События 17 ноября 1989 года до сих пор окружают теории заговора
«Бархатная революция», или как ее называли тогда, в 1989-м, «нежная революция», стала символом неагрессивной смены правящего режима. Внимание всего мира в те ноябрьские дни было приковано к Чехословакии – последнему островку социализма в Европе. Сегодня, с отступом лет, люди склонны вновь и вновь анализировать это событие, задаваясь вопросом: кому в действительности это было нужно, и могли ли события развиваться по иному сценарию?
Первая ласточка грядущих перемен прилетела из Польши – именно там в 1980 году вспыхнули массовые протесты, приведшие в итоге к возникновению движения «Солидарность». Но хотя продолжавшиеся протесты привели к проведению выборов, на них некоммунистическим представителям победить не удалось. Однако эффект домино был запущен – коммунистический режим в других государствах Восточного блока стал стремительно терять свои позиции. Так, к 1989 году Чехословакия осталась одной из немногих, где у власти еще полноправно находился коммунистический режим. Трудно сказать, чем было вызвано такое положение вещей. Возможно, опасениями очередной неудачи после знаменитой «Пражской весны»?
Однако время неизбежных перемен настало, и трудно было придумать для них более удачный день, чем 17 ноября. На этот день 1989 года независимое студенческое объединение Stuha («Лента») запланировало акцию памяти к 50-летию со дня закрытия чешских вузов нацистами. Мероприятие должно было пройти на пражском Альбертове. Официальная его цель состояла в том, чтобы почтить память Яна Оплетала, студента, погибшего в результате ранений на антинацистской демонстрации в октябре 1939 года, но более радикально настроенная часть студентов намеревалась использовать это событие, чтобы выразить недовольство текущей общественно-политической ситуацией и призвать к переменам.
По просьбе студентов никакие диссидентские организации не принимали участия в подготовке и проведении демонстрации, чтобы у представителей власти не было повода для запрета или подавления акции. Большинство диссидентов не приняли участие в демонстрации, однако их дети Марек Бенда, Иржи Динстбир, Ян Дус вместе с Шимоном Панеком оказали решающее влияние на направление шествия к центру города по набережной, что впоследствии стало спусковым крючком революции.
Теории заговора существовали и будут существовать
Итак, 17 ноября 1989 года и последующие дни стали фундаментальным поворотным моментом в современной истории Чехословакии. Они принесли изменения во все сферы жизни. Неудивительно, что по прошествии более 30 лет в отношении событий тех ноябрьских дней возникают различные теории заговора, пусть даже самые абсурдные. Одна из них заключается в том, что «Бархатную революцию» «кто-то» организовал. Строятся самые разные догадки: был ли это путч или революция? Была ли это организованная акция тех, кто хоть и с запозданием, но все же поняли, что если коммунистический режим в Чехословакии еще имеет какие-то шансы на существование, необходимо его реформировать? Или же это была спонтанная студенческая демонстрация, которая в течение нескольких дней постепенно превратилась в народное восстание? В отношении этих поворотных событий возникает и по сей день множество других вопросов, среди которых: был ли ноябрь 1989 года лишь договоренной передачей власти?
«Теорий заговора в отношении различных событий по всему миру мы найдем целый ряд – 11 сентября, убийство президента Кеннеди и так далее. В чем особенный наш ноябрь 1989 года, это в том, что там существовал конкретный политический фон. Коммунистические власти, занимавшие свои посты в 1989 году, стремились интерпретировать эти события иначе, нежели крах их системы, которая просто рассыпалась. Они утверждали, что все было договорено наверху, что это решение было принято Горбачевым. Конечно, так было проще пережить поражение, нежели признать, что здесь их уже никто не желает видеть», - рассказывает историк Олдржих Тума.
В действительности Михаил Горбачев стремился к улучшению отношений с Западом, а потому прекратил вмешательство в политику восточноевропейских государств. По словам историка Михала Стеглика, чехословацкие коммунисты привыкли получать распоряжения из Москвы, а Горбачев от этого отказался, оставив право принятия решений за местным руководством. В 1988 году он публично отверг доктрину Брежнева, дав понять, что Советский Союз не будет вмешиваться в дела государств Восточного блока. Во время событий ноября и декабря 1989 года советские солдаты в Чехословакии получили от Горбачева приказ оставаться в казармах и не вмешиваться в события в стране. В то же время командующий советскими войсками генерал Эдуард Воробьев получил задачу предотвратить возможное насильственное вмешательство Чехословацкой народной армии против демонстрантов. Позднее, однако, глава пражской «Народной милиции» Мирослав Штепан упоминал, что уже существовала предварительная договоренность в отношении того, что во время демонстраций необходимо обеспечить порядок и спокойствие, но нигде не проводить вмешательств. Он же утверждал, что незадолго до событий в одном из пражских кафе прошла встреча Вацлава Гавела с главой разведки Алоизом Лоренцом, и что именно Гавел должен был стать решением, которое выбрало советское руководство.
«Чем больше времени проходит с ноября 1989 года, тем теории и интерпретации Мирослава Штепана приобретают все большую радикальность. Он искал иное объяснение этим событиям, чтобы не выглядеть в них так глупо, как было на самом деле. Поэтому он стремится «раскрыть» какую-то теорию заговора, которой в действительности не существовало», - продолжает историк Олдржих Тума.
Стали ли события 17 ноября неожиданностью для чехословацкой руководящей верхушки?
«Конечно, они были застигнуты врасплох. Но то, что что-то действительно происходит, они осознали лишь 19-20 ноября. Думаю, что они все еще продолжали надеяться, что если режим выдержит месяц или хотя бы неделю, возможно, что-то произойдет в Москве, что-то изменится. Собственной стратегии на будущее у них не было».
С самого начала демонстрации скандировались антикоммунистические лозунги. Известно, что занимавший также должность регионального секретаря Коммунистической партии Мирослав Штепан требовал от командования Корпуса национальной безопасности разгона демонстрации. Однако его требование не было удовлетворено, поскольку в корпусе придерживались распоряжения МВД «не вмешиваться». После официальной части демонстрации толпа незапланированно направилась в центр города. Примерно 5000 человек продолжили движение к Карловой площади. Пытаясь остановить шествие, силы безопасности перекрыли Вышеградскую улицу, но толпа напирала сзади, и полицейский кордон был прорван. Только вызванное подкрепление предотвратило доступ к центру.
«Внедрение армии все еще рассматривалось на последнем перед падением режима заседании ЦК компартии Чехословакии 24 ноября. Предлагал это и министр национальной обороны Вацлавик, но отклика это предложение не встретило».
Можно ли, таким образом, считать, что коммунисты опасались внедрять вооруженные подразделения?
«Именно так. Я считаю, они опасались, прежде всего, из-за того, что у них уже не было той поддержки, на которую они опирались ранее – Москва и Советский Союз, поэтому решения им нужно было принимать самостоятельно. Технически это, безусловно, можно было осуществить, но, с политической точки зрения, это было бы невероятно рискованным шагом, который никто не решился сделать», - разъясняет историк Олдржих Тума.
Полицейские подразделения, тем не менее, вели себя агрессивно как 17 ноября, так и на следующий день. В результате им удалось «расчистить» центр. В других уголках республики события развернулись с небольшим запозданием.
«Мы собрались здесь, потому что хотим договориться о наших общих требованиях. Вот и станет ясно, так ли мы едины. Я думаю, что да, что все это имеет смысл, что уже пришло время что-то сделать. Вмешательство полиции в пятницу было уже чересчур. Ситуация зашла так далеко, что мы не боимся показать свое единство».
Спекуляции от коммунистических актеров событий
Многочисленные спекуляции о ходе событий тех ноябрьских дней связаны с именем офицера Службы госбезопасности Людвика Зифчака.
Например, в 2009 году Зифчак заявил в интервью, что в Службе госбезопасности ему было поручено руководить студенческим движением, и был одним из основателей независимого студенческого объединения Stuha, которое организовало демонстрацию на Альбертове и передало эту информацию «Свободной Европе» (согласно Зифчаку, финансируемой ЦРУ) и «Голосу Америки». Он также заявил, что перед ним и его коллегами стояла задача провести процессию к Вацлавской площади и сыграть роль «мертвого студента», что якобы впоследствии признал начальник Зифчака, майор Петр Жак. В одном из последующих интервью Зифчак утверждал, что «демонстрация не должна была вести к изменению общественного устройства, она должна была привести лишь к тому, чтобы с руководящих постов ушли приверженцы старых порядков, а на их место пришли более прогрессивные люди».
«Да, но эти рассуждения не имеют под собой почвы, и Зифчак их очень целенаправленно внедрял в СМИ. Не предполагалось, чтобы демонстрация переступила порог собрания на Альбертове. Не существовало никакого плана, как использовать эту демонстрацию. Она произошла совсем по иному сценарию. Имел место конфликт на Национальном проспекте, но никакие прогрессивные коммунисты не использовали ее в своих целях и даже не попытались этого сделать».
Итак, логично задаваться вопросами: кто был рычагом этих событий? В чьих это было интересах? Каковы были цели, и кто за ними стоял? И имеет ли право на существование утверждение, что это была согласованная с коммунистами передача власти?
«Я действительно полагаю, что это не была заранее договоренная передача власти. То есть, в результате так и получилось, но без предварительной договоренности. Это произошло в течение тех дней, когда коммунисты беспрестанно шли на уступки и теряли одну позицию за другой. Из всего того, о чем мы говорили, однозначно, вытекает, что это было постепенное развитие событий. Все те цели, которые ставились в ходе тех дней, были выполнены, однако, реальные цели появились уже после 17 ноября. Это не был заранее подготовленный сценарий, который никто бы и не смог запланировать и организовать. Если бы это было так, должны были остаться какие-то следы, на которые мы бы за эти 30 с лишним лет натолкнулись», - подытоживает историк Олдржих Тума.
Одним из символов этих дней стал звон ключей над головами демонстрантов. Звенели, главным образом, ключами, но и вообще всем, что было под рукой. Многие горожане стали носить на демонстрации будильники. Звон должен был означать «последний звонок» для тогдашних коммунистических лидеров.
