Евтушенко – спасти право на слово
Евгения Евтушенко можно назвать «самым чешским» среди русских поэтов – ведь его строки «Русский писатель. Раздавлен русскими танками в Праге» стали самым первым и самым громким голосом протеста против вторжения 1968 года, прозвучавшим с «берегов» советской литературы. Со скончавшимся на 85-м году жизни писателем прощались не только в России, но и в Чехии.
О своих первых встречах с Евгением Евтушенко вспоминает поэт и переводчик Вацлав Данек.
«Впервые с поэзией Евгения Евтушенко я познакомился в 1957 году, когда приехал в Москву с заданием записать репортаж о поэтах, выпустивших новые книги. У Евтушенко на тот момент вышло сразу два сборника. Я ему позвонил, и он меня с радостью принял – в то время он жил вместе с прекрасной поэтессой Беллой Ахмадулиной, которая тогда еще училась в институте. Эти два сборника я привез в Прагу и отдал их Карелу Шиктанцу, который собирался переводить поэзию Евтушенко. Первые стихотворения вышли в журнале Světová literatura, и к ним я написал предисловие. Можно сказать, что я «привел» к нам Евгения Евтушенко. Тогда же я с ним и подружился. Когда я приезжал в Москву, он меня знакомил со всем лучшим, что было в современной русской поэзии.
Он был ведущим представителем «детей войны» – так называемого «четвертого поколения советской поэзии». Евтушенко стал одним из инициаторов «Дней поэзии» – эстрадных литературных вечеров, которые проводились в огромных залах и на стадионах. Это молодое поколение изменило русскую поэзию, привнеся в нее лиричность, откровенный разговор о своих чувствах и личной жизни, а также и о бюрократии коммунизма, господствовавшей по всей стране», – вспоминает Вацлав Данек.В своей автобиографической книге «Волчий паспорт» Евтушенко вспоминал августовский день 1968 г., день вторжения в Чехословакию: «Я бросился к радиоприемнику, и в него попал голос моего старого друга журналиста Мирека Зикмунда, объехавшего со своим соратником Иржи Ганзелкой на чешской «татре» почти весь мир, включая станцию Зима, где они спали на сеновале моего дяди Андрея. – Женя Евтушенко, ты слышишь меня? – кричал Мирек. – Помнишь, как мы сидели с тобой у костра в твоей родной Сибири и говорили о социализме с человеческим лицом? Женя, почему же ваши танки на наших улицах?»
В интервью «Радио Прага»Евгений Евтушенко также поделился этими воспоминаниями: «Я написал письмо в 1968, сразу 21 августа нашему правительству, сказал, что произошла огромная страшная ошибка. Потом я послал телеграмму поддержки правительству Дубчека, и я написал стихотворение «Танки идут по Праге», которое напечатано было лет через двадцать, но разошлось по рукам…»
В «Волчьем билете» он пишет: «Одним из самых страшных дней в моей жизни был день, когда наши танки вошли в Прагу. Они как будто шли по моему позвоночнику, дробя его гусеницами. Солженицын в этот день, наверно, торжествовал, потому что это было подтверждением его аввакумовского антикоммунизма, а для меня это было крушением всей моей революционной романтики, надежд на социализм с человеческим лицом. Советская власть сама уничтожила все мои иллюзии по отношению к ней. Жизнь мне казалась конченной, бессмысленной, а я сам себе — навеки опозоренным. Моя телеграмма протеста нашему правительству, стихи «Танки идут по Праге» были вовсе не смелостью, а самоспасением. Если бы я этого не сделал, я презирал бы себя до конца жизни, а с таким презрением к себе я не смог бы жить».
Танки идут по Праге
в затканой крови рассвета.
Танки идут по правде,
которая не газета.
Танки идут по соблазнам
жить не во власти штампов.
Танки идут по солдатам,
сидящим внутри этих танков.
Боже мой, как это гнусно!
Боже - какое паденье!
Танки по Ян Гусу.
Пушкину и Петефи…
Вацлав Данек перевел это стихотворение для подпольной тогда еще газеты Lidové noviny, и только после революции 1989 года оно было опубликовано официально.
Был Евгений Евтушенко знаком и с Вацлавом Гавелом, а после его кончины написал о нем стихотворение, которое Вацлав Данек перевел на чешский язык.
«Когда я писал эти стихи, я говорил не только от своего имени, я думаю, что я выражал мнение всех мыслящих людей в России в том числе. Когда я услышал о его смерти, на меня это подействовало просто страшно. Вы знаете, мне позвонили из одной редакции и спросили, не могу ли я что-то написать. Я сказал: «Нет! Нет, я не могу. Да вы что? Дайте мне опомниться! Вы меня просто ошеломили». Вот что я сказал. И все-таки я начал думать об этом. Это стихотворение – разговор с собственной совестью», – рассказывал Евгений Евтушенко в интервью «Радио Прага». И прочитал эти стихи.
Теперь все не верят политикам на слово,
Не зная, что тайно у них на уме.
Но люди поверили в Гавела Вацлава,
Спасшего право на слово в тюрьме.
И рядом с примазавшимися нуворишами
К его могиле придут в этот день.
Тень Сахарова, что-то не договорившая.
И Палаха не догоревшая тень.
Всегда оккупация – ложь аморальная
К могиле придет, себя сам не простя.
Танкист, застрелившийся где-то в Моравии,
Нечаянно там раздавивший дитя.
И восемь отважных с коляскою детскою
Придут на могилу, плакаты неся.
Моя телеграмма, наивная, дерзкая,
Туда прилетит, пожелтевшая вся.
«Евтушенко сделал очень многое как для Чехословакии, так и для чешской поэзии в России», – уверен переводчик Вацлав Данек.