Из Чехословакии 1989 года специально для программы «Время»
На экранах телевизоров в СССР появилась переполненная Вацлавская площадь, флаги, транспаранты, восторженные глаза молодежи, лица чехословацких диссидентов, чьи имена еще недавно было запрещено произносить вслух... Сергей Андреев, заведовавший отделением Гостелерадио в Праге, вспоминает дни «бархатной» революции как самые яркие в своей журналистской карьере. В ту пору чехословацкое телевидение ежедневно ретранслировало программу «Время», так что эти репортажи смотрели и в самой ЧССР. Хотя сегодня бывший советский, а ныне российский журналист считает, что далеко не все ожидания сбылись, эти дни остались в его памяти навсегда.
Журналист Сергей Иванович Андреевработал в Чехословакии с 1984 по 1993 год. Сегодня он является заместителем главного редактора петербургского еженедельника «24 часа».
Эпоха Горбачева – время прихода свободы слова и превращения пропаганды в журналистику. Советские корреспонденты, работавшие в «домашних» соцстранах, не считавшихся раньше «полноценной заграницей», неожиданно оказались на улицах восставших городов. Постепенно менялся тон освещения событий для аудитории в СССР: «провокационные антиправительственные демонстрации» превращились в «требование преобразований» и «перестроечные настроения», а безвестный «В. Гавел» – в драматурга, лидера протестов, а потом и в президента Вацлава Гавела.
«Мы не произносили в эфире имя Яна Палаха»
– Когда вы поняли, что назревают перемены?
– Мы это почувствовали примерно с начала 1989 года. Шли демонстрации. Тогда говорили: «На Вацлаваке наверху получишь массаж, а внизу душ» – людей разгоняли дубинками и водометами.
– Как вы освещали эти события для зрителей тогда еще Советского Союза? Например, в январе 1989 года в Праге прошла «Неделя Яна Палаха» в память о 20-летии его самосожжения. Вы могли произносить в эфире это имя?
– Нет, но не надо забывать техническую сторону: демонстрации проходили всегда вечером, а у нас была только киноаппаратура, требовавшая двухчасовой проявки. Выпуск новостей в Москве выходил в 21.00 – это 19.00 в Чехии, так что мы ничего не успевали, и весь материал шел по обмену, от международных телекомпаний.
– До начала нашего разговора вы упомянули, что Москва не руководила вашими действиями.
«Кадры для репортажей нам давали ребята с чехословацкого телевидения»
– Вы знали, что 17 ноября 1989 года будет массовая студенческая демонстрация?
– Нет, мы об этом не знали. И материал о событиях, которые состоялись вечером, был также получен из международных обменных систем по обмену. Однако потом мы, конечно, вышли на улицы, много снимали Прагу. У меня по сей день остались кассеты с кадрами зданий, витрин, дверей, оклеенных лозунгами и плакатами. Сложно было без видеоаппаратуры – корпункты в соцстранах, в отличие от Англии или Америки, снабжались по «второму разряду». Все материалы – а мы выдавали по одному-два репортажа в день – нам предоставляли ребята с чехословацкого телевидения. Мы были рядом, на тех же митингах, и пока ехали, я что-то набрасывал «на коленке», а пока коллеги десять минут пили кофе, должен был наговорить текст. Таким образом мы успевали к эфиру. Это было удивительное товарищество – мы-то выходили раньше них на полчаса: свои кадры они видели в нашем новостном выпуске в семь вечера по Праге, а они выходили в 7.30.
Техника нам пришла 5 декабря – ночью мы получали ее в аэропорту. Я так много говорю о технике, потому что телевизионному корреспонденту можно сколько угодно ходить по митингам, но если нет картинки, это как фотограф без фотоаппарата…
Вальтер Комарек (1930–2013) – чешский экономист, политик, активный участник «бархатной» революции, член правительства национального согласия, депутат Федерального собрания, лидер социал-демократов на выборах 1992 года
– И какую Прагу видел тогда советский зритель?
– Незабываемую. Мне очень жаль, что сейчас все мажут одной краской и говорят о «цветных революциях» вообще. Они не видели лиц этих студентов, этих глаз, не слышали Вальтера Комарека, с которым я потом очень подружился и даже перевел его книгу. Это была удивительная атмосфера великих ожиданий, с моей точки зрения, не совсем оправдавшихся. Казалось, вот-вот все скажут: «Мы единый маленький чешский народ. Что нам делить? Зачем нам гнать одних, сажать других? Все забудем, начнем все заново!». Но не случилось. Пришли выборы, появились партии, которые начали подставлять дуг другу подножки, и мы поняли, что все пойдет не так.
«Чешский народ никогда не верит пустым обещаниям»
– Вы считаете, что люстрация была ошибкой?
– Какие митинги вам запомнились?
– Прежде всего, на Летне. Несмотря на огромное количество людей, организация была на высоте, думаю, именно благодаря духу тех дней. Стоял мороз, и если после выступления говорили: «Давайте попрыгаем!», все прыгали. Известный факт: первого послереволюционного министра иностранных дел Иржи Динстбира, который работал на тот момент в котельной, вызвали по поводу прорыва труб, а потом из кочегарки он отправился руководить министерством.
– С кем вы лично вы делали интервью?
– Какое впечатление произвел на вас Вацлав Гавел?
– Беседуя с корреспондентом советского телевидения, он как бы зажимался. Я раньше его не знал, он меня тоже, вместе мы не выпивали... Не думаю, что это были хорошие интервью. Вообще, Гавел меня выделял, потому что, в отличие от других корреспондентов, я прилично говорил по-чешски. Я задавал ему всякие разные вопросы. Когда произошло это дурацкое событие – депутаты покрасили розовой краской советский танк, то мы не могли этого ни пропустить, ни хвалить. Однако любые вопросы, в том числе не самые легкие, Гавел всегда воспринимал нормально.
«Швейк бы сказал: "Как это прекрасно – утонуть, но с партийным уставом в руке!"»
«У меня до сих пор хранится украденная авторучка, которой подписывали договор о выводе советских войск»
– Не будем забывать, что когда шли протесты, в Чехословакии еще стояли советские войска. Это как-то звучало в ваших репортажах? Какую роль это в целом играло?
– Вы называете себя «участником событий». Вы были на чьей-то стороне или старались оставаться беспристрастным наблюдателем?
– Я не мог быть просто наблюдателем, потому что нельзя жить в стране и не любить ее. Мы переживали, не знали, что будет, тревожились за страну, которую любили. Как она будет жить?
– А чего вы боялись?
– Людям свойственно бояться, когда меняется общественный строй. Что люди будут есть? Как будут жить? Будет ли работать сельское хозяйство? Промышленность? А разве эти опасения не обоснованы? Разве металлургия теперь бьет все рекорды? Разве сельское хозяйство не пережило тяжелого периода, когда стали раздавать землю и только потом поняли, что это глупость… Конечно я был участником событий – меня каждый вечер смотрели в Праге, знали в лицо. Помню, я сделал репортаж об одном предвыборном митинге – это было уже весной 1990 года, когда начались «драки» между партиями, и я высказывал сожаление по этому поводу. После этого на Вацлавской площади ко мне подошла какая-то тетка и начала говорить, что я такой-сякой, на что я ответил, что всегда выражаю собственное мнение.
«Когда собирается полмиллиона – "картинка" говорит сама за себя»
– Мы не ставили такой задачи. Мы просто хотели честно работать в этой стране, не говорить неправду. Когда собирается полмиллиона человек, «картинка» говорит сама за себя, и не нужно кричать: «Как тут все активно! Как много людей!» Зачем? Все и так понятно.
– После вторжения 1968 года отношение к русским в Чехословакии, скажем прямо, поменялось. Вы чувствовали неприязнь, когда начинали работать?
– Нет, не чувствовал. Первое, что я сделал – постарался изучить чешский язык, ведь я приехал без знания языка. Тогда могли и так отправить работать в соцстрану: «Подумаешь, говори по-русски!». А когда знаешь язык, пытаешься найти контакт с людьми, все идет по-другому. Кроме того, пришло горбачевское время. Сейчас у нас в стране его много «пинают», а ведь это время больших изменений. Для меня как журналиста это было особенно заметно – люди начали говорить! В 1988-89 году в Праге я бросался к телевизору смотреть Съезд народных депутатов. Я помню, как в 1987 году в Прагу приезжал Горбачев, как его принимали.
«Все хотели пожать Горбачеву руку»
– Здорово принимали! Улица Пршикоп уже тогда была пешеходной зоной, и Горбачев должен был пройти пешком от Вацлавской площади до Пороховой башни. Организаторы поставили железные барьерчики, и пространство между ними начало сужаться, и он шел уже через сплошную толпу – все хотели пожать Горбачеву руку. Я понял, что оператору конец, поднял его на руки, благо он был не богатырского сложения, а я тогда был молодой, красивый, сильный. Я пятился через эту толпу, и только так нам удавалось снимать Горбачева...
Сегодня Сергей Иванович Андреев продолжает следить за событиями в Чехии, много времени посвящает укреплению чешско-российских культурных связей, возглавляет Общество братьев Чапеков в Санкт-Петербурге.
