Писатель Евгений Попов:
У писателей, оказавшихся в эмиграции, зачастую было больше информации o России, чем у тех, кто оставался там, потому что такое тотальное вранье… и судьбы диссидентствующих людей – это путь прозрения. Им пятнадцать лет врали, пока они додумались, что им врут. А в эмиграции все было понятно, и в этом смысле это была панацея, спасение для писателя.
Невозможно ответить на вопрос, чего хочет Россия, полагает Евгений Попов, так же как невозможно понять, кто он, типичный русский – Брежнев или Солженицын или, может быть, Генрих Сапгир? Здесь, видимо, следует говорить о различных группах людей.
Евгений Попов:
Есть группы, которым, наоборот, нравится Северная Корея, а не Европа, но, думаю, Евгения права в том, что если говорить о массе, о простом народе, то он не настроен антизападно. Народ – не дурак и понимает, что если при советской власти ему давали кирзовые сапоги и серую телогрейку, то здесь можно купить дешевую китайскую красивую куртку».
«Я хочу, чтобы моя страна, которую я люблю и в которой я живу, была замечательной и была цивилизованной страной, понимаете? А не страной, про которую Бунин писал… правильно … хамы правили столько лет…»
В то время как в одной из литературных гостиных, в которую на время превратился отгороженный угол комплекса Выставиште, на другой гостевой площадке книжной ярмарки мой коллега из чешской редакции Вилем Фалтинек дожидался Андрея Битова, чтобы спросить у него – каким было отношение русского общества к русской эмиграции?
Андрей Битов:
Редактор радиостанции Свобода Иван Толстой, он же модератор встречи, оттолкнувшейся от темы «Русская эмиграция в Чехословакии», обратился с вопросом и к чешскому литературоведу и профессору Милуше Задражиловой:
Милуше, ведь вы прожили в стране, где печатались эмигранты, где многие из них прославились, где были их книги, если и не в районных библиотеках –скажем, сборнички Цветаевой или романы Алданова, то, тем не менее, в Клементинуме по какой-то спецбумаге их было можно раздобыть и почитать. А уж, конечно, они были в руках у людей и в домашних библиотеках – немного. Мы знаем, что в Чехословакии послевоенные эмигрантские книжки уничтожались добровольно, на всякий случай, и в каком-то смысле страх здесь был больше, чем в Москве, в которую после войны из Прибалтики везли чемоданами книги и многие их читали.
Милуше Задражилова, отвечая на вопрос, вспомнила о своем детстве пролетарского ребенка, о везении на педагогов, которые, узрев в Милуше-гимназистке читательскую неуемность, отправили ее в пражскую Славянскую библиотеку – почитать Мережковского.
Милуше Задражилова:
«И я ходила в библиотеку, брала Мережковского, брала других и не поняла, что это запрещено. И в виду этого открывался новый мир: Бердяев и русская философия. Дошла довольно далеко и начала с ребятами изучать, в 1965 году у нас возникали дипломные работы о Mережковском, Ремизове – в Тарту нам даже завидовали. Мне было легко в этом».
И только в 1968 году поняла, что все – гораздо сложнее, признается Милуше Задражилова.
Фото: Лорета Вашкова
