«"Эрика" берет четыре копии». Библиотека чешского самиздата Libri prohibiti
Libri prohibiti – вероятно, самая необычная библиотека Праги. В этом архивном собрании хранится самиздат и литература чешской эмиграции. На стеллажах и в коробках в небольшом помещении на Сеноважной площади лежат пожелтевшие листы машинописных копий и переплетенных кустарным образом тетрадок папиросной бумаги. Первый самиздат начал появляться в Чехословакии в начале 1970-х. Общее количество изданных произведений исчислялось десятками, если не сотнями. В 1980-е годы в самиздате начали выходить литературные журналы.
Нередко чехословацкие самиздатчики сотрудничали с издателями за рубежом: первое подпольное издание какого-либо произведения сразу профессионально печаталось за границей, после чего контрабандой ввозилось за «железный занавес».
Libri prohibiti открылась для читателей 22 октября 1990 года в присутствии президента, бывшего диссидента Вацлава Гавела.О таком уникальном явлении как чешский самиздат рассказывают бывший директор Русской службы «Радио Свобода» Ефим Фиштейн и создатель библиотеки Libri prohibiti Иржи Грунторад.
– В чешском языке слово «самиздат» является заимствованием из русского. Это гениально составленное слово: каждый сразу понимает, что публикация, изданная в тайне от режима. Слово закрепилось и в некоторых других восточно-европейских языках, где существовали такие реалии: самодостаточное, самостоятельное и при этом подпольное издание литературы, осуществляемое по собственной инициативе. Чехам долго приходилось объяснять, что самиздат – не чешское слово, хотя оно выглядит по-чешски точно так же, как и по-русски: тут и первый, и второй компоненты понятны чехам и законно присутствуют в чешской словесности.
Словечко «самиздат» стало ироничной пародией на названия крупнейших советских издательств «Лениздат», «Политиздат» и другие. Неподцензурные тексты копировались либо самим автором, либо читателями несколькими способами – машинописным, рукописным и фотографическим. Позже, конечно, в ход шла вспомогательная техника – самодельные печатные станки, уже появлявшиеся магнитофоны и «новомодный» ксерокс. Но начальным и самым традиционным орудием самиздата была старая добрая печатная машинка.
Мы беседуем с Иржи Грунторадом, организатором и бессменным руководителем библиотеки самиздата Libri prohibiti.
– Издателем я стал, можно сказать, случайно. Физически первый самиздат я увидел у своего друга. Я знал некоторые самиздатовские тексты благодаря вещанию западных «голосов», но очень долго, до 1978 года, никогда в руках не держал. Большинство людей, которые принадлежали к самиздату, давали книгу всего на день. Так что за ночь ее нужно было прочитать, а на следующий день вернуть. У некоторых не было технической возможности успеть прочитать. Поэтому некоторые пробовали фотографировать текст. Но это была достаточно тяжелая работа, потому что потом делать из этого книгу было очень трудно. Зато, если появлялась возможность взять книгу на более длительное время, я старался ее скопировать. Правда печатал двумя пальцами. Помню, что самым первым самиздатом, который я скопировал, был «Моровый столб» – сборник стихов чешского поэта Ярослава Сейферта.
– Как и почему возник самиздат, и каким образом ему удавалось существовать? Рассказ продолжает Ефим Фиштейн.
– Примерно в то же время, когда группа чехов и словаков, недовольных нарушениями прав человека, ограничением свободы печати и другими действиями режима, решила составить и опубликовать текст «Хартии-77», которая была не чем иным, как комплексом представлений о том, как должна выглядеть демократическая Чехословакия, в стране появилось великое множество подпольных изданий запрещенных литературных произведений, публицистики и даже естественно-научных и социальных изысканий. И что удивляло уже тогда, так это организация нелегального издательского дела, которое проходило на высоком уровне. Помогали этому добровольные помощники, обычно машинистки, распечатывавшие нелегальное произведение в полном соответствии со строчкой Галича: «"Эрика" берет четыре копии. Вот и все, и этого достаточно». Потому что четырежды четыре – это уже 16, и так далее. То есть текст достаточно было распечатать в четырех копиях.
Иржи Грунторад, ставший в свое время настоящим специалистом в деле производства запрещенной литературы, поделился с нами своими профессиональными секретами.
– Самым главным инструментом была печатная машинка. Для неё достаточно было использовать писчую бумагу и тонкую копирку, благодаря которым можно было увеличить количество копий. Чем больше копий, тем менее читабельными были последние экземпляры. Поэтому копировщики и копировщицы вынуждены были менять эту копирку, чтобы текст вообще можно было прочитать. Первая, вторая, третья копии были хорошими, а седьмую, восьмую, девятую читать уже было практически невозможно. Но, к счастью, копирку можно было легко купить в магазине письменных принадлежностей. Она была относительно дорогая, но те, кто делали эти книги, вносили ее в производственные расходы. Так что в результате за это платил читатель, если хотел получить интересующую его книгу.
В наше время всевозможных технологий удивляют и шокируют те скромные возможности, которые были у производителей самиздата. И тем фантастичнее кажутся достигнутые результаты.
– Некоторые печатные машинки брали 10 копий. Я использовал ту писчую бумагу, о которой говорил. Так что там получались обычно 10 копий. Машинистки должны были хорошенько постараться. Здесь стоит американская печатная машинка «Континенталь», которая обычно делала 12–13 копий. Я на ней печатал. А позже существовали уже электрические машинки, на которых вообще не нужно было бить по клавишам. Там достаточно было к ним прикоснуться, и машинка печатала сама. И на ней получалось 15 экземпляров – 14 плюс оригинал.
Андеграунд использовал все возможные способы для распространения сочинений, запрещенных при тоталитарном режиме. Так что, несмотря на длинные руки советского КГБ и чехословацкой госбезопасности люди получали доступ к нелегальным произведениям. Это подтверждает и Иржи Грунторад:
Как я уже сказал, фотографическая техника тоже использовалась. Я сам издал несколько фотографических публикаций, в которых были иллюстрации. Конечно, очень трудно публиковать картинки, и когда это происходило, то часто в книгах их подкрашивали. Но если книжка была интересно иллюстрирована, то фотографии окупались. Таким образом, в книгах появлялись иллюстрации и приложения, которые потом комбинировались с печатным текстом. Я тоже провел много времени в фотокомнате, и это была очень неприятная работа, потому что от этого у меня болела спина. Кроме того, у нас очень много звуковых материалов – порядка нескольких тысяч. Потому что уже больше двадцати лет мы систематически собираем всевозможные записи различных музыкальных мероприятий и концертов, квартирных лекций и семинаров. Одних только семинаров у нас накопилось несколько сотен. Они оцифрованы, и их можно слушать. Например, это выступления таких философов как Ладислав Гейданек и Ян Паточка.
Хотя само понятие «самиздат» стало известно в середине ХХ века, появилось это явление еще в древности: запрещенные произведения передавались устным и рукописным способом, а пойманным на этом рассказчикам и передатчикам вырезали языки, их наказывали кнутом и шпицрутенами, ссылали и даже казнили. Ко времени «зрелого» СССР наказания за подобные преступления менялись лишь в технической части, а смысл их, по словам Иржи Грунторада, оставался прежним.
– В Чехословакии были те же, что и в Советском Союзе и других странах Восточной Европы – в Польше, в Венгрии. Осуществлялась слежка за деятелями самиздата, их запугивали, некоторых увольняли с работы. В Чехословакии режим проявлял жесткость до самого конца. Еще в 1988 году в Словакии одного подпольного издателя религиозной литературы осудили на четыре года тюрьмы. Меня это ждало в 1981 году. Я тоже был осужден на четыре года за работу в самиздате.
К несчастью, в Советском Союзе технологии развивались не только у самиздата, но и у Комитета государственной безопасности. Каждая печатная машинка подлежала инвентаризации, с нее брался контрольный образец печати, а, значит, машинку и ее владельца можно было отследить.
– То же самое происходило и в Чехословакии, потому что здесь все делалось по образцу Советского Союза. Это касалось и технологического прогресса. В советский КГБ передавалась вся информация от чехословацкой госбезопасности, которая была обучена делать всё теми же методами. У нас были специальные карты, которые предназначались для конкретной пишущей машинки. Моя печатная машинка имела свою карту в госбезопасности, где было указано какие на машинке литеры, что там повреждено или погнуто. Такие карты были у всех, кто занимался самиздатом, – они получали их на руки от госбезопасности. Машинку тщательно осматривали, а если находили какие-то отклонения, например, погнутые литеры, все вносили в эти карты, а потом сравнивали. С треском пишущей машинки тоже бывали, конечно, проблемы. Но это касалось профессиональных машинисток, которые участвовали в самиздате. Им за это платили издатели. В некоторых случаях они официально работали машинистками, соответственно, у них был договор с какой-то фирмой, для которой они печатали, а заодно работали и на самиздат. Поэтому им не грозило, что звук машинки может вызвать подозрения у соседей, потому что они знали, что рядом живет профессиональна машинистка.
Что может быть самым ценным в библиотеке, которая сама по себе – грандиозная историческая и научная ценность и настоящий клад для историков, литературоведов, научных сотрудников?
– Самые ценные материалы – те, которые существуют в небольшом количестве экземпляров. Некоторые писатели, чьих работ мы могли бы сделать 10 или 9 копий на печатной машинки, делали только три или две копии. Для самиздата они впоследствии стали самыми ценными. Так действовал, например, Иван Мартин Йироус, который создавал и распространял свою коллекцию таким библиофильским способом. Единственными в своем роде являются и книги Павла Зайичека, который кроме того что печатал на машинке, еще и иллюстрировал свои книги рисунками, дополнял различными материалами, коллажами, включая собственные волосы.
Библиотека «запрещенной литературы» существует уже 32 года, но она так и не превратилась в законсервированный музейный экспонат. Она по-прежнему расширяет свою коллекцию, хотя только чешских самиздатовских книг в ней больше 20 тысяч. Это крупнейшее в мире собрание. Другие подобные коллекции насчитывают всего около тысячи изданий, так что пражская Libri prohibiti – явление абсолютно уникальное. Недаром уже больше 10 лет собрание самиздатовской периодики чешских и словацких авторов является участником программы ЮНЕСКО «Память мира».
Самиздат, как и его «двоюродный брат» тамиздат, стали абсолютно интернациональным явлением, интерес к которым благодаря существованию тоталитарных режимов велик и сегодня. В этом убежден Ефим Фиштейн.
– Разумеется, что, заказывая нелегальную литературу, можно было получить и то, что было напечатано на Западе. Эту продукцию ввозили в страну и точно так же как нелегально распечатывали на бумаге, можно было заказать и книги в твердой обложке. Вся работа была прекрасно организована. Разумеется, доносчик мог сообщить в госбезопасность, что у кого-то есть эта нелегальная литература. Тогда обычно приходили с обыском и всё отбирали. Но ввоз иностранной литературы и нелегальный выпуск отечественной «недозволенной» литературы полностью предотвратить было нелегко.
Казалось, слово «самиздат» ушло навсегда в небытие, оставшись лишь интересным историческим феноменом. Оно вошло и в английский язык как название неподконтрольной властям литературы в авторитарных и тоталитарных странах. Однако пока такие режимы существуют, будут появляться и новые формы самиздата.
