«Смерть Грабала была настолько трагикомичной, как будто ее сценарий написал он сам. В пражской больнице «На Буловце», где писатель лечился, он выпал в понедельник из окна, по словам врачей, во время одного из самых любимых своих занятий – кормления птиц. Медики исключают возможность самоубийства и причастности кого-либо к его смерти», – сообщила об уходе из жизни Богумила Грабала в начале февраля 1997 года австрийская газета Der Standard. Философский роман «Слишком шумное одиночество» этого номинанта на Нобелевскую премию, несомненно, принадлежит к наиболее ярким произведениям чешской литературы как свидетельство времени, когда уничтожались культурные ценности.
«Мою вселенскую боль мне предстоит пережить заново»
«Но я из окна не выброшусь, мой ангел-хранитель меня не то чтобы отговорил, а просто шепнул мне, что тот, кто дал мне достичь глубочайшей опустошенности, сказал ему: уйти вот так – это слишком легко, мою вселенскую боль мне предстоит пережить заново, как последнему китайскому императору, которому вместо казни двенадцать лет полоскали мозги, чтобы он понял, что совершил, и достиг не глубочайшей опустошенности, а сделался простым смертным, который ходит за покупками, как все, чтобы он стал человеком»
– пишет Богумил Грабал в «Слишком шумном одиночестве».
Роман представляет самобытный коллаж, сотканный из лирических воспоминаний, фрагментов статей современных газет и журналов и исторических источников. Раздумья над судьбой произведений искусства, рожденных в минувшие века и в наше время. Свидетельство о времени, когда уничтожались культурные ценности.
«Тридцать пять лет прессую старую бумагу и книги, тридцать пять лет я пачкаюсь литерами, поэтому я подобен научным словарям, которых я спрессовал за это время, наверно, тридцать центнеров» — это часть внутреннего монолога главного героя романа, упаковщика макулатуры Ганти. Он пьет, «чтоб помочь мышлению, чтоб легче попасть в самое сердце текста, ….я, живущий в стране, пятнадцать поколений которой умеют читать и писать, я пью, чтоб чтение мне уже никогда не давало спать, чтоб из-за чтения меня била лихорадка, потому что разделяю с Гегелем его мнение, что в благородном человеке мало дворянина, а в злодее мало убийцы».
Творческое наследие одного из самых ярких современных чешских авторов, родившегося в 1914 году и ставшего, по мнению некоторых его соотечественников, «сейсмографом прошлого столетия», включает десятки книг художественной и документальной прозы. В золотой фонд чешской литературы вошли «Я обслуживал английского короля», «Слишком шумное одиночество», «Пострижение», «Поезда под пристальным наблюдением», на основе которого возник сценарий к оскароноснoму фильму Иржи Менцеля, и другие произведения.
«Слишком шумное одиночество» – короткий роман, объем которого в электронной версии составляет менее восьмидесяти страниц. Подробнее о романе и о самом писателе рассказал в интервью «Радио Прага» Иржи Пелан, литературный историк, профессор Карлова университета, автор книги «Богумил Грабал».
— Облик главного героя романа Ганти довольно сложен. Это персонаж, который появился в сюжетах Грабала еще в ранних рассказах «Пабители» (Pábitelé). Среди них мы найдем повесть «Барон Мюнхаузен», и этим бароном Мюнхаузеном является не кто иной как Гантя.
«Грубоватый простак из пивной, но по своей сути – нежный лирик»
Сборник рассказов «Пабители» был издан в 1964 году. Грабал дал свое определение этому неологизму: «Это люди, способные все преувеличивать, да с такой любовью, что это доходит до смешного», пояснив, что с внешней стороны такие повествователи кажутся грубоватыми, а в их рассказах, которые он называл pábení, присутствуют черты поэтизма и сюрреализма. В словаре чужих слов «pábitel» — человек, изменяющий в своих представлениях реальность, искатель красоты в самых будничных проявлениях человеческой жизни. Впрочем, и сам Грабал относился к числу пабителей. «Внешне Грабал – грубоватый простак из пивной, но по своей сути – нежный лирик, комок нервов», – вспоминал о нем писатель Йозеф Шкворецкий.
«Гантя становится автопроекцией самого писателя»
— В романе «Слишком шумное одиночество» Гантя представляет параллель с самим Грабалом, работавшим во второй половине 1950 –х в пункте приема макулатуры на улице Спалена в Праге, где и происходит действие упомянутого романа. Существовал ли у этого литературного героя прообраз в реальной жизни?
– Гантя был сотрудником Грабала. Его звали Индржих Пойкрт, однако все называли его Гейнрихом, Гайным, сокращенно — Гантей. Это родословная персонажа. При этом, читая роман, мы видим, что это далеко не все, так как с определенного момента Гантя становится автопроекцией самого Богумила Грабала –роман во многом является автобиографическим. Гантя рассказывает нам свою достаточно длинную историю. Повествование охватывает долгий тридцатипятилетний период, и в жизни, о которой он вспоминает, за это времени успевает произойти многое...
— Нимбурк, Кладно, район Либень в Праге, где литератор жил, прописаны в его произведениях. Насколько в целом автобиографично творчество Богумила Грабала?
— О склонности к гиперболе, присущей произведениям Грабала, общеизвестно, как и об экспрессивных приемах в ходе повествования и стремлении автора приукрасить действительность. Каждый, кто исследовал творчество этого автора, начинал интересоваться, насколько правдива та или другая история, есть ли у определенного героя реальный прообраз. В конце концов, когда вы долго ломаете над этим ребусом голову, то приходите к выводу, что все это относится к автобиографии самого Грабала.
Все три варианта датированы июнем 1976 года
— Писатель многократно возвращался к написанию этого своего детища, напечатаны были три разные версии романа, которые существенно отличаются друг от друга. А чем именно?
— Грабал был большим экспериментатором, постоянно искал новые формы повествования. Форму, идеально подходящую для конкретного содержания, которое он хотел передать. «Слишком шумное одиночество» является единственным в своем роде свидетельством такого поиска, которое в других его произведениях осталось скрытым от глаз читателей. В данном случае он написал быстро, одну за другой, практически три версии, три варианта, и все они интересны.
Первая даже была написана в стихотворной форме, длинными аполлинеровскими нерифмованными стихами – в этом смысле текст близок грабаловским стихам Krásná Poldi и Bambino di Praga. Данный вариант ему, тем не менее, разонравился, он решил, что история эта будет более впечатляющей, если рассказать ее прозой, и Грабал ее переписал. Переписал, используя разговорный стиль речи. Однако это его не удовлетворило, и он еще раз переписал роман, на этот раз уже литературным языком. Самое интересное, что все три текста датированы июнем 1976 года. Я полагаю, что это сигнализирует о многом. Грабал в то время пишет, как он сам говорил, a la prima – в один присест. По большей части не возвращается к написанному, а если и возвращается, то только ради того, чтобы вычеркнуть или выстричь из него кусок текста, но в принципе дописывает совсем немного. В данном же случае, переписав текст трижды, он хочет тем самым нам сказать, что в действительности это – всего лишь один пласт, действие которого происходило в трех стадиях или механически. Сказать, что перед нами текст, написанный под авторским диктатом, характерным для данного периода. Он написал то, что звучало у него в голове, и записал три раза.
Писал ради того, чтобы оставить некое свидетельство
— Грабал упоминает цитаты: в романе множество ссылок на литературные произведения, размышления философов, на известные картины, что является доказательством того, что он был эрудированным в этой области человеком. Сложно поверить в то, что успеваемость будущего писателя, как в гимназии в Брно, так и в реальном училище Нимбурка, как вспоминал Грабал, оставляла желать лучшего. Для тех, кто знаком с его биографией, этот парадокс, тем не менее, вполне закономерен...
— Грабал был интеллектуалом, что на первый взгляд и прежде всего в первой фазе творческого процесса, когда он писал так называемые пабительские рассказы, было не настолько очевидным. Казалось, что то, что он пишет — просто им подслушано и не фильтруется через литературную действительность, однако это неверно. В период создания первых своих рассказов Грабал был страстным читателем. В возрасте примерно двадцати лет он собрал в своем ментальном архиве нечто вроде библиотеки, которая его потом подпитывала. В ней осели такие имена как Шопенгауэр, Рабле и, конечно, Гашек, Чехов, Бабель — писатели, которых он читал в молодости и которым остался верен позже. И если он их позже цитирует, то цитирует как некогда прочитанные. Я предполагаю, что позже Грабал уже не читал, он был слишком погружен в собственный писательский процесс. Писать стало для него важнее, чем читать. Причем писать не только ради самого процесса, но ради того, чтобы оставить некое свидетельство. Это обстоятельство все более очевидно, когда мы сегодня читаем его тексты.
Грабал оказался в числе лишившихся права публиковать
— Большую часть своей жизни он трудился как рабочий: на складе при железной дороге, помощником дорожного обходчика, сталелитейщиком, упаковщиком макулатуры – в пункт сбора, по иронии судьбы, привозили на ликвидацию тиражи его собственных книг, в том числе «Домашние задания». Профессиональным писателем стал на пятидесятом году жизни, в 1963-м. По прошествии пяти лет в Чехословакию вторглись советские войска, что явилось большой неожиданностью для жителей страны. Началась нормализация, пришедшие к власти коммунисты-консерваторы не собирались издавать произведения Грабала. Как все это писатель переносил?
— Те годы он переносил тяжело, ему, по-видимому, больше всего не хватало читателей, а Грабал в читателе нуждался. И он стремится вернуться к нему, что в данной ситуации означало подвергнуть себя определенной самокритике. Он пошел на это, выбрав форму, которая мне не кажется недостойной. Хотя некоторые его формулировки, возможно, зашли слишком далеко. Вопросом остается, несет ли писатель ответственность за них. Известно, что его самокритику подвергли пересмотру.
— Речь идет об интервью еженедельнику Tvorbа в январе 1975 года – редактор, чье имя долгое время оставалось неизвестным, так как он не потрудился оставить своей подписи под данным текстом, явно лукавил: «Почему мы, собственно говоря, так долго не виделись? Что вы хотели бы сообщить своим читателям?». Он прекрасно понимал, почему книги всемирно признанного автора пять лет назад исчезли с прилавков книжных магазинов, полок библиотек, из издательских планов. Многие друзья Грабала – Иржи Коларж, Арношт Лустиг, Милан Кундера, Йозеф Шкворецкий – решили эмигрировать, иные, в том числе сам Грабал, лишились права публиковаться на родине. Многие его произведения появились в издательстве Pražská imaginace, выпускавшего произведения писателя с 1985 года в самиздате. Книги Грабала выходили и за рубежом. Публичное раскаяние в «Творбе», рупоре прорежимной пропаганды, должно было открыть писателю двери в государственные издательства.
— Интервью журналу Tvorbа даст ему возможность в середине 1970-х вновь официально публиковать свои произведения, но далеко не все. Гонения на писателя и его неприятие, по сути, продолжаются. «Слишком шумное одиночество» в оригинальном виде попадет в руки читателей лишь в конце 1980-х...
— В 1990-е классик современной литературы удостоился ряда международных литературных премий и званий, в том числе почетного титула Франции «Рыцарь литературы и искусства». В 1994 году он стал кандидатом на соискание Нобелевской премии по литературе. Роман «Слишком шумное одиночество» в ряду сравнений стоит особняком в творчестве Грабала, чем он выделяется среди других текстов?
– Если погрузиться в поэтику пабителей, первых книг, которые долгое время создавали представление о Грабале, в них чувствуется беспроблемное принятие жизни. Да, жизнь непроста, но ее надо проживать и искать в ней эту скрытую красоту и скрытые ценности. Жить по-дружески, и герои Грабала так и поступают: пабители без устали говорят и говорят, выстраивая цепочку самых невероятных историй. Это взгляд на мир и на людей, преисполненный удивления и восторга. А когда вы возьметесь за «Слишком шумное одиночество», то почувствуете, что все прежние характеристики приобретают в данной прозе прямо противоположный смысл. Взгляд на мир здесь вызывает тяжкое похмелье. Герои первых книг ищут общения, тогда как Гантя замкнут и одинок. Это беккетовское одиночество. Пабители выстраивают одну историю за другой, а Гантя молчит. Это существеннейшая разница в данных произведениях. В ранней прозе много аутентичного юмора, тогда как в случае Ганти смеяться просто нечему… В ранних произведениях Грабала также действует принцип безоценочного внимания: вы смотрите на мир и не судите его. Никто не спрашивает, хорош или плох тот или иной человек, глуп он или умен.
Зато в «Слишком шумном одиночестве» можно, скорее всего, обнаружить критику той первоначальной концепции. Философский горизонт мышления в романе очерчен достаточно ясно. В нем поднимаются серьезные вопросы, требующие серьезных ответов. Небеса не являются гуманными – таков мотив этой прозы. В романе озвучиваются большие этические проблемы и даются ответы на них, в какой-то мере однозначные. Возможно, это – самый глубокий парадокс произведений Грабала. С одной стороны – безоценочное восприятие, а с другой – метафизика и философский взгляд, которые заключают в себе определенный этический императив,
— заключает свой рассказ профессор Иржи Пелан.
«Я — кувшин, полный живой и мёртвой воды»
Грабаловскому Ганте, который ищет ответы на вопросы в трудах Гегеля, Канта и Шиллера, сданных в макулатуру, видятся Христос и Лао-Цзы:
«Я видел, как Христос кладёт молитву в основу естества, направленного к чуду, в то время как Лао-Цзы на своём Великом Пути следит за законами природы и только так достигает учёного неведения». Он чистосердечно признается: «...я кувшин, полный живой и мёртвой воды, чуть наклонишь, и текут из меня одни хорошие мысли, я не по своей воле образован и вот, собственно, даже не знаю, какие мысли мои, выдуманы мной, а какие я вычитал, поэтому за этих тридцать пять лет я слился сам с собой и миром вокруг меня…»
(перевод Галины Ванечковой-Желобиной и Веры Ленделовой)
Чьи раны спрыснул мертвой, а потом живой водой своего повествования Гантя и его создатель? Богумил Грабал, многие близкие друзья которого полагали, что он решил покинуть этот мир намеренно, оставил нам много неразгаданных тайн своей жизни и творчества.
