«Люди уезжают из Украины от войны, а не от бедности. Мы хорошо жили дома»
«Ты живешь от одной воздушной тревоги до другой…» В марте киевлянка Ганна Турло, режиссер театра «Золотые ворота», рассказывала нам по телефону, как прячется во время налетов и пытается связаться с друзьями, оставшимися в Буче и Ирпене. В Чехию она добиралась с мамой, четырьмя кошками и собакой. Сейчас Ганна работает в Чешском центре в Праге и начинает собственные театральные проекты. «Украинская культура всегда ставилась Россией на ступень провинциальности», – считает режиссер. Демонтаж памятников Пушкину она воспринимает как своего рода деколонизацию. Ганна поделилась своими размышлениями о жизни в Чехии, культуре отмены, войне и будущем послевоенном мире.
– Мы разговаривали по телефону 4 марта. В те дни вы ночевали в бомбоубежище и еще не знали, что покинете Киев. Когда пришло решение эвакуироваться?
– Решение пришло постепенно. Мы продолжали ночевать в бомбоубежище, у нас уже сложилась там комьюнити: договаривались, кто и что готовит на ужин. Но психологически было очень тяжело – ничем не получается заниматься, ты живешь от одной воздушной тревоги до другой – их бывает до двенадцати в день. Потом нашему соседу в окно прилетела пуля при перестрелке с диверсионно-разведывательной группой: в Киев российские войска не вошли, но заходили небольшие группы. Когда мы уже уехали, русские обстреляли роддом в Мариуполе, и буквально через пару дней снаряд прилетел в мой район – я живу на Лукьяновке. Соседи звонили, что повыбивало окна. И недавно туда «прилетело» снова.
– Когда мы разговаривали в марте, вы рассказывали о боях, которые шли прямо в предместьях Киева, поскольку российская армия тогда подступала к столице. Тогда еще никто не догадывался, что именно там происходит, теперь слова «Буча», «Бучанская резня» знает весь мир. Кто-то из ваших друзей, знакомых пострадал?
«Ни света, ни воды, а во дворе стоит русский танк»
– Слава Богу, те кто был в Буче, смогли выехать. У одной моей знакомой, которая работает на радио, маленький ребенок, меньше года. Всё время оккупации они, забаррикадировавшись, просидели в подвале. Понимая, что это может быть надолго, они сделали запасы еды, которую потом им приходилось растягивать. Она говорила: «Мы слышали, что стреляют, бомбят». Их дом не устоял, но они выжили, и сейчас в Киеве. Две сестры, у одной из которых ребенок, заранее уехали из Пущи-Водицы, сначала в Киев, затем дальше на Запад. Они звонили, рассказывали, что соседи прислали фотографии: в доме нет крыши, внутри все разграблено, уничтожено, машина сгорела. Они сейчас в Хорватии и не понимают, куда им теперь возвращаться. Еще одни мои знакомые из Бучи: мать, ее муж, страдающий эпилепсией, и взрослая дочь, когда звонили, рассказали, что у них нет ни света, ни воды, и во дворе стоят русские танки. Потом они пропали и вышли на связь только в конце марта, когда уже были в Польше. Оказалось, что они эвакуировались в той колонне, где первые автобусы расстреляли. Но им повезло… Это был один из сорванных гуманитарных коридоров. И у меня есть знакомые из Мариуполя, которые вышли оттуда пешком. Но от очень многих информации просто нет.
«В доме нет крыши, внутри все разграблено, машина сгорела»
– Когда вы говорили еще из Киева, то уточнили, что у вас четыре кошки и собака Галаша, которая ходит с вами в бомбоубежище. Как вам удалось вывезти всех своих животных?
– Мы с мамой взяли переноску, куда поместили всех котов, взяли Галашу, два рюкзака, надели лыжные костюмы, чтобы не замерзнуть, и пошли на вокзал. Тогда из Киева активно эвакуировались. В поезда попадали те, кто помещался в поезд в порядке живой очереди. В купе на четыре человека ехало 16–19, в проходах спали люди. Понятно, что женщины с детьми садились первыми, а мы были с огромной сумкой, куда поставили переноску.
«Один кот весил семь килограммов, другой пять, и два поменьше»
– И там были все четыре кота?
– Один кот весил семь килограммов, другой пять, и два поменьше. То есть мы выглядели как две сумасшедшие с очень тяжелой сумкой, и проводник даже возмутилась. Но когда узнала, что это не вещи, а животные, она тут же поменяла к нам отношение и даже уступила свое маленькое купе. В Ивано-Франковске мы купили билеты и направились в Чехию.
– Как проходит пересечение границы между Украиной и Польшей?
– Максимально просто. Единственно, что мы стояли около восьми часов, но с обеих сторон границы было очень много волонтеров: они раздавали и горячую еду, памперсы для детей. На границе с Польшей я встретила свой тридцатый день рождения.
– Вы его никогда не забудете?
– На сто процентов!
– Как происходит проход беженцами границы?
– Очень легко! Я еще никогда так просто не проходила пограничный контроль. Просто проверяли паспорта, в биометрических ставили отметку. У тех, у кого были украинские паспорта старого образца, просто уточняли, как транслитом записать фамилию. У мужчин проверяли возраст – мужчины призывного возраста выезжать не могут. Но таких в нашем автобусе не было. Все переживали за животных: их в нашем автобусе было очень много, но нам просто сказали, что в той стране, где мы окажемся, должны узнать, когда должны посетить ветеринара.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
– Как вы устроились в Чехии?
– Это фантастическая история! Нас приняла в Валашском Мезиржичи потрясающая и, видимо, сумасшедшая семья, потому что, когда они услышали, что у нас четыре кота и собака, то сказали: «Хорошо! У нас тоже два кота и две собаки. Они подружатся!» И они действительно подружились. В своем доме они отдали нам часть второго этажа, совершенно бесплатно. Они нам очень помогли: когда один из котов заболел, хозяйка Кача всё отложила, и мы поехали к ветеринару. Ветеринар, тоже очень милая женщина, сначала не хотела брать с нас денег. Но люди сейчас уезжают из Украины от войны, а не от бедности, – мы хорошо жили дома, нам всего хватало.
– Чехи пытаются делать что-то бесплатно и таким образом помогать…
– Конечно, это важно, особенно для тех, кто приезжает с детьми. Но мы понимаем, что работу нужно оплачивать, это важно. С ветеринаром мы договорились, что она сделает нам скидку. Тогда я выучила слово sleva – «скидка».
«Вначале это была смесь русского, украинского, английского и немного чешского»
– Но кот не пережил стресс, хотя, как вы говорили, ему давали антидепрессанты?
– К сожалению, стресс оказался слишком сильным. Ему было нехорошо уже в автобусе. Здесь он перестал есть, пить и умер. Наша чешская семья поплакала с нами, мы вместе его похоронили, зажгли свечку на его могиле. С чешской семьей у нас сложились очень хорошие отношения, и я так им за это благодарна!
– Как вы общаетесь? На каком языке?
– Вначале это было просто космически! Смесь русского, украинского, английского и немного чешского. Сейчас мы с мамой ходим на интеграционные курсы чешского языка, так что у нас уже есть какие-то базовые слова и выражения. Но периодически всплывает «индианский язык», когда мы начинаем жестикулировать. Иногда бывали забавные ситуации: у мамы есть выражение-паразит: «Ну да». И наши хозяева долго не могли понять, почему на всё, что они говорят, мама отвечает, что ей скучно. Потому что «nuda» по-чешски «скучно». Теперь я уже знаю, что «черствый» – это «свежий», а «ужасный», на самом деле, – «очень хороший».
«Резиденция Чешского центра дает творческим людям возможность дальше работать»
– Здесь вы работаете в Чешском центре?
– Да, сейчас я работаю в Чешском центре координатором творческой резиденции для украинцев. У нас 30 резидентов из разных областей: музыка, театр, литература, фильм. Наверное, правильнее назвать это стипендиальной программой. С жильем мы помочь не могли, но Чешские центры смогли собрать фонд и обеспечить стипендии на первые три месяца. Это инициатива директора Чешского центра Киев Радки Рубилиной, как и бесплатные интеграционные курсы чешского языка для украинцев, которые сейчас проводятся онлайн и пользуются огромным спросом. Но основная цель резиденции – дать творческим людям время для адаптации. Многие приезжают сюда без денег, и тогда приходится устраиваться работать, куда берут, и у тебя нет возможности развиваться в своей профессиональной деятельности. Резиденция создает буферную зону, возможность найти партнеров, с которыми можно будет дальше работать.
«Почему Пушкин важнее Данте?»
– Ваши резиденты уже что-то здесь делают?
– Наша актриса смогла наладить тесные контакты с пражской шекспировской компанией: та предоставила свою театральную площадку, и наша резидентка поставила спектакль «В ожидании Годо». Появляется много хороших проектов. Я начала сотрудничество с Городскими театрами пражскими – буду куратором проекта.
– Сейчас появилось такое понятие как «культура отмены». В Украине демонтируют памятники Пушкину, переименовывают улицы Чайковского и площади Льва Толстого. Как вы к этому относитесь?
– Как бы ни прозвучало, но я отношусь к этому положительно. Да, Толстой и Достоевский повлияли на мировую литературу. Но почему мы так вцепились в Пушкина? В мировом контексте я этого не понимаю. Почему Пушкин важнее Данте?
– Почему же в Украине Пушкину поставлено столько памятников?
– Они появились не во время независимости. Если рассматривать историю взаимоотношений Украины с Россией, то украинская культура всегда ставилась на ступень провинциальности. Взять хотя бы нашего драматурга Карпенко-Карова. Когда я читала наших драматургов в школе, то не понимала, почему они все время пишут о деревне. Уже в университете, читая переписку Карпенко-Карова с другими писателями, я поняла, что они были очень образованными людьми, переводили Шекспира на украинский. Но им не разрешали ничего играть на украинском языке «о высоком обществе». Тогда же появились Эмский указ, Валуевский циркуляр, которые в принципе запрещали любые постановки на украинском – «малороссийском» языке, и писать можно было только «о жизни села». Для меня эти переименования больше относятся к вопросу деколонизации. У нас почти в каждом городе есть памятник Пушкину. Интересно, сколько памятников Тарасу Шевченко есть в России?
– В Петербурге такой памятник есть.
– Я знаю, что в России их несколько, но у нас Пушкин – в каждом городе. Часто просто потому, что Пушкин там когда-то проезжал. Однако это – не повод ставить памятник!
– Каковы ваши ближайшие планы?
– Сначала я хотела ждать того момента, когда можно будет вернуться домой: хочется в свой театр, к своим актерам. Дома – это дома. Потом я поняла, что можно ждать долго, потерять время в профессии. Проект, который я готовлю с Городскими театрами пражскими, направлен на Украину и поддержку ее театрального искусства. В силу моего предыдущего опыта у меня началось сотрудничество с программой «Креативная Европа». Хочется наладить как можно больше контактов. Рано или поздно война закончится, а контакты останутся. Надеюсь, чешские театры в будущем смогут приехать к нам, потому что у нас миллион фестивалей, и хочется, чтобы все это переросло в культурное взаимодействие.
– Когда мы разговаривали с вами в первый раз, вы сказали, что перед вами «открылся неизвестный мир чешской культуры». Что ещё вы сейчас открыли, уже находясь в Чехии?
– Я стараюсь много ходить в театры – это моя профессия. Стараюсь понимать контекст, понимать, что зрителю нравится. У меня всегда два спектакля: сцена и зрительский зал.
– Чешский и украинский театры отличаются?
– Мы близки, потому что и там, и там – Станиславский. Наверное, украинские актеры более темпераменты, открыто работают с залом, а чешские актеры – невероятно техничны. Они все просчитывают буквально до миллиметра. Невероятное владение телом, контроль пространства – это, наверное, для меня главное отличие. Что касается эстетики, то она у каждого отдельного театра своя.
– Киевский и пражский зритель – разные?
– Даже по тому, как хлопают. Это чудесно! Это первое, что мы обсудили! В Праге зрители долго, сидя, хлопают. Стоячие овации бывают редко. В Киеве, и в Украине в целом, как только зрители начинают хлопать, то сразу подымаются. Овация может быть не такой длительной, но очень бурной. Наверное, и у зрителей, и у актеров Чехии и Украины есть разница в темпераменте.
– Ваш прогноз: сколько еще продлится война и чем закончится для Украины и для России?
– Я не берусь делать прогнозы. Я боюсь, что это будет долго. Я боюсь, что это затянется, как в Донецке и Луганске. Я боюсь, что они пойдут путем «отщипывания» кусков украинской территории. Этого я опасаюсь больше всего, не считая ядерного оружия, чего, надеюсь, не произойдет. О России я не думаю – я думаю об Украине. И я надеюсь, что для Украины это закончится победой, – у меня нет других вариантов. Но я понимаю, что нас ждет очень длительный процесс восстановления, прорабатывания тех травм, которые сейчас получает общество.
– Вы ждете трибунала для России?
– Я не могу сказать, что жду, но важно расследовать военные преступления. Важно, чтобы собрали доказательства, чтобы люди, которые в ответе за это, понесли наказание. Если этого не случится, это станет плохим знаком. Оказывается, так можно? Можно напасть на независимую страну, сказать, что этой страны никогда не существовало, ее языка никогда не существовало. «Это никто, младший брат, и нам срочно нужно их денацифицировать». И если не будет никаких последствий, значит, это ОК, значит, можно так делать! И если никто не понесет наказание за это, вот тут появляются вопросы…
Полную версию интервью с киевским режиссером Ганной Турло слушайте на сайте Radio Prague Int.
