Сердце Плахта сильнее бьется в Амазонии
Сегодня мы вернемся к рассказу о чешском художнике Отто Плахте, породнившемся с индейцами, и последней его выставке. О пражанине, который вот уже двадцать лет не может обойтись без Перу.
Когда Отто было 14 лет, он, блуждая в своих снах по несуществующим лабиринтам парков в стиле модерн, где находились колодцы из костного мозга, из которых струились ручейки цвета крови, позже рисовал вымышленные города. Будучи в возрасте 16 лет, решил выучиться на архитектора, однако выбрал наконец живопись, найдя это занятие более свободным, динамичным и веселым. В молодости ему приходили в голову мысли о том, что можно было бы жить в опустевших рудниках среди глиняных каскад, напоминающих тибетские монастыри, вдали от цивилизации. Идеалистические эти мечты остались в прошлом.
Одна из его выставок проходила в 1990-е годы в Майами, крупнейшем городе Флориды, и Плахт стал свидетелем того, как многие американцы, находившиеся вокруг него, направляются открывать для себя Тибет. Чешский художник посему решил, отчасти из духа противоречия, идти по иному пути и отправился в загадочный мир дождевых джунглей, в Амазонию, которая привязала его к себе гораздо сильнее, чем он мог тогда предположить.
Развернемся однако в сторону стобашенной столицы и пражской галереи Montmartre, принявшей в свои недра мир Амазонии.
«На этой выставке представлены картины, написанные по большей части за последние три месяца. Я вернулся из Перу 5 декабря и с того времени готовился к этой выставке, поэтому здесь преобладают вещи, созданные за короткий промежуток времени – правда, они экспонируются вместе с двумя картинами, возникавшими долгие годы и завершенными в последнее время».
- Что является предпосылкой особенно длительной работы над определенным полотном в вашем случае?
Отто Плахт, по его словам, стремится выразить этот индейский опыт посредством доступных ему метафор:
«Прошло уже двадцать лет с той поры, когда я впервые попал в амазонские джунгли, и этот период моей жизни отмечен противоречивыми фазами. Я приехал туда без какой-либо подготовки, как чистый лист бумаги, tabula rasa, что было определенным преимуществом, потому как я был открыт этому опыту. Разумеется, был открыт ему даже чрезмерно, поэтому и могло произойти то, что произошло. Но я этого хотел и стал там отцом, то есть создал там семью в рамках индейской общины. Семья эта там распалась, но я все стараюсь ее как-то сохранить и перевез семью в Чехию.
«Не знаю, был ли это правильный поступок или нет, но для детей, которые здесь выросли, Чехия уже стала родиной. Мои дети родились в 1996, 1998 и в 2000 годах, примерно с 2000 года они растут в Чехии. Я, конечно, езжу с ними на экскурсии в Перу, но для них эти поездки не имеют такого значения, как приобретенный там некогда мной опыт. Они родились там и для них новый опыт - это Чехия. Так что все это происходит в каком-то взаимопроникновении этих культур и в ситуации антагонизма этих двух миров, что представляет собой определенную сложность и будет длиться не один год, пока мы не найдем каждый свое. Я езжу туда за энергией, которую не могу найти в Европе».
- Удалось вашим детям сохранить индейский язык, которым они говорили с детства?
«Нет, не удалось, они его забыли, он быстро испарился, даже их мать свой индейский язык почти забыла. Они говорят на испанском, так как ходили там в школу».
«Я стараюсь перевести эти истории посредством красок, живописи на язык полотен. Тем самым для меня конкретная обособленная история в процессе работы над картиной в некотором роде начинает терять свое значение, однако тем большее значение приобретает сам этот процесс. И тогда эта история вновь поселяется в картине и занимает в ней главенствующее положение».
- Судя по сюжетам картин, раскрывающих мифы создания растений или приближающих присутствие неведомых лесных духов, ни одна из этих историй не могла бы произойти здесь, в Чехии…
«Я думаю, что не одна из этих историй действительно не могла бы произойти у нас, хотя намеченное здесь направление и не совпадает полностью с четко определенной этнографически-индейской моделью, а именно потому, что в основе этих работ лежит путь, скажем, природного познания людей, которые полностью зависимы от единственного источника, от матери, которой являются джунгли. Поскольку я являюсь фигуративным художником, в моей интерпретации индейского мира главная роль отдана фигуре, на которой держится вся эта история».
«В историях Амазонии можно распознать три уровня – уровень природы, человека и духа. Это троица, пребывающая в тамошней культуре в совершенном единстве, - это только мы, наблюдающие за всем этим извне, разделяем увиденное на классы. Миф, которым живут индейцы, принимается ими без объяснений, не подвергается сомнению, он живой. То, что в Европе исчезло 100-200 лет тому назад - бытующие среди коренного индейского населения легенды о существах, живущих в лесу, входит в прямой конфликт с нашей цивилизацией XXI века и, понятное дело, легенда проигрывает цивилизации», - заключает пражский художник Отто Плахт, чье сердце бьется сильнее в Амазонии, .
