Чехия как рабочий кабинет Ивана Гончарова
Как известно, русская литература создавалась не только в тени родных берез. Иногда писателю для «наведения четкости» требовалась дистанция, в том числе географическая. Гоголь разглядывал Россию, щурясь от итальянского солнца, Герцен бил в колокол из Лондона, Тургенев сочинял, прогуливаясь по аллеям Баден-Бадена, Горький дышал морским воздухом Капри и Сорренто, Набоков вглядывался в «другие берега» из Америки и Швейцарии. В этом ряду незаслуженно забытой остается Чехия. Да, для многих – Гоголя, Достоевского, Тургенева, Лескова, Горького, Ходасевича – она стала лишь краткой остановкой в их скитаниях по Европе. Но не будь волшебных источников Мариенбада, возможно, русская литература лишилась бы одного из своих лучших романов...
На богемские воды писатель едет неохотно, в угнетенном состоянии духа и с расстроенным здоровьем. По сути, это первое основательное знакомство писателя с Европой. Не будем забывать, что Гончаров происходил из купеческого сословия и в детстве не выезжал с семьей в Бад Эймс, а юношей не осматривал руины Рима и живописные альпийские склоны Швейцарии. Всю свою жизнь он учился, затем служил, причем сначала достаточно мелким чиновником, и только переход в цензурное ведомство, хоть и подпортил его репутацию в либеральных кругах, позволил, наконец, проводить отпуск за границей. За плечами – ряд литературных успехов и... кругосветное путешествие.
С 1852 по 1854 годы Гончаров принимал участие в экспедиции Е. В. Путятина на военном фрегате «Паллада» в качестве секретаря адмирала. Экспедиция смогла проникнуть в Японию, закрытую тогда для большинства иностранцев. Подробный путевой журнал, который он вел все путешествие, стал основой будущей книги «Фрегат "Паллада"». Плаванье пришлось прервать из-за начала Восточной войны, но корабль успел побывать в Англии, Южной Африке, Индонезии, Японии, Китае, на Филиппинах и на множестве небольших островов и архипелагов Атлантического, Индийского и Тихого океанов. Высадившись на берегу Охотского моря, И. А. Гончаров затем проехал через всю Россию, в Сибири встречался со ссыльными декабристами и вернулся в Петербург 13 февраля 1855 года. Кстати, по свидетельству современников, после морского вояжа у Гончарова на всю жизнь сохранялось отвращение к морским путешествиям, и, вообще, к передвижению по воде, так что он даже избегал лодочных прогулок.
«Даже полагаю, что мне в Мариенбад нечего и ездить; если поеду, то просто из приличия…»
Обладая таким уникальным для середины XIX века опытом путешествий, Гончаров, тем не менее, почти не знал Европу, и Мариенбад стал для него, в каком-то смысле, первым европейским городом, где он провел длительное время.Перед отъездом Иван Александрович пишет брату (15 мая 1857 года): «Я подал просьбу об отпуске заграницу и, вероятно, получу разрешение. Боль в печени и геморрой от сидячей жизни все более и более усиливаются, и если не принять мер заблаговременно, то впоследствии, когда запустишь, и воды не помогут. Так говорит доктор и указывает мне мариенбадские минеральные источники как самые действительные от моей болезни. Я взял уже место в почтовой карете, на 7 июня, в Варшаву, оттуда по железной дороге в Бреславль и Дрезден. После вод я хотел купаться в море, но доктор не советует. Он предписал мне отдых и путешествие. Оттого я располагаю отправиться потом на Рейн и в Париж, а из Парижа через Северную Германию домой. Если же капиталы позволят, то, может быть, загляну и в Швейцарию».
Как большинству его современников, Гончарову «лечение на водах» заранее казалось скучным и утомительным, он считал его, скорее, поводом выбраться, наконец, в Европу. «Даже полагаю, что мне в Мариенбад нечего и ездить; если поеду, то просто из приличия. А потом прямо – в Париж, мимо Швейцарии, то есть, минуя ее и Рейн. Если кусок в душу нейдет, то зачем же неволиться?» – пишет он, уже находясь в пути, своему другу И. И. Льховскому.
Гончаров прибыл в Мариенбад 13 июня 1857 года. Запись об этом сохранилась в местных «Курлистах», где печатались имена, звания и национальность всех посетителей курорта. Он остановился в отеле Verfissmeinnicht («Незабудка»), на главной улице (здание до наших дней не сохранилось, на его месте вырос другой отель). В эту гостиницу писатель вернется еще трижды. В дальнейшем в поездках по Европе у Гончарова сложится определенный маршрут. Сначала Мариенбад, там он обычно проводил первый месяц отпуска, пил минеральную воду, принимал ванны, затем через Германию отправлялся в Париж, а оттуда – в Булонь на морские купания.
Писатель приезжает в дурном расположении духа – это чувствуется по его первым мариенбадским письмам. Он утомлен путешествием, раздражен варшавской дороговизной. Ему 45 лет, у него есть имя в литературе и интеллектуальных кругах, за плечами – ряд успешных публикаций, но он понимает, что главное произведение его жизни пока не создано. Гончаров всегда писал медленно и тяжело, и наброскам «Обломова», которые совершили с ним кругосветное путешествие, сравнялось 9 лет.Кроме того, в это время писатель переживает личную драму – он узнал о замужестве Елизаветы Васильевны Толстой, женщины, к которой испытывал серьезное и глубокое чувство. Надежды на создание семьи не оправдались, в январе 1857 г. Толстая вышла замуж за Мусина-Пушкина. Как замечают исследователи, Гончаров настолько «залитературил» свою любовь к Елизавете Васильевне, что из этого ничего не вышло, но неудавшемуся счастью русская литература, в конечном итоге, обязана появлением романа «Обломов», герой которого тоже не нашел в себе сил связать свою судьбу с любимой женщиной.
Однако в июне 1857 года в Мариенбаде, куда Гончаров так не хотел ехать, к 45-летнему писателю пришло вдохновение, такое сильное и неожиданное, что вошло в историю русской литературы под названием «мариенбадского чуда».
«Сижу и пишу почти до обморока...»
Работа над книгой настолько захватила Гончарова, что он прожил в Мариенбаде намного дольше, чем рассчитывал, то есть почти весь положенный ему по службе отпуск.
В письме к И. И. Льховскому: «Представьте себе, что я приехал сюда 21 июня нашего стиля, и мне было так скучно, что я через три дня хотел уехать... а числа этак 25 нечаянно развернул «Обломова», вспыхнул – и 31 июля у меня было написано моей рукой 47 листов. Я закончил первую часть, написал всю вторую часть и въехал довольно далеко в третью часть...».
В письме своей знакомой, Ю. Д. Ефремовой он так описывает свою жизнь «на водах»: «Лечение мое едва ли удастся. Угадайте, почему? Оттого, что ежедневно, по возвращении с утренней прогулки, т.е. с 10 часов до трех, я не встаю со стула, сижу и пишу почти до обморока. Встаю из-за работы бледный, едва от усталости шевелю рукой, следовательно, что лечу утром, то разрушаю опять днем, зато вечером бегаю и исправляю утренний грех».
Впоследствии Гончаров часто шутил: «Если теперь я написал что-нибудь, так это должно быть мариенбадская вода помогла».
«Узнайте, что я занят... не ошибетесь, если скажете женщиной...»
Недаром известный литературовед Дмитрий Быков называет «Обломова» «психоделическим романом, который не следует читать – в него нужно погружаться». Вот и сам автор погрузился в «зеленую лощину» Мариенбада, пропитался его водой, а повышенное содержание в здешнем воздухе кислорода действительно вводит человека в состояние эйфории.Его воображаемой возлюбленной в Мариенбаде становится героиня, заменившая писателю навсегда потерянную Елизавету Толстую, – Ольга Ильинская. Как сказал бы позже другой пациент мариенбадского курорта Зигмунд Фрейд, Гончаров сублимировал свое нереализованное чувство в творческое усилие, благодаря которому на свет появился один из лучших женских образов русской литературы.
Из письма И. И. Льховскому: «Узнайте, что я занят... не ошибетесь, если скажете женщиной: да, ей: нужды нет, что мне 45 лет, а сильно занят Ольгой Ильинской (только не графиней). Едва выпью свои три кружки и избегаю весь Мариенбад с 6 до 9 часов, едва мимоходом напьюсь чаю, как беру сигару – и к ней. Сижу в ее комнате, иду в парк, забираюсь в уединенные аллеи, не надышусь, не нагляжусь. У меня есть соперник: он хотя и моложе меня, но неповоротливее, и я надеюсь их скоро развести. Тогда уеду с ней во Франкфурт, потом в Швейцарию или прямо в Париж, не знаю: всё будет зависеть от того, овладею я ею или нет. Если овладею, то в одно время приедем и в Петербург: Вы увидите ее и решите, стоит ли она того страстного внимания, с каким я вожусь с нею, или это так, бесцветная, бледная женщина, которая сияет лучами только для моих влюбленных глаз? Тогда, может быть, и я разочаруюсь и кину ее. Но теперь, теперь волнение мое доходит до бешенства: так и в молодости не было со мной. Я едва могу сидеть на месте, меряю комнату большими шагами, голова кипит».
Следует заметить, что в Швейцарию «с Ильинской» Гончаров не поехал, и практически весь его «роман» с героиней проходил именно в Мариенбаде. Прилив творческих сил оказался так интенсивен, что Гончаров привязался к этому месту на всю оставшуюся жизнь. Сразу же он начинает в своем воображении его «обживать». Мариенбад и скучен, и притягателен, и, возможно, притягателен именно своей скукой и тишиной. Он стал для него домашним, как петербургская квартира на Моховой, куда он переселился в том же 1857 году, и где проживет более 30 лет, до конца своих дней.
«В этой красивой яме...»
Из письма И. И. Льховскому (5 июля 1857): «А я вот всё в Мариенбаде: сначала я решил, что не проживу здесь и трех дней, собрался уже ехать – и остался, и проживу, вероятно, еще недели четыре, а может быть и долее... Вот, например, заселить бы весь Мариенбад приятелями: вон на горе, подле леса с одной стороны и сада с другой, – поместить Николая Аполлоновича и Евгению Петровну, пониже Старика с Старушкой, там Юниньку поближе к магазину, да всех... и тогда еще... да нет, и тогда невозможно выжить более недели в этой красивой яме, между красивыми горами, покрытыми красивым лесом. В полчаса исходишь всё местечко: я обхожу его три раза в день и потом не знаю куда деться… Во время вод – пожалуй, а как же после-то не вести сидячей жизни – вот этого я не понимаю. Поэтому я сильно сомневаюсь, чтоб они помогли мне, однако ж, каждое утро пью по три кружки, но они действуют слабо, так что доктор дал мне сегодня в помощь к водам ревеню и послезавтра будет сажать меня в мариенбадскую воду, а после в грязь. Не знаю, что будет. – Я вооружился терпением, развесил свои платья, разложил вещи и равнодушно поглядываю в окно, как будто у меня перед глазами не Богемские леса и холмы, а дровяной двор в Моховой. Луиза, моя горничная, ставит мне букеты через день, за которые в Петербурге надо дать рублей 7, а здесь они стоят 10 крейцеров, то есть немного поболее гривенника...»После пережитого неожиданного творческого всплеска Гончаров решил вернуться в Мариенбад через год, с набросками романа «Обрыв», который тоже писался долго и трудно.
И он приехал, правда, не в 1858, а в 1859 г. Помимо литературных успехов, и лечение в Мариенбаде давало свои плоды. Это подтверждает и справка от врача Д. Ф. Обломиевского, необходимая для предоставления Гончарову «заграничного отпуска для лечения» (март 1859 г.): «Сим свидетельствую, что г-н статский советник Иван Александрович Гончаров давно страдает от брюшного полнокровия приливами крови к голове, бессонницею, трудным пищеварением, головными болями, ипохондрическим раздражением, что употребленные им на месте в 1857-м году мариенбадские воды доставили ему большое облегчение, которым он пользовался около году, но потом, от сидячего рода жизни и усиленных занятий, снова оказались те же припадки и достигли прежнего развития. Почему полагаю для его необходимым снова употребление у источника той же мариенбадской воды, а чтоб упрочить ее действие, после вод для развлечения путешествие в течение полутора месяца и, наконец, купанье в Средиземном море».
«Мариенбад – один парк, смешавшийся с лесом...»
Работа над «Обрывом» шла непросто. Гончаров и предполагал трудности, которые не замедлили появиться. В одном из писем он сетует: «Стал было я пописывать, но так повредил сиденьем и пристальной работой леченью, что должен был бросить. Я встал из-за письменного стола, ходил целый день как шальной и чувствовал шум в голове и потому бросил. Доктор испугал тем, что я могу нажить себе этим на водах другую сложную болезнь. Он вообще говорил, что по сложению своему и темпераменту я принадлежу к числу тех людей, которым нужно как можно меньше делать дело...».Однако писатель не разлюбил Мариенбад, и уже в следующем, 1860 г., «Обрыв» пошел лучше. В письмах друзьям он отмечал, что чувствует «бодрость, молодость, свежесть», а сам роман, по его словам, «развернулся» перед ним.
Иногда бодрость сменялась унынием, и писатель жаловался, что ему «вредят железистые ванны», что он «утомил себя прогулками», тосковал в дождливые дни. В общем, в Мариенбаде он переживал все муки творчества.
Как ранее Гоголю, и Гончарову, чье имя благодаря «Обломову» прогремело на всю Россию, начали докучать русские: «И почти все делают мне честь желать со мной познакомиться... а оттого меньше хожу, меньше пишу, даже от тоски меньше ем и сплю».
«Обрыв» Гончаров закончит гораздо позже, в 1868 году, однако сделанные в Мариенбаде наброски oн всегда ценил очень высоко.
В 1865 г. Гончаров вновь появляется на курорте, и ему опять удается здесь много и плодотворно работать. «Написал добрый том в Мариенбаде – вот где тишина!», – радостно сообщает в одном из писем. Гончаров еще несколько раз побывает в этом уголке Богемии, но, к сожалению, на его творчество это уже не окажет столь же благотворного воздействия. Однако, возможно, мариенбадская вода продлила жизнь писателю, дожившему почти до 80 лет.
Сегодняшние посетители чешского курорта Марианске Лазне направляются к источникам и Главной колоннаде мимо здания «Брюссель». Его фасад украшает мемориальная доска, напоминающая о том, что именно в этом городе был написан один из самых замечательных романов русской литературы, увидевший свет благодаря «мариенбадскому чуду».