Писатель Наталья Громова: драма переезда и другие истории

Мы продолжаем серию интервью по следам Международной книжной ярмарки «Пражская книжная башня». Александра Баранова побеседовала с Натальей Громовой — писателем, литературоведом, историком литературы, драматургом, журналистом, педагогом, финалисткой премий «Русский Букер» и «Большая книга». Наталья преподает в Свободном Университете курс по литературным мемуарам и автобиографической прозе. На ярмарке она представила свои последние книги, вышедшие в израильском издательстве «Книга Сефер».

- С чем Вы приехали на книжную ярмарку?

Фото: Издательство Книга Сефер

«Я приехала с книгой «На два голоса», в нее входит мой небольшой роман «Насквозь», который когда-то был финалистом Национальной литературной премии «Большая книга». Но так как в нем еще есть послесловие, связанное с эмиграцией и бегством из России, оно уже более современное. Здесь, в издательстве «Сефер», нам предложил Виталий Кабаков объединить два романа, мой и моего мужа, где он комментирует меня. Вообще это одновременно и семейная история, и историческая. Здесь существует и наша небольшая драма, связанная с желанием отъезда и заглядыванием назад во все отношения, и вообще во всю жизнь. И все это происходит на фоне большой-большой истории, потому что в 2014 году я начала обо всем этом думать, и сын мой вообще жил тогда в Киеве, и я прошла Майдан. Все это я видела своими глазами, и тогда я поняла, что вот в этой точке связана большая история и личная история. И мне стало очень важно это рассказать. Это одна книжка. Еще есть книжка, называется «Дом-музей». Я написала очень много всяких документальных книг, которые просто вывезти даже не могла. Об Ольге Бергольц, Пастернаке, Цветаевой, о многих-многих других. По совместительству я еще и профессор Свободного Университета. И вот эти герои в маленькой моей книге «Дом-музей», - тут важно еще сказать, что я проработала в нескольких музеях – Пастернака, Цветаевой и Государственном литературном музее, - там всякие смешные и драматические музейные истории, небольшие эссе о дорогих мне людях от Евгения Шварца до Ольги Бергольц и так далее. И там большое ковидное эссе о Диккенсе и моем детстве. Очень необычная проза».

Фото: Издательство Книга Сефер

«И второе, это то, что мой сын, сценарист (сейчас он живет в Варшаве), когда я убежала 4 марта из Москвы, он преподавал украинцам, учил их сценарному мастерству через Zoom. Когда началась война, он все равно продолжал это делать, и там в самых страшных местах оставались его студенты. Они писали о своих впечатлениях, когда началось полномасштабное восторжение. И эти тексты были настолько пронзительные, эти рассказы о том, кто что пережил, когда началась война. В результате на их основе, я как книжный человек, а он как человек пишущий, мы создали вот такую вот книгу «Разоренный дом». Она вышла по-украински и по-русски. С ней, конечно, тоже сложная история, потому что кто-то из ребят вообще не хотел, чтобы это было по-русски написано. При том самое драматическое, что не хотели именно те, кто жил в Харькове, те, кто вообще-то русскоязычные, они как раз все перешли на украинский. Крымчане – тоже все перешли. Киевляне еще могут на русском говорить. Там было много драматичного, например, «Мариупольские хроники». Книга выйдет на немецком и на английском, возможно, на других языках».

- Какая-то история запомнилась Вам больше всего из этой книги?

Фото: Александра Баранова, Radio Prague International

«Да, там очень сильная история Наташи Билан. Она очень хороший писатель и драматург, при том, что она еще и врач-эндокринолог. Там удивительная история про человека. У нее маленький мальчик и большой мальчик. И она пишет, что вот мы до войны все время не могли все соединиться. Мы все куда-то уезжали, все время жили отдельно, ужасно мучились, скандалили. В общем, была такая трудная жизнь. Но это несчастье привело к тому, что мы вдруг оказались с семьей. И вот эта история того, как люди переосмысляют, как они живут каждый день, как они готовят запасы воды, как они беспокоятся друг о друге. В процессе этих несчастий что-то такое узнают о жизни, чего, в общем, для многих из нас закрыто. Кто-то говорит, что теперь я понял, что до войны я вообще не знал, про что жизнь, а теперь я ценю каждый день. Кто-то говорит о том, что он научился любить и так далее. Вот такие сюжеты. Они очень, с одной стороны, драматические, а с другой – очень человеческие».

«У моего мужа есть еще тут дополнительная книжка о его детстве. Он вообще очень много писал рассказов и публиковал, хотя он учитель физики и математики. Он их публиковал в журнале «Знамя» всегда. Он пишет из советского детства, от лица мальчика, который переживает все на свете. А вторая часть будет уже от лица учителя физики. Обе они достаточно смешные и трагикомичные. Поэтому мы приехали с богатым урожаем. Надеюсь, что что-то будет кому-то интересным».

- Вы упомянули про то, что одна из книг и про личную драму в том числе, про эмиграцию. Вы можете чуть-чуть подробнее об этом? О какой драме идет речь, если можно?

Фото: АСТ, 2013 г.

«Да, конечно. Драма состояла в том, что у нас в наших отношениях с мужем была постоянная тема отъезда. И так как я занимаюсь архивами, литературой, то я делала очень много выставок. А так как я была очень востребована, то для меня отъезд это был абсолютно невозможной ситуацией. И на этом у нас просто пошла такая трещина. Потому что для него это было очевидное ощущение надвигающейся катастрофы, и он об этом пишет. Но он пишет тоже по-своему, с юмором. Вот такой вот жене, которая все время пишет книжки и живет в каком-то своем мире. И он про это рассказывает юмористически. Хотя там есть и момент драматический. Собственно, на этом построен главный разлом, хотя там есть много мелких. Но проблема еще состояла в том, что когда я хотела писать действительно о 2014 годе, я хотела писать на эту тему свою историю. Но получилось, что без того, чтобы рассказать про всю свою семью, про то, что все связаны с этим концом советской истории, от моего очень тяжелого деда до моего отца, с которого все начинается, моей мамы. Каждый человек причастен к тому, что происходит в истории. Пришлось писать о себе фактически с рождения. И из этого выросло данное повествование, потому что мне надо было разобраться с собой. Хотя я пишу прозу крайне редко. У меня есть первый большой архивный роман «Ключ. Последняя Москва». Это про то, как я попадала в эти абсолютно немыслимые приключения с архивами. Просто когда наступают какие-то драматические моменты, то дальше ты начинаешь об этом писать. И я хотела даже тут прочесть маленькое послесловие про то, как я оказалась в Варшаве среди беженцев. Этим и заканчивается книжка. Очень, очень для меня сильная».

- Наталья, мы хотели поговорить про переезд. Как Вы себя ощущаете в Израиле?

Фото: Редакция Елены Шубиной, 2023 г.

«Я себя ощущаю хорошо, хотя мне и стыдно об этом говорить, потому что все мучаются, все страдают. Во-первых, понимаете, я не еврей вообще ни на одну каплю, наверное, поэтому я так сильно люблю Израиль и очень люблю этих людей, потому что это все люди слова, они любят книги. У меня сразу появилось огромное количество читателей правда, они все, конечно, из мира уехавших в 1990-е годы. Они все уже состоялись, они очень хорошие друзья и слушатели, но дело даже не только в этом, а в том, что это вообще как бы страна чудес, несмотря на все драмы, потому что там ты всех встречаешь, там постоянно происходят удивительные вещи. Мир действительно стал невероятно маленький. Я еще одновременно преподаю в Свободном Университете, состою в французском Независимом институте философии, где я время от времени читаю лекции про свои какие-то сюжеты. Я сижу в Израиле, который мне просто дал гражданство, а больше мне никто, потому что иначе мне надо было бы сесть на шею своего сына, который в Польше сейчас с тремя детьми. Этого я не могла себе позволить, и, собственно, началась какая-то абсолютно новая для меня страница. Все получилось так, как хотел мой муж. Но, с другой стороны, это так логично, потому что я знала, что если я там останусь, я буду сидеть. Это я знала точно, потому что я не могла жить, дышать этим воздухом. Вот мы еще там выпустили книгу «Сага Ашкловских», большой-большой сюжет Ашкловских о всей семье, основанную на архивах. Но уже вот эти все «зетовцы» встали и сказали, что «она ест наши деньги, буквы, наши книжки», в смысле, что я не смею издавать уже, доносы посыпались. Я не знаю чем кончится дело, книга пока в типографии, и я пока не отказываю себе в том, чтобы просветительские книги там выходили. У меня там очень большая аудитория. Как будет, так будет. С другой стороны, я в принципе ни о чем не жалею вообще, потому что все правильно происходит. Я имею в виду в моей частной жизни. Целиком все ужасно, а в частной – нормально».

- Мы с вами поговорили о том, что была проблема – один хочет эмигрировать, уже готов, второй – нет. А что делать людям, у которых, например, раскол мнений в семье, встречали Вы такое?

Фото: ArsisBooks, 2020 г.

«Да, постоянно, я вообще столько встречала таких драматических историй. Что делать в такой ситуации? Ничего не делать, потому что, понимаете, каждый должен слышать свою судьбу. Кому-то приходится, может быть, из-за этого расставаться. И так бывает. Потому что одни люди могут принять все как есть, а другие не могут. В моем гуманитарном случае претворяться вообще было невозможно или делать то, что я продолжала делать. Я бросила потрясающую выставку Диккенса, красоты немыслимой. Я ее придумала, вела экскурсии, и вот я просто не могла говорить. Наступают такие времена, - они почти небесные, - когда каждый человек находится на развилке судьбы, и до этого, может быть, многие люди жили вполне инфантильно. Они могли дожить до 70 лет – жизнь сама идет, плывет, а тут вдруг наступает новая реальность, когда человек должен делать выбор. Это сложно для любого человека, а уж для страны, для этого нашего несчастного народа делать выбор невыносимо».

- Менталитет? 

Фото: Corpus, 2019 г.

«И менталитет, и то, что ты на себя берешь ответственность. Ты же ее не перекладываешь, но оказывается, что и нам тоже, людям, которые что-то понимают и мыслят, тоже очень трудно делать выбор. Мы же от чего-то должны отказаться. Я отказалась от дома, от своих книг, вообще от всего. Когда я взяла этот чемодан, то вдруг поняла, что я свободна. До этого все говорили, как же ты оставишь свои книги, а друзья, а дом? Но ты понимаешь, что все, нельзя по-старому жить. Поэтому тут нельзя давать советы, это очень индивидуальная история. У каждого у нас «хвосты», и я не осуждаю людей, у которых там родители, у которых сложные ситуации с детьми, которые не хотят ехать. Но я вижу, что они захлебываются, если у них оголенные нервы, они просто гибнут. Я уж не говорю, что нас ждет еще очень много всяких испытаний».

- Какую роль, как Вы считаете, вот такие мероприятия, как сегодняшнее, играют для эмигрантов и, может быть, и для тех, кто остался?

«У меня очень смелые предположения. Происходит переформатирование вот того книжного мира, потому что если вы посмотрите списки ярмарки, кто там выступает, что там происходит, там больше нет воздуха, и этот воздух будет теперь переходить в другие сферы. Поэтому что я могу сказать: будет абсолютно меняться теперь вообще книжная ситуация. Может быть, мы останемся на этих островках с этими новыми, свежими книгами. Но то, что там все схлопывается, это я могу сказать совершенно точно. Они вытеснят все, что чуждо. Именно поэтому я сейчас получила от Свободного Университета мотивационные письма ребят, которые хотят все равно в России учиться дальше. И они говорят, ну, дайте нам хоть немножко еще кислорода. Все понимают, что культуры больше нет. Значит, эта культура будет перемещаться, а вот в каком виде, это все от нас зависит. Поэтому мы будем как бы переходить в новое качество, в новую реальность. Но все зависит опять же от энергии, от того, что это все сложно, потому что денег это никому не приносит, ни продавцам, никому. Писать очень сложно, да, но как бы мы привыкли писать просто так. Я понимаю, что нам надо поворачивать руль, чтобы было что-то новое».