Кирилл Набутов: «Отчасти я чех»
Много лет Кирилл Набутов, известный журналист, телеведущий, спортивный комментатор, увлеченно занимается генеалогией своей семьи. С чешским происхождением связано и его собственное имя Кирилл, и имя деда – Мефодий.
Русской службе Radio Prague International Кирилл Набутов, который сейчас живет в родном Петербурге, рассказал, «как причудливо тасуется колода карт», как его прадед Йозеф Тихи, родившийся в 1840 году неподалеку от Пльзеня, попал в Россию, и как сложилась судьба его потомков в «железном» российском ХХ веке.
– Вы всегда знали о своем частично чешском происхождении?
– Да, об этом я знал всегда, потому что у моей мамы, которая была наполовину грузинкой, в паспорте, в графе «национальность», было указано, что она чешка. Она носила чешскую фамилию, которая в русской транскрипции звучит как «Тихая». Чех я на одну восьмую, поскольку чехом был мой прадед Иосиф Федорович Тихий – Йозеф Карел Мартин Тихи. Я всегда хотел взглянуть на места, где он родился, поскольку, приехав в Российскую империю, в Харьков, из нищего студента-сироты он смог превратиться в директора крупнейшей в городе гимназии. В табели о рангах он поднялся до действительного статского советника – это в гражданской службе соответствует генералу, получил орден Владимира четвертой степени, что давало потомственное дворянство.
– И вы побывали в Чехии?
– Единственный раз, около двадцати лет назад. В Праге я взял автомобиль и отправился в Гораждёвице – городок неподалеку от Клатовы, в районе Пльзеня.
– Какое впечатление произвела на вас историческая родина вашего прадеда?
– Это маленький, очень тихий, очень аккуратный, небогатый городок, в котором время как будто остановилось. Это особенно заметно по сравнению с Прагой, Москвой, да и с Питером тоже. Я зашел в католический костел в центре – думаю, именно там и крестили моего прадеда, поскольку он был католиком и даже некоторое время послушником Эмаусского монастыря в Праге. В костеле я рискнул заговорить с местной девушкой в монашеском одеянии, которая приняла мою историю близко к сердцу и отвела меня на кладбище. Там мы нашли семейное захоронение с надписью «Семья Тихих», на котором горели лампадки, и было понятно, что за могилой ухаживают. Потом я связался с архивом в Пльзене и получил оттуда копии гимназических аттестатов Йозефа Тихого из гимназии Клатовы.
– Какое образование он смог получить?
– В Праге он учился в Карловом университете – оттуда мне тоже удалось запросить архивные данные. Поскольку Йозеф Тихи был 1840 года рождения, то в Праге он учился в начале 1860-х. Из его личного дела я узнал, что он поступил на теологический факультет. К 1861 году его отец, пекарь Теодор Тихи, уже умер. Мать, которую звали Иоганна Луначкова, была дочерью гораждёвицкого мельника. Университетский курс Йозеф по неизвестной мне причине не окончил.
– Как ваш прадед попал в Российскую империю?
– Об этом узнал уже из российских архивов. Поскольку он был чиновником высокого ранга, сохранился его послужной список, который ежегодно должен был заполнять каждый государственный служащий. Там его собственной рукой написано, что в Российскую империю он прибыл по рекомендации отца Михаила Раевского и поступил на службу в харьковскую гимназию номер три. Михаил Раевский – известная фигура, он был видным деятелем церковного просвещения, настоятелем русской посольской церкви в Вене, служил там чуть ли ни сорок лет и умер в столице Австро-Венгрии. Вероятно, Раевский был сторонником панславянского движения, центр которого, как известно, находился в Чехии, выступал за объединение всех здоровых сил европейского славянства, без разделения на западных и восточных, славянофилом в хорошем смысле слова. В России в это время, в 1861 году, как раз было отменено крепостное право, началась реформа народного образования, которая резко увеличила количество школ. Соответственно, появилась острая нехватка учителей, ведь почти 90% населения страны было неграмотным. Таким образом, у студентов, особенно бедных, – а мой прадед был сирота, открывалась возможность получить хорошее место и найти себя в жизни. Он приехал не один – там было еще несколько студентов. Об этом мне рассказывала моя мать по воспоминаниям деда – там звучали и чешские фамилии.
– Какой предмет преподавал ваш прадед?
– Поскольку он учился на теологическом факультете, то его допустили к преподаванию латыни и греческого в гимназии, где эти предметы были обязательными. Его карьера оказалась успешной – он выдвинулся, быстро освоил русский язык. Его рукой в послужном списке записано, когда он принес присягу на верность русскому престолу, когда перешел в православие. На службу он поступил, кажется, в 1868 году.
– Вы упоминали Эмаусский монастырь, известный тем, что там сохранялась кирилло-мефодиевская традиция и богослужения на церковнославянском языке. Вероятно, сыновья вашего прадеда недаром носят такие имена?
– Старшим был Вячеслав, затем Мефодий, Кирилл, Владимир и Николай. Я тоже получил имя в честь своего двоюродного деда. Должен сказать, что, ни когда я рос, ни сейчас, имя Кирилл не было особенно популярным, а уж тем более Мефодий. Так что я даже страдал, что у меня не совсем обычное имя, и мне хотелось быть то Сергеем, то Вовой.
– Все-таки Чехия, Чехословакия никогда не были в составе Советского Союза. Зная о своих чешских корнях, вы не чувствовали себя немного иностранцем?
– Скорее, немного космополитом, поскольку помимо чешской, как я знал с раннего детства, во мне намешана и грузинская, и украинская, и польская кровь. Последняя, правда, при ближайшем рассмотрении оказалась удмуртской, но это уже другая история.
– Во времена Сталина вашу семью по линии отца тяжело затронул Большой террор. А по линии матери? Ведь известно, что чехи, как и люди других национальностей, попадали под удар по национальному признаку.
– Как ни парадоксально, но нет. Это еще одно свидетельство того, что Советский Союз был государством невероятного хаоса, в том числе и его репрессивная машина. Я не люблю слово «репрессии» – я употребляю слово «геноцид», потому что это был именно геноцид против собственного народа, причем именного русского, поскольку число русских не идет ни в какое сравнение с числом погибших среди других народов, хотя от этого не легче.
Моя мать наполовину грузинка, на четверть чешка, причем и по паспорту. И ее отец, и мать принадлежали к дворянскому сословию. Мефодий был, как я говорил, потомственным дворянином, а мать, моя бабушка, – грузинская княжна Церетели. При этом она была знакома со Сталиным, когда он еще был нищим революционером-подпольщиком, они были на «ты» с грузинских времен. Когда большевики захватили власть, ее с мужем не выселили из их отдельной четырехкомнатной квартиры в Ленинграде, который после революции превратился в город коммуналок.
– Их как-то защищал «Кремлевский горец»?
– Не думаю, ведь прямых контактов у них тогда не было. Однако бабушка ездила дважды в Москву, прежде всего к Надежде Аллилуевой, просить за двух арестованных ученых. И оба раза она встречалась со Сталиным, поскольку была у них в Кремле, они вместе обедали. Причем Сталин вел себя так, как будто они расстались накануне, – а они не виделись двадцать лет: «Здравствуй, Маро!» Обоих ученых, за которых она просила, выпустили. Но это было еще при жизни Надежды Аллилуевой, то есть около 1932 года, – потом стало совсем паршиво. Не думаю, что напротив их фамилии стояла галочка: «Они дружат с Хозяином», просто так карта легла. Мои предки со стороны отца были самые простые люди, в основном сельские священники. Тем не менее, моего деда расстреляли и брата бабушки тоже расстреляли.
– Вторая половина ХХ века принесла с собой другие тяжелые события, в том числе, и «по линии пересечения» СССР и Чехословакии. Вы помните тот день, когда советские танки вошли в Прагу?
– Удивительно, но я прекрасно помню то утро. Это был конец лета, рано раздался телефонный звонок, отец был еще в халате, долго с кем-то разговаривал, а потом, обращаясь к матери, сказал: «Наши вошли в Прагу». Это я помню прекрсно, помню, что был солнечный день. По тональности, по тому, как отреагировала мать, я понял, что дело плохо. С ребенком, которому шел одиннадцатый год, это, конечно, никто не обсуждал, поскольку я был болтливым, мог что-то ляпнуть в школе, а и отец, и мать работали на радио и телевидении. Мы же понимали, в какой стране жили…
– Вы сняли несколько фильмов — о блокадниках, о Финской войне. Вам не приходило в голову снять ленту о Чехии в контексте истории России?
– Я хочу сделать фильм про свою семью, поскольку это своего рода сага – XIX и ХХ век через призму судьбы одного семейства. Там, безусловно, большая часть будет посвящена моим чешским корням. Я знал биографии всех пятерых сыновей моего прадеда Мефодия, за исключением старшего Вячеслава. О нем было известно, что до революции он служил судьей в Симферополе, и у него был один сын, родившийся в 1902 году. И только около года назад, благодаря исследованию, проведенному специалистами по генеалогии, удалось узнать их судьбы. Старший брат моего деда был убит во время захвата Крыма красными. Его сыну, которого тоже звали Вячеслав Тихий, в 1920 году было 18 лет, и он был призван в армию Врангеля. Когда белые оставляли Крым, Вячеслав ушел на крейсере «Корнилов», на котором служил, – на нем же эвакуировался барон Врангель. Он попал в Тунис, где базировалась эскадра, остался там жить, потом переехал во Францию, прожил там всю жизнь и умер в 1976 году.
Мне удалось найти его потомков – моих родственников. Вячеслав никогда не рассказывал о своем прошлом, и нынешнее поколение уже не знало, почему у них фамилия Тихи. Единственное, что у них хранилось, – фотография моего прадеда с пятью сыновьями, но они не имели представления, кто на ней изображен. Об этом они узнали только от меня – когда я послал им копию такой же фотографии, которая висит у меня дома, они поверили, что я их не разыгрываю. Так что единственная мужская линия Йозефа Тихого из Гораждёвице продолжается во Франции. Мне хотелось бы найти родственников моего прапрадеда в Чехии, и такое кино мне очень хочется сделать.
