Алексей Фотинский – «О, родина, я твой поэт далекий»

Сегодня мы вспоминаем Алексея Фотинского, стоявшего у истоков пражского «Скита поэтов». Он приехал в Чехословакию в 1922 году, чтобы остаться здесь почти на четверть века. Не скрывавший свои симпатий к Советскому Союзу, Фотинский вошел в число тех эмигрантов, которые вернулись на родину, и как и где завершилась его жизнь, не известно.

«Скит поэтов»,  Фото: Издательство «Росток»
Один из самых влиятельных литературных критиков русского зарубежья Георгий Адамович писал в 1928 году: «Недавно кто-то сказал, что русская литература за рубежом существует лишь в Париже и Праге. В других городах нет литературы, есть только отдельные писатели. Слова справедливые». И «Скит», просуществовавший два десятилетия, конечно, служит ярким подтверждением этого утверждения. «С самого начала, – вспоминал его руководитель Альфред Бем, – "Скит" не был объединен единством литературных симпатий. Даже в зачатке того, что именуется поэтической школой, здесь не было. Объединяло иное – желание выявить свою поэтическую индивидуальность, не втискивая ее заранее в ту или иную школу». Участников «Скита поэтов» можно условно разделить на три поколения – по времени их работы в объединении. Алексей Фотинский стал представителем немногочисленного первого поколения, куда также принадлежали Сергей Рафальский, Николай Дзевановский (Болесцис), Александр Туринцев.

Алексей Васильевич Фотинский родившился 22 февраля 1903 года в Волынской губернии. В Чехословакию он приехал 18 февраля 1922 г., перебравшись из Польши с помощью бывшего директора своей гимназии, чеха А. О. Поспишила. В Праге Фотинский поступил на инженерно-строительное отделение пражского Политехнического института, которое заканчил в 1929 г.

В письме А. М. Горькому от 22 декабря 1927 г. он так очерчивает вехи своей биографии: «Что касается лично меня: родом я из Волынской губернии, сейчас мне 24 года; начал писать еще в гимназии, где мы издавали юмористический журнальчик. «Бомба» – назывался. Как и полагается всякой благовоспитанной бомбе, она вскоре разорвалась, и из осколков ее вырос «Сатиренок», дитя малое, но на удивление ехидное. Как и всякое дитя, сильно подражало взрослому «Сатирикону»…».

Дубно – город недалеко от Ровно, где учился Алексей, заняли поляки. В 1920 г. их вытеснила из города Первая Конная армия под командованием С. М. Буденного, а Фотинский поступил на должность делопроизводителя Дубненского Ревкома по отделу внутреннего управления. Вскоре, однако, Дубно вновь заняли поляки.

Рассказ о своей биографии в письме Горькому Фотинский завершает так: «…окончив под бдительным оком польской контрразведки (что узнал случайно, весьма романтично и только в этом году) в 21-м году гимназию, я, Алексей, Васильев сын, Фотинский, давал уроки, мечтая уехать куда-нибудь за границу, чтобы учиться. В ближайшем будущем начну хлопотать об утверждении меня в гражданстве СССР (т. к. я сейчас на эмигрантском положении в Чехии) и хочу вернуться в Россию, чтоб принять активное участие в труде и жизни своей страны; если не как поэт, то как инженер-строитель, специалист по железобетону во всяком случае».

Своих настроений Фотинский не скрывал и в «Ските», членом которого стал на 12-й пятнице в 1922 г. – в списке «действительных членов» он указан под номером четыре. Весной 1927 г. его просоветские настроения привели к конфликту и временному выходу из рядов объединения. В том же духе написаны поэмы «Город жизни» и «Демонстрация», которые он послал Горькому. Горький поддержал молодого поэта и рекомендовал «Демонстрацию» ленинградскому журналу «Звезда», однако поэма уже была набрана в редакции журнала «Воля России», в котором и вышла, несмотря на протест автора, мечтавшего напечататься в Советской России. В 1948 г. Фотинский уехал из послевоенной Чехословакии в СССР, в Белоруссию. Следы его теряются, судьба или хотя бы дата смерти – не известны. Мы подготовили для вас стихотворение 1926 г. «Чайная».

По спинам улиц – света хлыст
навстречу сумеречной стуже.
И каждый день – газетный лист
тосклив, пустынен и ненужен.

Часы, хромая и ворча,
сметают стрелками минуты,
и жизнь – спитой холодный чай
уныло стынет в чашках суток.

И разве той, что за стеклом
рукою тонкой бросит сдачу,
всю нежность сердца дам на слом,
всю радость нежности истрачу?

И для ее усталых губ
с улыбкой – алою наклейкой
души заветный выну рубль,
чтоб разменяла на копейки?