Русские врачи, которые принесли с собой родину
Каким был вклад представителей первой русской эмигрантской волны в чехословацкую медицину? Будущие медики, как и инженеры и другие специалисты, не успели в годы Первой мировой и гражданской войны получить образование на родине. Помощь чехословацкого государства русским эмигрантам, известная как «Русская акция», дала стране многих незаменимых и незаурядных специалистов. Kак складывались их судьбы?
О событиях столетней давности и о том, какие ростки они дали в наши дни, мы беседуем с Алексеем Келиным, сыном известного чешского врача и поэта Николая Келина.
В годы Первой мировой войны Николай Келин учился в Санкт-Петербурге, позже пошел добровольцем на фронт. Оказавшись в Праге, закончил с отличием Карлов университет и стал дипломированным врачом, спасавшим жизни многих чешских пациентов, одним из ярких представителей поколения медиков из казачьих семей.
«Мы опять стали людьми»
– У всех врачей, у которых не было чешского гражданства, в начале их карьеры возникли сложности. Я нашел в семейном архиве «красный» диплом моего отца, выданный Карловым университетом, и реверс – письменное обязательство: отец, как и прочие русские медики, и не только русские, лишались права заниматься врачебной практикой на территории Чехословакии. Об этом позаботилась организация чешских врачей (Врачебная палата – ред.), опасаясь конкуренции. Так что тем, кто попал сюда сложным путем – через Крым, Лемнос в Эгейском море или Константинополь, выжил, а потом смог окончить медицинский факультет, и в дальнейшем приходилось нелегко. Им выплачивали стипендии, но с некоторыми учебниками было трудно – их приходилось просить у чешских коллег на буквально ночь. Примерно первые два семестра русские студенты переводили учебники, слово за словом, по словарю Морковина, однако некоторых слов в словаре не было, и они спрашивали коллег, которые объясняли им непонятные места своими словами.
– То есть будущие медики одновременно овладевали новым языком и осваивали азы будущей профессии?
– Да, и это был строгий отбор. Отец мне рассказывал, что он встречался в Константинополе с сыновьями из очень знатных семей, у которых было самое лучшее образование. Гувернантки учили их английскому и французскому, но они сидели там, опустив руки, передавали последнюю папиросу по кругу и считали, что жизнь уже кончилась. А те, кто вышел, можно сказать, из самых низов, из народа, выбился в люди. Сумев пройти все круги этого ада, они очень ценили то, что могут опять быть людьми. Отец рассказывал о своей первой встрече с Чехословакией в Братиславе. Их привезли на товарном поезде и прямо с поезда посадили к столам, на которых были белые скатерти, тарелки, приборы. Он вспоминал об этом: «Мы опять стали людьми».
Людей не убивать надо, а лечить
– Предполагал ли он в тот момент, что пойдет по медицинскому пути?
– Он всегда этого хотел, с детства, потому что его воспитывал прадед, очень интересный человек, нетипичный казак. Прадеда выгнали из дому за то, что он самостоятельно научился читать и писать. Когда старики беседовали о всяких войнах, он, будучи еще мальчишкой, сказал, что все было не так. «Как не так, сопляк, как ты смеешь! Ах, ты научился читать! А кто разрешил?!». Его послали пасти табун коней в степь, а там – генерал Иловайский ехал в Питер и забрал его с собой, потому что мальчишка ему понравился. Так прадед попал в столицу.
Когда он стал зажиточным человеком на Дону, то сказал моему отцу, у которого были три старших сестры: «Знаешь, все поклоняются Наполеону, но это же был мясник! Это лишние люди, ничего хорошего не сделали. Людей надо лечить, а не убивать. И отец очень любил ходить к местному фельдшеру, чему-то там учился, впитывал в себя всю эту атмосферу – так ему, очевидно, «повернули голову» с детства. И прадед говорил: Ты у нас первым в роду должен получить высшее образование, я отправлю тебя в Швейцарию. Отец, не владея достаточно латынью, не смог сразу поступить на медицинский факультет и был зачислен в Императорский лесной институт.
Когда началось Брусиловское наступление, и был по большей части выбит офицерский состав, эти молодые люди пошли из любви к родине добровольцами на фронт, однако им надо было пройти ускоренное обучение. Отец попал в Константиновское артиллерийское училище в Питере и рассказывал, что с ним на курсе были всего лишь три кадета, которые с детства воспитывались для профессиональной военной службы, остальные были из числа учителей и даже адвокатов и судей. Все они хотели сражаться за родину. И те же самые люди потом сопротивлялись красным.
– Ваш отец нашел себя в жизни. Каким был процесс его становления как личности? Мы упоминали об ограничениях во врачебной деятельности дипломированных русских медиков. Как им удалось пробиться в профессии?
– Часть этих людей решила, что раз их здесь боятся как конкурентов, поэтому надо уезжать дальше, реэмигрировать. А Карлов университет – очень престижный, поэтому их брали всюду, они отправлялись и в Южную Америку, и в балканские страны. Большая часть тех, кто хотел остаться в Чехословакии, знали, что нельзя потерять диплом – если они не занимаются врачебной практикой, диплом через три года теряет юридическую силу. Поэтому мой отец нашел работу в клинике в городе Градец Кралове, в восточной части Чехии, где в то время еще служили сестры милосердия из какого-то монашеского ордена, которые заботились о пациентах. Они разрешили отцу ночевать в прачечной. Медики там питались тем, что оставалось от пациентов. Он прошел там чудесную практику по гинекологии, хирургии и в других отделениях клиники.
Летом был единственный шанс заработать деньги, – когда участковые врачи уходили в отпуск и должны были найти себе временную замену, и когда здесь появились, можно сказать, безработные врачи, им давали эту работу на месяц или на два. И они зарабатывали довольно неплохие деньги, на которые потом могли прожить оставшуюся часть года.
Николай Андреевич Келин был далеко не единственным медиком из числа выходцев из России, кому в этом смысле повезло. Это было связано с тем, что россияне учились очень добросовестно, не за страх, а за совесть, знали и любили медицину, а также ценили, что могут заниматься ею серьезно, подчеркивает Алексей Келин.
– Отец сумел вылечить нескольких хронических больных, что местным врачам не удавалось десятки лет. Там также существовал дом для пациентов с хроническими заболеваниями. Благодаря усилиям отца практически за два месяца у большинства из них улучшилось состояние здоровья, что стало сенсацией. Об этом начали писать местные газеты, и к доктору начали приезжать даже из соседних участков, выстраивались очереди. Так что эти врачи сами себя так зарекомендовали.
– Какая специализация была у вашего отца?
– Medicine Universal Doctor – терапевт, как говорится в России, но в то время врачи делали абсолютно все, что только было можно. Уже позднее, когда отец смог оборудовать кабинет по собственным представлениям, у него там было все: гинекологическое кресло, операционный стол, рентген, зубоврачебный кабинет и прочее. И одному из русских эмигрантов, технику-протезисту, он тоже давал работу.
Он знал своих пациентов на протяжении поколений
– То есть это был мастер на все руки…
– Да, и отец очень ругался, когда пришли эти перемены в 1950-60-е годы. Он любил повторять: «Теперь сокращение академического титула «Dr.» значит уже не доктор, а лишь дистрибутор, потому что теперь участковые врачи только посылают на обследования». Отец же все делал сам, у него даже была большая домашняя аптека. Недавно, когда открывали памятную доску на Желивском монастыре, а также на этом доме, приехало очень много пожилых людей, вспоминавших, как они еще маленькими детьми ходили в приемную отца, и он с помощью микроскопа ставил им диагноз – у них были разные виды экземы, и сам делал очень точную диагностику. Потом magister, то есть провизор делал специальную масть, предназначенную для конкретного пациента, и все были в восторге.
По прошествии десятков лет своей врачебной карьеры Николай Андреевич Келин принимал роды более чем у половины пациенток своего участка и знал историю болезней этих семей. Поэтому врач знал и о генетической предрасположенности своих пациентов к некоторым заболеваниям, предупреждал, какими осложнениями это может обернуться, и за чем пациентам надо особо следить.
– Смог ли он передать столь уникальный многолетний опыт будущим медикам?
– Передавать опыт было практически некому, разве только сыну, моему брату. Когда я услышал в 1950-е годы, как хамски обращался к отцу один партийный деятель, сказавший: «Вы – даже не класс, а прослойка, и пока мы вас терпим», то решил, что никакой «прослойкой» я становиться не собираюсь и лучше пойду учиться по техническому профилю – математика сохраняет независимость от любого политического режима. Брат же окончил медицинский факультет.
Безответная любовь к России
– Русские врачи основали в Чехословакии свое общество, – насколько активно они стремились к общению друг с другом, к взаимной поддержке? Какими они сохранились в вашей памяти?
– Они очень тесно общались, часто встречались, к нам приезжали проводить лето в деревню, – там жили семьями. Мы ездили к ним. Союз русских врачей издавал свою газету, свой журнал, медики обменивались опытом – здесь работало много выдающихся людей, так что было такое, можно сказать, братство. Их объединяла общая судьба. Практически все эти люди были удивительны тем (я помню это по детским впечатлениям), что были очень одаренными личностями и, помимо медицины, занимались каким-то видом творчества. Кто-то писал стихи, кто-то – классическую музыку или хотя бы играл на каком-то инструменте, так что у нас дома собирались, исполняли квартеты, классику, читали свои стихотворения, это было просто поразительно.
Для меня стало шоком, что России, которую нас научили любить, в СССР нет
Когда я сравнивал эту среду с местной, чешской, то казалось, что эти люди – на две головы выше, и что Россия, наверное, вся такая. Поэтому для меня был таким страшным шоком, когда я в 1957 г., в свои 15 лет, в первый раз приехал в Советский Союз и понял, что России, которую нас так научили любить, нет, она – лишь в душах и сердцах этих эмигрантов. Это была неразделенная любовь к России, которую они немного, наверное, идеализировали, но они очень любили ее и знали.
К числу тех, кто писал стихи, принадлежал и психоаналитик Федор Досужков, ставший автором нескольких сборников стихов, изданных в Праге. Это он описал психоневроз болезненной застенчивости – скоптофобию, и стремился понять, насколько целесообразен синтез учений З. Фрейда и И. П. Павлова, а в годы немецкой оккупации преподавал и практиковал в Чехословакии психоанализ, будучи единственным специалистом в этой сфере, признанным Международной ассоциацией психоаналитиков.
– Известно ли, сколько человек в общей сложности состояло в чехословацком Союзе русских врачей?
– Я знаю лишь общие цифры. То, что меня удивило: во время масариковской акции («Русская акция помощи») Чехословакия приняла примерно 30 тысяч, и теперь здесь проживает примерно то же самое число русских – около 30 тысяч, не намного больше, чем тогда. Но в те времена к этим русским относились очень положительно, за небольшим исключением. Отец, например, описывает в своих воспоминаниях, что о некоторых «левых» студентах говорили: «Рыба и гость на третий день попахивают», так как те питались селедкой, чтобы сэкономить и вообще считая, что это очень полезно для мозга. Некоторые их ругали: «Вы – полицаи, пытались задушить марксистскую революцию» и тому прочее, так что было и такое критическое отношение, но, к сожалению, всем этим студентам, врачам, инженерам и другим образованным людям не удалось объяснить чехам суть этой большевистской революции.
Видимо, это происходит потому, размышляет Алексей Николаевич Келин, что человеческий опыт передать другому невозможно. Даже самый горький. Общественная организация «Русская традиция» ранее выпустила книгу «Дом в изгнании», посвященную выдающимся фигурам русской эмиграции.
– Эта книга должна была издаваться в рамках общей программы Министерства иностранных дел Российской Федерации. Когда мы ее уже составили, нас спросили, почему мы не говорим о тех людях, которые теперь тут живут, а пишем, в основном, о первой волне эмигрантов, «почему на страницах даже появились власовцы». Мы объяснили, что из новоприбывших особо писать не о ком, а те, кто сюда приехал в межвоенный период, действительно были выдающимися личностями. К сожалению, они обычно оставались здесь только до 1945 года, потому что эмигрировали дальше, понимая, что их ждет, так как их арестовывали и забирали – так же, как и моего отца, или погибали – не всем удалось выбраться.
Поэтому эту книгу, поясняет Алексей Николавич Келин, пришлось издать на частные средства, но вложенные деньги постепенно себя уже оправдывают. Книга очень интересна – там рассказывается о десятках уникальных личностей, большая часть которых являлась именно врачами. Упомянем хотя бы о некоторых известных выходцах из России, которых наш собеседник знал лично.
Русский последователь Фрейда
– Например, доктор Досужков. Он был очень известным психоаналитиком, став, фактически, основателем чешской школы психоанализа – местные специалисты его очень ценили и учились у него. Он полностью погрузился эту тему и программу и даже свою собаку назвал Рефлекс. У меня сохранились, в основном, воспоминания мальчишеских лет – меня тогда больше всего интересовала собака и всякие веселые истории.
В книге «Холотропное дыхание. Новый подход к самоисследованию и терапии» о враче Федоре (Теодоре) Досужкове вспоминают известный первопроходец в изучении измененных состояний сознания, американский психиатр и психолог чешского происхождения Станислав Гроф и его первая жена Кристина. Гроф имел счастье быть учеником Досужкова, который, к слову, унаследовал многолетнюю переписку Н. Осипова с З. Фрейдом. В 1925 г. Федор Досужков поддерживал работу Русского психиатрического кружка в Праге и в дальнейшем оставался его активным членом. На заседание кружка приходили не только психотерапевты и психиатры, но и видные философы и психологи. После путча 1948 г. Досужков занимался психоанализом подпольно.
Очень интересным человеком был и друг семьи Келиных, известный хирург Вихлянский из больницы Пелгржимова, тоже из казачьей семьи. В конце Второй мировой войны он эмигрировал в США, где основал частную клинику.
Русские врачи не пошли служить немцам
– Вернемся, однако, к Союзу русских врачей.
– О союзе я знаю по переломным моментам его существования, потому что вo время немецкой оккупации там появился новый председатель – Иван Тимофеевич Камышанский, который начал сотрудничать с немцами. Он считал, что «против большевиков можно быть хоть с самим дьяволом», и все равно с кем, лишь бы освободить Россию, но большинство русских не разделяло его точку зрения. По благословению из Берлина Камышанский собрал русских врачей и предложил им вступить в немецкую армию. И три врача из казаков – Чекунов, Келин и Селин, расстроили этот план. Они созвонились и договорились, что нужно заблокировать план, и выступили с призывом о необходимости соблюдения законов протектората Богемии и Моравии, где ясно сказано, что «граждане протектората не подлежат призыву ни в вермахт, ни на какую-либо другую военную службу».
– Произошел ли в Союзе русских врачей какой-либо раскол в результате инициативы Камышанского?
– Я бы не говорил здесь о расколе, потому что 99% врачей, наверное, были против этого. Такие люди как Камышанский были, возможно, чудаками или частично карьеристами, использовавшими это как шанс прославиться. Часть немцев из вермахта, которые были в стороне от нацисткой идеологии, понимали, что грозит русским эмигрантам, и даже предложили им в Праге, на Жижкове, товарный состав, чтобы они могли эвакуироваться, взяв с собой семьи и часть имущества, дальше, на Запад. И практически все русские от предложения отказались.
В конце Второй мировой большинство врачей, которые были выходцами из казачьих семей, опасаясь прихода Красной армии, эмигрировали на Запад. Однако доктор медицинских наук Николай Келин решил остаться в Чехословакии, и в 1945 году за ним пришли из СМЕРШ… К послевоенной судьбе этого известного врача мы вернемся в следующей программе.
Связанный
-
100 лет чехословацкой Русской акции помощи
Русская акция помощи чехословацкого президента Томаша Гаррика Масарика, разработанная специально для оказания поддержки людям, спасавшимся от большевиков.
