«Сибирские хайку» — светлый рассказ о зловещих депортациях
Графическая новелла «Сибирские хайку» (Sibiro Haiku), признанная в Литве в 2018 году лучшей книгой для детей и удостоившаяся зарубежных наград, вышла в 2022 году также на чешском языке в издательстве Аrgo. Написала книгу, которую сегодня читают уже во многих странах, включая Японию, Юрга Виле. В марте автор представила ее и в Праге.
Мы беседовали с Юргой Виле об опыте депортированных советской властью детей, уроках Сибири, книгах, которые кричат. О том, как влияет война в Украине на восприятие сегодняшних литовских школьников, сотрудничестве с комиксистом Линой Итагаки. Благодаря Лине слова обрели плоть и на страницах книги на равных с людьми живут души их близких...
Свяжи мне шарф — обратный путь на родину...
«Сибирские хайку» — светлый рассказ об одной из самых зловещих глав истории Литвы, поведанный глазами ребенка. Книга была переведена на 13 языков, в том числе на русский. Если открыть комикс, иллюстрированный Линой Итагаки, наугад, может случиться, что первым вам попадется нежный эпизод, посвящающий в нерушимость дружеских уз главного героя Альгюкаса с мертвым гусем Мартином, или в трогательные письма, которые пишут своим близким дети-сибирские ссыльные. Но вот уже над ними вырастает зловещая тень Картофельщика, одного из конвоиров, сторожащих чужаков, говорящих на непонятном языке. Надзирателей, смотрящих на них как на падаль, немчуру, вражеский элемент. Фашистами и паразитами обзывают маленьких литовцев и местные русские ребята, Лева, Вова и Жора, которых пытается вразумить добрая тетя Маргарета. Картинки двигаются, соединяясь в согревающий шарф надежды, который вяжет Даля — он превращается в обратный путь на родину, куда депортированные дети однажды вернутся поездом сирот.
Книга создана для детей старшего возраста, однако им, скорее всего, потребуется помощь родителей в освоении взаимосвязей, немыслимых в сегодняшней Европе. Или вновь мыслимых, если посмотреть в сторону многострадальной Украины, откуда силой вывозят детей на «перевоспитание» в российских учреждениях, утверждая, что их спасают? Кого и от чего спасали в начале 1940-х лет в Литве и в соседних янтарных странах, когда их население загружали в вагоны для скота, увозя за тысячи километров от родных яблонь, костелов и домов, обращаясь с недобровольными пассажирами так, что многие старики и дети так и не добрались до нового места жительства? До бараков, тьму которых их земляки будут разделять долгие годы с вездесущими тараканами и вшами.
«Я — Альгис, но чаще меня называют Альгюкас. Я всегда мечтал путешествовать. Вот только случилось это совсем не так, как я себе представлял. На рассвете 14 июня 1941 года к нам в дом ворвались солдаты и приказали собираться в дорогу. Покидая родную Литву, мы не знали, что впереди нас ждут тяжелая работа, голод и злющие кусачие паразиты в холодном бараке в Сибири. Как сложится здесь наша жизнь? Папа учил нас замечать чудеса мира, поддерживать друг друга. И мы стараемся: организуем хор "Яблоки", учимся играть на музыкальных инструментах и даже влюбляемся. И не перестаём надеяться на возвращение домой».
Маленьким хористам, сопровождаемым взрослыми, велено выступить на концерте, для чего им предстоит добираться по морозу километров десять. До места назначения они так и не дойдут, не узнав и вкуса обещанных им пельменей. Их застанет пурга, и те, кто чудом не замерз в сугробах, будут смотреть, как бросает озлобленный конвоир окоченевшие тела их друзей в прорубь. Оттуда их лица через стекло льда навсегда будут высвечиваться в памяти ссыльных.
Появились книги, которые кричат, написанные из-за долго сдерживаемой боли и невозможности об этом рассказать
Юрга Виле прочитала очень много литературы о ссылках, созданной разными авторами, прежде чем взялась за книгу, воссоздающую историю семьи своего отца. Историю, во многом повторяющую испытания, выпавшие на долю тысяч литовцев, латышей, эстонцев, поляков, армян и представителей других народов. В том числе и самих русских, которые подверглись целенаправленным советским репрессиям.
— Это наш общий литовский опыт, объединяющая нас коллективная память. Я прошла длинный путь, прежде чем добралась до подробностей истории своей семьи, еще вовсе не думая о написании книги. Мое ознакомление с литературой о ссыльных началось, когда мне было 13 лет. Тогда появились первые издания об этом, в большинстве своем тяжелые и сложные. Книги, которые кричат, написанные из-за долго сдерживаемой боли и невозможности об этом рассказать. Я вначале не знала, что мне со всем этим делать. То, что в моем детстве мне рассказывал отец, было несколько туманным — видимо, из-за желания меня оберегать. Он рассказывал об историях, пережитых им в мальчишеском возрасте, стараясь подать их как некие приключения и в более веселом духе.
Альгиса, отца Юрги, сослали с его семьей в Сибирь в 1941 году. Там он пробыл пять лет и вернулся на родину в 1946 году. Как он воспринял созданную дочерью книгу?
— Мой отец был тогда моложе, чем герой книги, прообразом которого он стал. Папе было тогда всего лишь три годика, а в Литву он вернулся в восьмилетнем возрасте. Персонажу моей книги, когда ему приходится покинуть родину, восемь лет, а возвращается он домой в свои тринадцать. Мы преднамеренно прибавили ему годков, так как нам надо было, чтобы наш герой был более деятельным. Мой папа из-за этого чувствовал себя неловко, затрудняясь принять тот факт, что в данном случае мы работаем все-таки над художественной книгой, а не над сугубо документальной без доли собственной фантазии.
Хотелось передать свет, который я обнаружила в тетради бабушки
Свои воспоминания о времени, проведенном в сибирской ссылкe, после возвращения из далекой Сибири, но только после того как Литва восстановила свою независимость, записала и бабушка Юрги.
— Хотя я к тому времени прочитала многие источники об этом, бабушкина тетрадь означала для меня многое — прежде всего, потому что это касалось моей семьи. Там было много эпизодов, связанных как раз с моим папой, а также раскрывающих ее подлинные чувства. Ee oписание меня глубоко затронуло и потому, что бабушка рассказывала о пережитом иначе, чем мне доводилось об этом прежде читать, а также большое внимание уделяла описанию природы и доброты тех людей, которых она повстречала. Именно это и подтолкнуло меня написать книгу, пусть и не похожую на бабушкину тетрадь, однако очень хотелось попробовать передать тот свет, который я обнаружила в ее повествовании.
— Хайку – жанр японской поэтической миниатюры, искусство емко и метко изобразить природу и человека. Каким образом в названии книги скрестились пути слов «Сибирский» и «хайку»?
— Хайку родился как-раз из этой необъемной бабушкиной тетради, написанной обычным карандашом, обложка которой была утеряна, а может ее и вовсе не было. В записях немало зачеркиваний, но их содержание — светлое. Поэтому мне и пришло в голову слово «хайку», так как внутренне я поражалась этой тетрадке. Тому, что можно так кратко и в то же время многое сказать, столь глубоко зачерпнуть. Позже уже выстроилась и другая японская линия, размотался тот японский клубок.
Японцы в качестве военнопленных в Сибири появились позже, в 1945-м
— Вы имеете ввиду то, что со временем вам стало известно, что в Сибири рядом с депортированными советской властью литовцами также жили японцы? Откуда вы это узнали?
Он вспомнил, хотя и не сразу, что литовцы жили отдельно от японцев, но находились рядом с ними
— Литовский режиссер Йонас Вайткус поставил в Японии пьесу «И в Сибири сакура цветет» (Sakura vėtroje автор Айварас Моцкус, совместный японо-литовский проект 2004 год в Театре «Дора» в Токио — прим. ред.). Историю любви депортированной литовки и военнопленного японца в Сибири. Я вспомнила, что когда-то слышала об этом радиопередачу, начала интересоваться подоплекой пьесы. Выяснилось, что она вдохновлена вроде бы реальными фактами, и я стала искать информацию о ссыльных в районе Барнаула. Ее оказалось немало, и тогда я спросила отца, что он помнит об этом, хотя был тогда небольшим мальчиком. Он вспомнил, хотя и не сразу, что литовцы жили отдельно от японцев, но находились рядом с ними. Меня очень потрясло, что такой маленький ребенок, каким он тогда был, который, казалось бы, запомнил лишь только очень личные обстоятельства, на самом деле сохранил в памяти и то, что находившиеся рядом ссыльные были людьми другой национальности. Позже я узнала, что японцы в качестве военнопленных там появились позже, после войны, в 1945-м, мой папа был уже постарше и поэтому мог помнить примерно год такого их соседства.
Книжный дебют
— Как зародилось ваше сотрудничество с иллюстратором и комиксистом Линой Итагаки, которая училась в Японии, а также в Литве и, помимо прочего, преподавала японский язык? Ваш выбор в ее пользу как художницы определила случайность или другие соображения?
— Меня часто спрашивают: «Возможно, Лина привнесла в книгу японскую тему?» Но я должна сказать, что текст, в том числе японский мотив, был написан мной еще до нашего знакомства. Когда книга была завершена, мы с издательницей Сигитой задумались, кто мог бы ее проиллюстрировать. Просматривали работы многих художников в интернете, еще не определившись, каким должен быть стиль оформления, и Сигита вспомнила про литовскую художницу с японский фамилией. Тогда у Лины еще не было опыта книжного иллюстратора, но она участвовала во многих художественных проектах. Позже мы узнали, что она вышла замуж за японца и училась в Японии, а также долго занималась японским языком и работала с японцами в Литве. Поэтому у нее был достаточно богатый опыт с японской культурой, и хотя японская тема — в книге не главная, но все же книге пошло на пользу, что Лина подключилась к проекту. Для нее самой это стало долгожданным дебютом в качестве иллюстратора, а для меня — книжным дебютом, хотя до этого я и писала разные вещи. Так что полагаю, что нас свела не просто случайность, а судьба.
Книга вызвала у россиян очень большой интерес в то время, когда мы еще могли об этом говорить
— «Сибирские хайку» вышли и на русском языке в издательстве «Самокат». Вы ездили, представляя ее российским читателям, в Россию, а, может быть, непосредственно в Сибирь?
Мы планировали представить книгу в тех сибирских местах, где остались потомки наших депортированных
— Нет, мы лично не занимались презентацией книги, хотя у представителей издательства в Москве и Санкт-Петербурге наличествовали разные идеи. Она была издана в России еще до войны в Украине. Мы представили книгу через программу «ZOOM» на одном из российских фестивалей. На самом деле у нас были планы совершить летом, еще до начала военных действий, поездку с ней по тем местам в Сибири, где остались потомки наших депортированных граждан. Oднако началась война в Украине, и все планы пришлось отменить.
— Вызвала ли она живой отклик у российских читателей? Как вы предполагаете, с учетом сегодняшней ситуации, какова дальнейшая судьба этого графического романа в России?
— В контексте происходящего судьба «Сибирских хайку» там довольно туманна. Я точно не знаю, возможно, книга продается в России до сих пор. В русском переводе, чтобы она вообще могла выйти в соответствии с требованиями цензуры в России, в текст были внесены изменения. Да, она вызвала у россиян очень большой интерес в то время, когда мы еще могли об этом говорить. Ну, а сейчас – это далеко уже не первая тема, так что не знаю, каковой будет ее участь.
Права на книгу были проданы в тринадцать стран, вскоре она также выйдет в испанском переводе.
Нельзя просто так отправить в мир, помахав им на прощание, а необходимо разъяснить исторический контекст
— Вначале ее перевели на французский, поэтому мы совершили путешествие по Франции, а потом на немецкий язык. Мы участвовали с Линой и в берлинском фестивале, хотя официального тура не было, так как началась пандемия коронавируса. От этого пострадало и английское издание, но в мае мы поедем представить книгу в Лондон, как бы освежить по новой. Вообще с английской версией романа мы добрались даже до Индии, а Лина представила «Сибирские хайку» и в Японии, куда я не поехала, заболев ковидом. И, разумеется, у соседей мы, сопровождая ее выход, побывали везде: в Польше, Латвии, Эстонии. Эта книга из разряда тех, которые нельзя просто так отправить в мир, помахав им на прощание, а необходимо разъяснить исторический контекст и нашу позицию. То есть, она живет уже определенное время, но все еще требует от нас какого-то внимания, в том числе и в самой Литве.
Когда комикс оказывается в домашней библиотеке, его прочитывают все члены семьи
– Что за эти годы вас более всего удивило среди полученных откликов, и, может, быть, стало неожиданностью?
— Видимо, самым важным для меня является то, что на момент выхода книги в Литве там жило еще гораздо больше бывших ссыльных, переживших в детском возрасте депортацию, чем сегодня. И хотя мой отец весьма переживал, что выбранный мной жанр комикса для такой больной темы может быть неприемлем для представителей его поколения, которое считается более консервативным, его опасения не сбылись. Мы получили очень положительные отзывы, книгу приняли и благословили. Интересно и то, что хотя комикс был создан для детей, но когда он оказывается в домашней библиотеке, его прочитывают все члены семьи. Как мы узнаем, общаясь с нашими юными читателями, они говорят о поднятой в ней теме со своими близкими, что в целом побуждает их к семейным разговорам об истории, и, в частности, об этой конкретной истории. Многие дети начинают рассказывать истории своих семей с подобным опытом и мы предлагаем им запечатлеть на бумаге воспоминания их предков, ряды которых так поредели.
Мечтания Альгюкаса переплетаюся со сновидениями также, как и явь с голосами и прикосновениями умерших душ. Под стук колес поезда ему привидится, как отец, привычно закрутив усы и подняв глаза к небу или скорее к потолку, произносит над обедом благодарственную молитву за дар друг друга, за то, что в доме есть еда, за то, чтобы жене Уршуле вернулся голос, который она потеряла со смертью младшей дочки. «Спасибо пчелкам за мед, благодаря им наша жизнь слаще», — говорит он.
— Мой отец вернулся из Сибири еще мальчиком вместе со своей сестрой одним из официально организованных поездов. Несколько таких возвращений было инициировано и неофициально. Ситуация тогда сложилась особенная, дети возвращались на родину одни, без родителей. Были и случаи, когда детей отказывались забрать из детдомов другие родственники, опасаясь, что к ним прицеплен ярлык депортированных. То есть возвращение не было радостным при осознании того, что их отца расстреляли, а мама осталась в ссылке. И на деле возраст детских персонажей, ставших прообразом моих героев книги, был младше… Вообще-то я сначала хотела написать всю книгу о поезде возвращающихся сирот.
К слову, прежде я думала, что сопровождавшие этих детей в поездке взрослые были прислужниками режима, и в моей первой рукописи они являлись отрицательными героями, но когда мой папа ее прочитал, то воскликнул: «Господи, да эти люди были святыми! Невзирая на риск, они стольким пожертвовали, чтобы спасти детей»
— продолжает свой рассказ Юрга Виле.
— Это были сами литовцы, кто спасал тогда литовских детей? И каков ваш главный посыл читателям?
— Да, спасали их сами литовцы. Так что изначально в моем представлении сложилась неверная картина o сопровождавших людях. С одной стороны, возвращение в Литву для детей было долгожданным, но в то же время они ехали туда, где уже не осталось их дома, родители их там не ждали. Туда, где на них будут смотреть как на прокаженных. И рассказать-то об этом никому было нельзя, чтобы на тебя не смотрели косо — таким детям еще предстояло пережить немало тягот. Но все же их надежда вернуться домой сбылась, и мой главный посыл детским читателям — не поддаваться слабости, не сдаваться в трудных ситуациях, сохранить внутреннее мужество, хранить и лелеять свою веру и вдохновлять других людей.
— Писатель и журналист Чесловас Ишкаускас отмечает в своей статье «Депортации могут случиться и сегодня»: «В целом во время первой оккупации (1940–1941 гг.) из Литвы было депортировано, заключено в тюрьмы или расстреляно около 35 000 человек. Для нашей маленькой страны это просто огромные цифры. Среди депортированных в основном были представители политической, военной и экономической элиты Литвы». Как воспринимают литовские школьники, когда вы говорите с ними об истории, перспективы своей страны в свете войны в Украине?
— Когда я прямо спрашиваю у школьников: «Сколько среди вас в классе оптимистов, пессимистов и реалистов?», выясняется, что оптимистов совсем мало. Больше всего реалистов — по крайней мере, с точки зрения самих учащихся, как они понимают смысл этих понятий. Но немало и пессимистов, так как на них очень сильно влияет то, что сейчас происходит. У них нет полной уверенности, что нам гарантированы тишина и спокойствие, раз мы являемся суверенным и свободным государством, oни чувствуют определенное беспокойство.
История, рассказывающая также о человечности, которая может быть проявлена в такие трудные времена
Инициатором издания книги на чешском языке, как и ее переводчицей, стала Вера Коцианова. Ранее она выбрала из фольклорных сборников, перевела либо художественно пересказала на чешском «Литовские сказки». Перевела удостоенную наград книгу литовского писателя Юргиса Кунчинаса «Тула». В 2014 году основала одно из самых маленьких периодических издательств в Чехии под названием Venkovský dílo в городе Пецка. Оно, помимо прочего, публикует переводы литовской литературы. Благодаря Коциановой был издан сборник стихов Томаса Венцловы Čas rozpůlil se... / Įpusėja para («Время – надвое») в зеркальном литовско-чешском варианте.
Почему, на ее взгляд, чешскому читателю стоило бы ознакомиться с сибирским опытом литовцев, чем он может расширить кругозор?
— Во-первых, потому, что это — не только литовский опыт, а в значительной мере и общий накопленный опыт. Я имею в виду преследования, депортации в не столь отдаленные времена. И, как мы сейчас видим, актуальная политическая ситуация — совсем не такая, как мы могли бы ожидать еще пять лет назад. Одновременно осознание исторических взаимосвязей остается важным во все времена. Мы должны знать свою историю, чтобы извлечь из нее уроки, если, конечно, мы на это способны. Однако «Сибирские хайку» — история, рассказывающая не только о преследованиях, но в целом также об общей человечности, которая может быть проявлена даже в такие трудные времена. И это для меня является главным.
Фамилия семьи главного персонажа отсылает к ульям
— Натолкнулись ли вы в качестве переводчицы на подводные камни? Какие сомнения вас одолевали при поиске ключа к сложным местам в тексте?
— Разумеется, читать и переводить — это совершенно разные занятия, крепких орешков было очень много. Возможно даже, что чем легче текст читался, тем сложнее было правильно его перевести с помощь немногих слов, которые могут поместиться в «словесные пузыри» комикса. Много работы потребовали имена собственные и, в частности, фамилия семьи главного персонажа, в оригинале Koriai, что означает «соты» и символически отсылает к ульям. Однако найти эквивалент с окончанием, аналогичным литовскому, а на этом автор настаивала, было сложно. Я занималась этим несколько дней, а может и дольше. Наконец остановилась на варианте сочетания корня «Мед» и «кус», найдя для мужской фамилии в чешском переводе типичное литовское окончание — на выбор у меня были «-ус», «-ас» или «-ис». Так что главного героя в чешской версии комикса зовут Альгис Медкус.
В тексте встречаются и некоторые экспрессивные русские словечки.
— Литовцы в книге являются ссыльными, а русские — надзирателями, русский языковой пласт, являясь здесь более грубым, чем литовский, в данном случае во многом несет и определенную смысловую нагрузку и содержит вульгаризмы, что является отражением той ситуации. И эти русские слова непросто полноценно перевести на славянский язык, в данном случае — на чешский. Там, где напротив друг друга стоят литовский и русский языки, контраст между ними очевиден, но для того, чтобы передать эти оттенки на чешском языке, требуется поработать. Повторяются там и такие русские слова в приказном тоне вроде «тихо!», «вон!» и «давай!», а мне было необходимо добиться того, чтобы из чешского текста было понятно, когда звучит русская, а когда литовская речь.
Там присутствует сближающая линия, объединяющая хороших людей без оглядки на их национальность
— В контексте происходящего в Украине часть общества может склоняться к демонизации русских. Не может ли произойти так, что читатели комикса будут воспринимать линию, обусловленную национальной принадлежностью, как разъединяющий мост между представителями двух народов? Есть ли в книге и положительные персонажи, представленные русскими?
— На мой взгляд, там скорее присутствует сближающая линия, которая объединяет хороших людей без оглядки на их национальность. А они могут быть как среди первых, так и среди вторых,
— подытоживает переводчица «Сибирских хайку» Вера Коцианова.
Как сообщила Юрга Виле, по имеющимся у нее данным, в целом из ссылки в Сибири в Литву вернулось около 500 детей.
— Вдохновившись экспедициями в Сибирь, организованными с целью возвращения детей литовцев на родину, фотограф нашей книги Тадас Казакявичус разыскал немало детей-сирот, которые тогда вернулись, как и мой отец. В итоге он сделал свой фотопроект «Прошлогодний снег», чтобы показать, как те дети выглядят сегодня, какую долгую жизнь они прожили и какие это светлые люди. Про это говорится и в книге: Сибирь измучила депортированных, но сделала их и более сильными. Те, кто выжил и вернулся, приехали оттуда внутренне более окрепшими. Они боролись за свою жизнь, но и жили долго, а также наконец дождались независимости своей родины, что для них было очень важно.
В конце графической новеллы оставлено место, где вы можете написать свое хайку, хокку, что буквально означает «начальные строфы». Однако очень хотелось бы, чтобы история не дала возникнуть потребности в очередной светло-горькой исповеди ребенка, с которым мы успеем породниться, читая книгу.
