Чехословакия 1968 – когда оккупация поставила крест на иллюзиях
В ночь с 20 на 21 августа 1968 года в Чехословакию началось вторжение сил стран Варшавского договора. В операции участвовали войска СССР, численность которых была самой высокой, а также Болгарии, Венгрии и Польши. Части ГДР были выдвинуты к чехословацкой границе. Всего на территорию Чехословакии было введено около полумиллиона солдат, 6300 танков, 800 самолетов.
Сегодня историки и военные эксперты отмечают, насколько четко была подготовлена операция по высадке: за несколько часов до ее начала советское командование отправило в пражский аэропорт «Рузыне» собственных диспетчеров, которые обеспечили приземление советских «Ан-12» с десантом и боевой техникой.
«Все началось с того, что приземлился самолет, который был заявлен как русский транспортный борт. В то время в этом не было ничего необычного. Экипаж сообщил, что будет разгружаться только утром, и им не требуется никакого содействия. Оттуда высадились диспетчеры, которые потом и руководили заходами на посадку остальных самолетов. Им повезло, что погода оказалась крайне благоприятной, – видимость была просто великолепной. Каждый пилот ориентировался по хвостовым огням самолета, который летел перед ним», – вспоминает оператор радара Иван Углирж, который сегодня по-прежнему работает в столичном аэропорту.
И думала Прага – ученья идут
Еще до того как самолеты начали приземляться, Иван Углирж с изумлением наблюдал, как на мониторе появляются сотни мигающих точек. Ему показалось это настолько странным, что он счел это техническим сбоем.
«Мы сочли, что это какие-то помехи. Потом мы выяснили, что это все же самолеты, однако нас это не сразу насторожило. Между тем диспетчеры в области уже не отвечали на наши телефонные звонки. По звуку моторов мы слышали, что это военные самолеты, так что мы решили, что проходят какие-то учения».
Иван Углирж полагает, что и сами десантировавшиеся советские солдаты считали: их привезли на учения. Он также вспоминает, что после приземления и высадки десанта военный борт тут же поднимался в воздух, чтобы освободить место для следующего «АНа». Все проходило почти без сучка, без задоринки, за небольшим исключением – несколько самолетов повредили крылья и потом простояли несколько дней в аэропорту.
«Солдаты, которые здесь появились, действительно думали, что это учения. Поскольку мы с ними говорили по-русски, они не знали, что находятся за пределами России. Ни они этого не знали, ни их офицеры. Они были абсолютно дезориентированы», – уверен Углирж.
Он вспоминает, что тогда территория аэропорта еще не была окружена забором, и советские солдаты оцепили подъездные пути. Только тогда он начал понимать, что это – оккупация.
Солдат из СССР затем сменили болгарские военные, которые, по словам очевидца, вели себя куда жестче. «Хотя все русские солдаты были вооружены, они никак не использовали свое оружие, а болгары держали нас на мушке и вели себя достаточно агрессивно», – рассказывает очевидец. По словам Ивана Углиржа, болгарские солдаты были старше русских, при этом у них были более низкие воинские звания.
«В аэропорту всё было украдено: наши личные, оборудование»
После того как аэропорт был занят, военные уже никого не допускали внутрь здания. При этом чехословацкому персоналу удавалось пользоваться телефоном – оккупанты не обнаружили телефонный коммутатор, который находился вне территории аэропорта. Поскольку сотрудники были лишены возможности работать, несколько дней они провели, собирая урожай лука в близлежащих деревнях.
«Когда мы вернулись на свое рабочее место, то увидели там полное опустошение. Все было украдено – наши личные вещи из шкафчиков, со склада. Из оборудования там не осталось ровным счетом ничего», – рассказывает Углирж.
21 августа 1968 года в аэропорту «Рузыне» приземлилось в общей сложности около 700 самолетов оккупационных сил. При этом точные цифры и детали операции до конца не выяснены до сих пор – не все российские архивы открыты, и многие документы по-прежнему хранятся под грифом «секретно».
В ту ночь жители Праги просыпались от гула моторов – воздушный коридор, по которому советские самолеты заходили на посадку, пролегал над густонаселенными районами Нусле и Винограды.
Шрапнель на память
Именно на Виноградской улице Праги находится «Чешское Радио», в то время «Чехословацкое». Его здание станет центром сопротивления оккупации и самых драматических событий первых дней вторжения.
О том дне вспоминает сотрудница радио Итка Борковцова: «После полудня 21 августа мы с мужем находились в столовой радио. Чуть выше по улице от нашего здания взорвался автомобиль с боеприпасами. В столовой были разбиты окна, через которые влетела туча шрапнели. Один такой снаряд я взяла себе на память...»
Известный актер Милонь Чепелка, который позже будет блистать на подмостках «Театра Яры Цимрмана», в те годы был сотрудником редакции военного радиовещания.
Утром 21 августа он планировал записывать репортаж в казармах в Западной Чехии и ничего не знал о происходящем в стране. По дороге он встретил Зденека Сверака, которому на тот момент было 32 года. Сверак станет одним из самых известных чешских драматургов, режиссеров и актеров.
К танкам на мотоцикле
«Я шел к автобусной остановке, когда мне навстречу выехал на своем мотоцикле Зденек Сверак, который был моим коллегой по редакции. Он спросил меня, знаю ли я, что происходит. Я спросил: "А что должен знать?" Он мне объяснил. Я сел сзади, и мы поехали на Вацлавскую площадь», – вспоминает Милонь Чепелка.
В центре города Чепелка и Сверак увидели не только БТРы и танки, но и первого советского солдата. Подобно многим другим пражанам, пребывавшим в шоке от происходящего, журналисты старались объяснить этому солдату, что у СССР нет никаких причин вторгаться в Чехословакию. «Мы пытались ему сказать, что он находится здесь по ошибке, однако он совершенно на нас не реагировал. Черт его знает, может быть, он действительно нас не понимал…»
Милонь Чепелка и Зденек Сверак направились в родную редакцию, которая находилась на сегодняшней Дыковой улице, в районе Винограды. Там они оставались целую неделю. В подполье создавалось радиовещание по сопротивлению оккупации...
Весна превратилась в затяжную зиму
Для целых поколений граждан страны судьба разделилась на «до» и «после» вторжения, многие были вынуждены покинуть родину, а жизнь тех, кто остался, кардинально изменилась. Уже более полувека 21 августа в исторической памяти чешского народа остается одним из самых трагических дней .
«Вторжение», по-чешски «инвазия». Это выражение звучит почти как «вторжение инопланетян». Что ощущают мирные жители, когда в их городе без объявления войны высаживается чужая армия, которая к тому же плохо представляет себе, где она находится и зачем?
Об этом Radio Prague Int. рассказала Алена Громадкова, которая в тот момент училась в аспирантуре после окончания Высшей школы экономики в Праге.
«Я думала, что Чехословакию присоединили к СССР»
– Я находилась в квартире моих родителей, в районе Флора. В 5 ч утра мне позвонили соседи и принесли радиоприемник, который я их просила починить. У соседки был на руках младенец, а сосед мне сказал: «Это радио тебе понадобится». Я спросонья ответила: «В 5 утра – точно нет», на что он сказал: «Понадобится! Здесь русские». У меня был шок. В тот период я серьезно изучала социологию и политэкономию и в первый момент подумала, что нас присоединили к Советскому Союзу, как прибалтийские республики. Я сказала себе: «Ага! Прибалтийский вариант!»
– Вероятно, первое, о чем думает человек в такой ситуации – это о том, где сейчас находятся члены его семьи, и не угрожает ли им опасность?
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
– Я написала письмо брату, который проходил учебную стажировку в ФРГ. Я писала, чтобы он не возвращался, чтобы он боролся с оккупацией извне, а я начну изнутри страны. Это было невероятно наивно. В отеле «Флора», расположенном неподалеку, находились участники международного конгресса по геологии. Уже была четверть восьмого, и они собирались на экскурсию. В числе англоговорящих был пожилой старомодно одетый господин. Я спросила его, не мог бы он послать письмо в Германию. Он сказал: «Конечно» и отнес его на ресепшн. «Так будет хорошо?», – спросил он меня. «Нет, не будет!», – ответила я и начала плакать. «Мы – уже не самостоятельная страна, мы – составная часть Советского Союза!» – объяснила я. Пожилой джентльмен забрал письмо и спросил: «Мне его послать из дома?» И в этот момент на Виноградской улице показались первые танки, на которых сидели мужчины в черной униформе, без нашивок. И эти ученые из отеля поняли, почему им не подали завтрак, и почему за ними не приехал автобус. Черные танки и черную форму использовали нацисты, СС. Самая большая психологическая ошибка состояла в том, что танки были не цвета хаки, а черные и без обозначений.
«Ленин, проснись! Брежнев сошел с ума!»
– А как вели себя в этот момент пражане?
– Когда я там стояла и не переставая плакала, рядом остановился молодой человек на мотоцикле и спросил: «Вы хотите, чтобы я вас куда-нибудь отвез?» Я спросила: «А куда вы едете?» «Защищать радио!» Я сказала: «Так я еду с вами!» А радио с пяти часов утра передавало призывы к населению сохранять спокойствие и хладнокровие. Когда в 7:30 или в восемь мы туда приехали, рядом с радио как раз взорвался советский танк. К счастью, все парни из него успели выскочить – люди необыкновенно быстро разбежались. Помимо горящего корпуса, от танка осталось много металлических фргментов. И я помню, как одна пожилая дама в кожаных перчатках складывала в свою элегантную сумочку эти детали, и её сумочка начала гореть. К тому времени советские военные уже поняли, что младшее поколение горожан говорит по-русски, хотя они всё ещё думали, что находятся в Германии, и не понимали, почему немцы говорят по-русски так хорошо и бегло. Ко мне подошел молодой советский офицер и спросил, что эта дама делает. И я переспросила ее, зачем – ведь ее сумка горит. Дама ответила: «Неважно, я хочу иметь доказательства того, что в Кремле сошли с ума, а эти куски танка останутся в нашем семейном архиве». Я перевела, молодой офицер пришел в ужас и, вероятно, начал понимать, что находится не в Германии. На стенах уже начали появляться такие надписи: «Ленин, проснись! Брежнев сошел с ума!»
– Вы еще пытались разговаривать с советскими солдатами?
– Я быстро отказалась от этой идеи, потому что этот парень был из Прибалтики, и у него были такие грустные глаза… Несколько дней они не пили и не ели. Было понятно, что это не те оккупанты, которые полны сил и представляют опасность.
«Русские никогда не стреляют холостыми!»
– Как дальше развивались события рядом со зданием «Чехословацкого радио»?
– Там началась стрельба. Я была молодой и смогла быстро убежать, остановившись лишь у памятника св. Вацлаву, а затем подошла к отелю «Ялта». Я говорила окружающим: «Не ходите наверх! Там танк и стреляют». Потом я увидела советские танки, которые шли от здания Музея вниз, на Мустек, а 12-летние мальчики с краской и кистями замазывали им окошечки, так что танкисты ничего не видели. Танки начали останавливаться, но разворачивались по направлению к Музею, который тогда как раз был отреставрирован, – его фасад просто сиял. Я стояла у отеля «Ялта», когда начали стрелять по фасаду. Все окружающие инстинктивно упали на землю. Но я тогда была молодой и глупой, с замедленной реакцией, и со своим баскетбольным ростом торчала посреди улицы и глазела, пока какой-то человек не сбил меня жестко на землю. Им оказался американец польского происхождения, который как переводчик некогда сопровождал конвои из Лондона в Архангельск. Я ему сказала: «Я хочу посмотреть! Все равно они стреляют холостыми!» А он схватился за голову и ответил: «Русские никогда не стреляют холостыми!» Этот человек спас мне жизнь, и я часто вожу на это место друзей, и местных, и из-за границы, и говорю: «Здесь я родилась во второй раз».
– Как вы пережили первые дни после вторжения?
– Дома я устроила своего рода лагерь – каждый из моих друзей принес спальный мешок и какую-то еду, и первые три дня мы жили коммуной, что нам очень помогло. Младший брат моей подруги, которому за неделю до этого исполнилось 18 лет, меня напугал. Он сказал: «Где можно найти какой-нибудь пункт регистрации? Мы должны идти воевать! Я хочу быть добровольцем!
– Как сегодня вы оцениваете то воздействие, которое оказала на вас в молодости вторжение 1968 года?
– Это было очень хорошим уроком для всех наивных будущих граждан. Будущих, потому что тогда мы еще политическими гражданами не были. С этой точки зрения нужно быть благодарными оккупации – это поставило крест на всех иллюзиях, которые у нас были.
«Католики не эмигрируют»
Вскоре Алена в числе последних чехословацких студентов отправится на стажировку в Великобританию – границы еще не будут закрыты. На вопрос, не думала ли она тогда об эмиграции, г-жа Громадкова ответила: «Ни секунды! Это они пусть уезжают! Католики не эмигрируют, они живут там, куда их определил Господь!». Через девять лет Алена Громадкова подпишет «Хартию-77».
Большую часть своей жизни, как до, так и после «бархатной» революции, она посвятит работе по возрождению политологии и ее возвращению в академическую и общественную среду. С 1994 по 1996 гг. Алена Громадкова занимала пост председателя внепарламенской партии Демократический союз, от Консервативной партии баллотировалась в депутаты Европарламента, до 2006 г. преподавала в институте политологии Карлова университета.
Своими воспоминаниями и выводами об исторических последствиях вторжения 1968 года с «Радио Прага» пять лет назад также поделился уже ушедший из жизни известный политолог, преподаватель университета Рудольф Кучера (1947–2019).
– В то время я был студентом философского факультета Карлова университета. Мы тогда много обсуждали то, как дальше будет проходить Пражская весна. Однако целый ряд сигналов указывал, что она будет подавлена. Мы этого ожидали, только не знали, как и когда последует реакция.
Жесткая реакция на Пражскую весну была ожидаемой
– Мы привыкли говорить о событиях 21 августа 1968 года, что это было «как гром среди ясного неба». Однако из ваших слов следует, что некоторые граждане Чехословакии, включая студентов, оценивавших развитие ситуации, догадывались о возможном военном вторжении.
– Безусловно. Поскольку руководство Советского Союза постоянно выступало против того, в каком направлении шла Чехословакия. Мы знали, что СССР и его союзники выражали свое недовольство и требовали от представителей Чехословакии остановить это, предупреждая, что в противном случае последует реакция. То есть мы предполагали, что она последует. Мы, конечно, не могли конкретно предвидеть ввод в Чехословакию войск Варшавского договора, однако были уверены, что очень жесткий ответ обязательно будет дан.
– Если перспективы силового подавления Пражской весны были так очевидны, почему руководство Чехословакии не пыталось предотвратить такое развитие событий? Если, конечно, это вообще было возможно.
– Как ни странно, некоторые члены руководства Чехословакии по-прежнему считали, что это можно будет как-то сгладить, обойти. Они были наивными, прежде всего Дубчек – человек, бывавший в Советском Союзе и знавший менталитет советских вождей, все равно полагал, что настолько жесткой реакции не случится. Я же видел целый ряд отчетливых признаков надвигавшихся событий: здесь проходили военные учения, после которых солдаты не ушли, а остались на территории Чехословакии. То есть большой неожиданностью, большим шоком это не было.
– Когда вы столкнулись лицом к лицу с советской армией, – ведь в Праге были части именно из СССР – то пытались общаться с солдатами?
– Да, я спрашивал их, какое им дано задание. Солдаты были абсолютно растеряны. У них были какие-то приказы – что они должны на этом танке доехать в определенное место и т. д., но это были очень молодые люди, которые даже не знали, что находятся в Чехословакии. Они спрашивали: «Где мы? Что это?» Я им говорил: «Вы приехали в Прагу». Они думали, что попали на Запад.
– Как реагировали пражане на внезапное появление на улицах и площадях города чужих танков?
– Многие чехи закрылись в своих квартирах, кто-то отправился купить продукты про запас, думая, что приходит время, когда все исчезнет, и будет нечего есть. Поэтому они пытались как-то обеспечить необходимым себя и свои семьи. Резкую реакцию вторжение вызвало, прежде всего, у молодежи. Я встречал своих сокурсников, которые говорили: «Мы должны вооружаться!» На что я отвечал: «А где вы возьмете оружие, и что с ним хотите делать?» Ведь никто не умел им пользоваться. И что – стрелять в этих молодых русских парней?..
«Было ясно, что Запад не вмешается»
– После первой растерянности, вероятно, пришла очередь осмысления ситуации, в которой оказалась Чехословакия. Граждане страны ждали, что Запад вмешается, попытается как-то воздействовать на Советский Союз, чтобы освободить Чехословакию от оккупации?
– Я изучал тогда историю и философию… Хотя в народе, конечно, циркулировали идеи о том, что Запад вмешается, мне было ясно, что этого не произойдет. Как не вмешался в Венгрии, так и здесь не вмешается. Подобных иллюзий у меня не было – тут были войска Варшавского договора, и НАТО воевать не станет.
– Известно, что после вторжения началась массовая эмиграция граждан Чехословакии на Запад, продолжавшаяся примерно год, пока оккупационные власти не перекрыли границы окончательно. Как это происходило?
– Многие эмигрировали буквально сразу же. Главным образом, в Австрию. Я всегда напоминаю об этом нашим деятелям, выступающим против мигрантов. Следует помнить, что Австрия – нейтральное государство, но австрийское правительство открыло границу для беженцев из Чехословакии и приняло десятки тысяч человек.
– Несложно предположить, что оккупация определенным образом повлияла на народ, его менталитет…
– С моей точки зрения, люди очень сильно поменялись. Я раньше не думал, что народ может настолько подчиниться ситуации – все только боялись потерять работу, перестали интересоваться политикой, сосредоточились лишь на себе, на семье. Началось это пристрастие к жизни за городом – люди уезжали на свои дачи, где, по-видимому, чувствовали себя свободнее. У меня это вызвало чувство глубокого разочарования. Я думаю, что за годы нормализации как народ мы поглупели и так после этого и не оправились.
«Мы молча склоняли спину»
– Поскольку наиболее активная часть народа эмигрировала?
– Да, интеллектуальная элита уехала, и в обществе не осталось никого, кто этому сопротивляется, кроме узкого круга диссидентов… Думаю, сама по себе оккупация еще не была тем переломом. Перелом произошел во время нормализации: тотальный контроль, подавление любого проявления самостоятельности. Это не было открытым проявление насилия… Разумеется, многие попадали в тюрьмы, однако массового насилия не было – мы просто молча глупели и склоняли спину…
Рудольф Кучера станет участником диссидентского движения, подпишет «Хартию-77», будет лишен возможности официально работать по специальности, станет разнорабочим и одновременно известным на Западе автором Самиздата, а после «бархатной» революции выступит одним из основателей кафедры политологии Карлова университета.
