Петр Павловский: «Театр должен быть прокурором общества»
Сегодня мы поговорим о театре, который называют видом искусства наиболее свободным от идеологических штампов и запретов. О театре как о барометре политической ситуации. Неужели тотальный контроль оставляет свободную нишу для служителей Мельпомены? Театр и диктатура - кто кого? Об этом мы говорим сегодня с экспертом Петром Павловским, руководителем кафедры театральных наук факультета философии Карлова Университета.
Зарождение этой связи между чешским народом и театром совпало с тем, что называется в Чехии национальным ренессансом. Причиной был скудный чешский, на котором говорили преимущественно в деревнях. Настоящий чешский язык, который нещадно вытеснялся немецким, можно было услышать только в костеле или в театре. И те, кто строил новую Чехию, быстро поняли, что опору им следует искать именно в театре. Поэтому Национальный театр, открытый в 1881 году, стал своеобразным чешским храмом, его гордо называли «золотой короной над Влтавой».
Сравните. Именно в тот самый период, когда чехи были увлечены строительством театра, венгры обустраивали парламент. Австро-венгерская империя распалась на Австрию и Венгрию, в результате чего венгры получили независимость и национальное самосознание. Тогда как в Чехии театр как бы сублимировал и отвлекал от политической несвободы, поэтому его все так обожали. Нельзя было пойти в парламент и высказать все, что ты думаешь, но в театре можно было заявить, что ты - Йиндржих Пятый и начать разговаривать с народом на злободневные темы от его имени. Такую роль театр играл вплоть до 1989 года, не считая перерыва на время фашистской оккупации, когда театральное искусство было просто запрещено. После переворота все разом закончилось и, что характерно, политико-нравственная функция так и не вернулась в чешский театр. Исключением можно считать лишь запоздалую попытку возвращения авторитарного правления в Словакии во времена Мечиара, когда театралы немедленно вспомнили о своих возможностях.
Ну, а национальная специфика?
В период нормализации чешский театр очень много внимания уделял невербальному виду театрального искусства, марионеточным постановкам, пантомиме. Чехия внесла большой вклад в европейский кукольный театр. Он был интересен не только детям, но и взрослым, а коммунисты воспринимали его как нечто идеологически нейтральное и неопасное.
Как происходил переход от коммунистического театра к театру свободному? Открыл ли новый период свежие таланты?
Надо сказать, что в 1989 году посещаемость театров была невысокой, потому как то, что происходило на улицах, было, намного драматичней любой театральной постановки. Последующие несколько лет были «переходными» - театр менял руководство. Вместо МВД и области теперь он находился под начальством городских властей. Затем, конечно, появилось немало частных театров, многие режиссеры и актеры приходили на профессиональную сцену из любительских постановок. Самые громкие имена тех лет? Пожалуй, назову покойного Петра Лебла и Яна Антонина Петинского, который до сих пор принадлежит к лучшим режиссерам своего времени. Некоторые из тех, что эмигрировали в период большевистской диктатуры, вернулись на родину.
По-вашему, почему театр считается самым либеральным видом искусства?
Театр труднее всего контролировать. Цензуре поддается только изначальный скрипт, но с какими интонациями, с каким выражением это будет сыграно предсказать невозможно. Зрители найдут в спектакле то, что им нужно на данный момент, будьте уверены. Я помню, как в тексте шекспировской пьесы говорилось о том, что Фальстаф проклинал женское пьянство и красный цвет. Причем здесь красный цвет, надо спросить у шекспироведов, но цензура немедленно выстригла этот момент из оригинального текста пьесы, потому что могли себе представить реакцию зала. И потом театр должен быть прокурором общества, а не его адвокатом. Театр должен показывать то плохое, что есть в обществе. Театр правдив.
В чем заключается феномен чешских «театров малых форм», таких как «Семафор» или «На Забрадли»?
Здесь важно не спутать два типа театров. Первый - театры, которые возникли на волне так называемых «театров малых форм» в конце 50 годов, это было движение любительских авторских театров. Именно авторских, поскольку они играли свои собственные пьесы и сочиняли собственные песни - своеобразные театра типа «кабаре». К ним относятся «Семафор», «Студия Ипсилон», «Гусыня на веревочке»... а следующий тип малых театров - интерпретационные театры, те, что ставят только признанных авторов, как, например, «Драматический театр». Общая черта этих движений - игра в маленьких помещениях, что означает тесный контакт со зрителем. Зрителей относительно мало, так что их можно в определенной степени назвать клубной публикой, объединением посвященных. Что-то вроде фан-клуба или кружка заговорщиков. Такая публика очень легко понимает даже завуалированные намеки.
Как получилось, что в чешском театре больше всего прижился жанр абсурда?
Я думаю, что склонность к этому жанру - общеславянская черта. Славянская абсурдная драма отличается от западной тем, что она намного более комедиальная. Сравните хотя бы с «Лысой певицей» Ионеско, чьи пьесы написаны совсем не с целью насмешить зрителя. А вот славяне и в особенности чехи предпочитают защищаться от всего, что им не по душе, улыбкой и юмором. Даже Гавел - в первую очередь сатирик и комедиограф.
Многие считают, что творчество Гавела просто пришлось ко времени и не выдержит испытание временем. А как вы лично оцениваете гавеловскую драматургию?
Проверку временем он уже прошел. Что из того, что было написано за последние 60 лет, еще играют? Практически одного Гавела и ставят!
Может быть, его президентский пост сыграл свою роль?
Ничего подобного! Его ставят любители, его ставят за границей, поляки, немцы, словаки, а люди продолжают смеяться от чистого сердца - это никакому президенту не под силам. К тому же, пьесы Гавела можно просто читать, как художественную литературу. Даже поздние пьесы такого успешного драматурга, как Павел Когоут, уже не ставят, поскольку это - автор для временного пользования, автор на конкретный период. На какой-то отрезок времени он идеально подходит, но через лет пять его пьесы становятся неактуальными и неинтересными. То же самое могу сказать и про нашего классика Карла Чапека, который заслужил себе литературное бессмертие явно не драматургией. Несмотря на то, что именно в одной из своих пьес он ввел в обиход слово «робот», которое до этого не существовало ни в одном языке... Однако самау пьеса уже никого не интересует. Кроме гавеловских пьес еще можно вспомнить творчество Йозефа Тополя и пьесу Милана Кундеры «Якуб и его пан». И все.
Вы хотите сказать, что во времена коммунистического режима никто не писал, что называется, в ящик?
Никто, кроме Гавела! Кундера, Ландовский, Фишерова и Тополь писали очень мало. Немного найдется охотников писать « в ящик» пьесы, точно зная, что их никто не поставит, скорее уже большей популярностью пользовалась проза, которую можно было давать читать друзьям или издавать самиздатом.
