Петр Вайль: «Я хотел читать, что хочу, хотел видеть, что хочу. В результате я эмигрировал и оказался в Нью-Йорке».

Журналист и писатель Петр Вайль является ответственным редактором тематических программ Русской службы радио Свобода. В России и за рубежом он написал много статей и эссе, является лауреатом нескольких литературных премий. Совместно с Александром Генисом опубликовал несколько книг, в том числе, "60-е: Мир советского человека", "Американа", "Русская кухня в изгнании", "Родная речь". Петр Вайль является составителем и автором послесловий, сборников Иосифа Бродского "Рождественские стихи"и "Пересеченная местность", соавтором (вместе со Львом Лосевым) книги "Иосиф Бродский: труды и дни". В 1999 году в издательстве "Независимая газета"вышла книга П.Вайля "Гений места", по которой на телеканале "Культура"была создана одноименная программа.

Расскажите, пожалуйста, как складывалась Ваша судьба писателя и эмигранта?

«Все было более-менее случайно, потому что лет до 25 я не написал ни одной строчки, и не было у меня таких намерений, и вообще я вел жизнь довольно рассеянную. Мне было более-менее все равно, где работать, интересовала меня не профессиональная занятость, а свободное время. Я сначала поступил в какой-то технический вуз, проучился там три курса- затем понял, что это совершенно не мое дело, ушел оттуда. В этот момент меня забрали в армию, я отслужил срочную службу в армии два года. Потом, когда вернулся, поступил в гуманитарный вуз, но совершенно бессмысленно (это Московский полиграфический институт редакторский факультет) заочно только для того, чтобы ездить на экзаменационные секции в Москву каждую весну в течение пяти лет, что было очень симпатично. Работал то грузчиком, то пожарным, то еще где-то, такие все деклассированные специальности. А потом как-то незаметно для себя оказался в газете. Просто один знакомый попросил меня что-нибудь написать в газету «Советская молодежь». Это была очень приличная газета латвийская, я написал - напечатали, потом еще раз написал - еще раз напечатали, и потом пригласили работать. Я пошел работать в газету, ну а проработав там три года, я представил себе очень живо, что будет дальше. В 27 лет представлять себе свой жизненный путь до смерти, это ощущение довольно противное, а я себе это очень хорошо представлял. Кроме всего прочего, я хотел читать, что хочу, хотел видеть, что хочу, и в результате в 1977 году я эмигрировал и оказался в Нью-Йорке».

В то время, наверное, эмигрантов было не так много, как сейчас?

«Я-то попал в довольно большой поток. Конец 70-х годов - это был такой первый массовый выезд из Советского Союза в послевоенное время, если не считать, разумеется, тех, кто оказался за границей с войной. Потом этот поток прекратился, а я попал в довольно широкую волну, и оказался в Нью-Йорке, в котором и без того было полно русских, и стало их еще больше, а сейчас еще больше. То есть, Нью-Йорк - это вполне русский город, то есть, что я хочу сказать: он вполне самодостаточный русский город. Это - очень важно. Насколько я знаю, там и сейчас полтора десятка еженедельных русских газет, одна - ежедневная, есть русские телепрограммы, есть русское радио, в общем, такая полноценная русская жизнь с вполне приличным уровнем общения. Но когда я попал туда (это было в январе 1978 года) оказалось, что это все только начиналось. Там была первая и вторая эмиграция, то есть, первая эмиграция, это - те, которые уехали после революции, вторая эмиграция, которые оказались там в результате Второй мировой войны и вот мы, так называемая, «Третья волна».

Сложно было налаживать жизнь в эмиграции?

У меня сложилось все благополучно. Я не испытал традиционных эмигрантских невзгод и тягот, не работал уборщиком или не бедствовал. Через две недели я уже работал в русской нью-йоркской газете «Новое русское слово». Эта газета существует по сей день. Она - самая старая русская газета в мире, на два года старше «Правды», основана была в 1910 году, и существует до сих пор. Я проработал там два года, а потом мы с группой друзей, единомышленников основали еженедельник «Новый американец». Его главным редактором был ныне, может быть, самый популярный прозаик России Сергей Довлатов. А я был заместителем главного редактора. Эту газету мы делали, все было весело, хорошо, только, конечно, мы не умели делать денег. Как-то у нас еще получалось делать какое-то симпатичное издание, но уж зарабатывать на этом - никак. Поэтому все наши начинания так или иначе закрывались. В результате в 1988 году я поступил на службу в Нью-Йоркское бюро «Радио Свободы». Через некоторое время я стал его руководителем, а с 1995 года я перебрался в Прагу. Вот так приблизительно сложился мой жизненный путь.

Для журналистов очень важно находиться на месте событий. Как удавалось Вам решить эту проблему: говорить о происходящем в России на большом расстоянии?

«Верно, разумеется, когда ты живешь годами без всякой возможности бывать в той стране, на которую вещаешь, это, конечно, потери. Но эти потери восполнялись пристальным вниманием. Мы очень, так сказать, придирчиво и внимательно читали всю российскую прессу, газеты, журналы. Старались как-то получать телепередачи, когда это удавалось, это удавалось, прямо скажу, редко. Смотрели фильмы советские. Любой гость из Советского Союза, конечно, был и нашим гостем, если он, конечно, не боялся, а боялись тогда очень многие. Но, понимаете, в чем дело, это совсем было другое время, тогда достаточно было правдивой информации, которая вообще полностью отсутствовала на Родине, и этого хватало. Уже когда сквозь глушение пробивались какие-то сведения о том, что на самом-то деле происходит в мире и в Советском Союзе, то это уже было великое дело. Вот когда кончилось глушение, когда кончилась советская власть, вот тут началась, между прочим, настоящая, серьезная и трудная работа. Потому что довольно быстро в России возникли, естественно, свои радиостанции, свои телестанции, свои свободные газеты, с ними приходилось конкурировать. Никогда никакое зарубежное средство информации по-настоящему с домашним средством информации конкурировать не может, значит, нужно было предложить что-то такое, что не могут они.

Это оказался анализ?

Это оказался анализ. И по сей день это остается самой главной силой. Даже сейчас, в невеселые для свободы прессы времена в России, где на телевидении, на основных каналах, конечно, совершенно удручающая картина. Все каналы государственные, все показывают одно и то же. Но есть какие-то газеты, Интернет-станции, свободные радиостанции, например, «Эхо Москвы». Но всем им не хватает анализа. Потому что большинство из них так или иначе ангажированы. Они представляют интересы либо каких-либо партийных группировок, либо финансовых групп, а у нас уникальная ситуация. Мы - русские журналисты, литераторы, которые финансируются американским Конгрессом. То есть, мы можем позволить себе не быть вовлеченными во внутриполитическую борьбу.

В одном из Ваших интервью прозвучало, что с Иосифом Бродским Вы познакомились в Венеции, на биеннале, посвященном инакомыслию. С тех пор вы стали общаться и сблизились уже в Нью-Йорке в 90-е годы. Что Вам представлялось особенно ценным в его личности, в его поэзии?

«Талантливые поэты есть и, может быть, одаренные поэтически не менее, чем он. Но когда ты читаешь Бродского, ты слышишь некий гул, такой шум, какой-то шум времени, который раздается за его стихами, и ты видишь личность философическую и этическую. Лучший знаток Бродского и его близкий друг при жизни замечательный поэт Лев Лосев как-то сказал, какую-то мы обсуждали ситуацию, требующую деликатного подхода, и он мне сказал: «Я в таких случаях прикидываю, как поступил бы Иосиф». Вот это вот безошибочно. Когда ты попадал в общество Бродского, ты понимал, что сталкиваешься с чем-то, что превосходит тебя по праву и превосходит во всех отношениях - и в таланте, и в интеллекте, и в нравственном подходе ко всем явлениям в жизни. Вот это, я думаю, сильнейшее. Что же касается чисто литературной стороны дела, Бродский как-то сумел «упаковать» наше время. То есть, его ритмы, его лексика, это - в общем, энциклопедия нашего времени. Прошу прощения, что пользуюсь термином Белинского, отнесенного к Пушкину, но это действительно так».

Работу над своей книгой «Гений места» Вы начали уже в Праге?

«Нет, это еще до. Я ее начал писать в 1994 году, а в Прагу перебрался в 1995, но большая часть писалась, разумеется, здесь, потому что когда мне пришла в голову эта идея - описать разные города мира, воспринятые через какую-либо культурную фигуру, то есть: Париж - Дюма, Мадрид - Веласкес, Мюнхен - Вагнер и т.д. Я, разумеется, имел ввиду места, в которых я уже бывал, тем не менее, я честно объездил все эти места еще как минимум по разу, по два. Прага расположена очень удобно, в центре Европы, а у меня, в основном, Европа, так что я отсюда везде ездил и здесь ее сочинял.

Полюбили ли Вы чешскую столицу?

«Признаюсь, что я не погрузился в чешскую жизнь, как-то вот, когда я жил в Нью-Йорке я ощущал себя «нью-йоркцем». Пражанином я ощущаю себя постолько-поскольку. Мне очень нравится Прага, это - хороший, уютный, что важно - сделанный по человеку город. За это уже только можно Прагу полюбить помимо того, что это исключительно эстетически красивый город. Я все-таки думаю, что живу на обочине пражской культуры, но я благодарен Праге за то, что это она - настоящая Европа. У меня даже была такая идея, что если бы какие-то марсиане прилетели на Землю, и им нужно было бы предъявить в качестве визитной карточки один-единственный европейский город, я выбрал бы Прагу. Не потому, что она лучше Рима, Парижа или моей любимой Венеции, а потому, что Прага - репрезентативна, здесь сошлось все. Я уже не говорю о всех стилях архитектуры и жизни, но это - город, прошедший через опыт и коммунистического периода и всех других, то есть, Прага действительно может нести ответственность за всю Европу, и я это очень хорошо осознаю. Кроме того, здесь жили и о ней писали два великих автора. Это - Ярослав Гашек и Франц Кафка. Уже за это я ее люблю».