«Питомник призраков, арена колдовства». Анджело Мария Рипеллино в магической Праге
«Как и над городом на Влтаве, над этой книгой возносится силуэт Градчанского холма – доминанты Пражской котловины. Контрастируя с расположенной ниже Малой Страной, с ее барочной архитектурой, ритмически перемежающейся с зеленью садов, в Градчанах высится готический собор Святого Вита, с его аркбутанами, с пламенными языками ажурных пинаклей, с его стрельчатыми окнами, с ухмыляющимися гримасами водостоков», – пишет автор «Магической Праги».
4 декабря исполняется 100 лет со дня рождения Анджело Марии Рипеллино (1923–1978) – «апостола чешской культуры в Италии», «пражанина из Палермо». На этот год приходится еще один юбилей – полвека назад увидела свет его книга «Магическая Прага».
Своей судьбой славист, эссеист и поэт Анджело Мария Рипеллино выбрал путешествие по чешской культуре. И чудесные открытия, сделанные на этом пути длиной в жизнь, он сумел показать миру – «Магическая Прага» многих заставила отправится в таинственный город на Влтаве.
Его поэма в прозе разворачивает перед читателем Прагу в ее «сложной, злокозненной, ускользающей реальности». Это город императора Рудольфа «с дымом чернокнижников и мошенничеством шарлатанов», с «астрологическими часами магистра Гануса, над которыми, когда часы отбивают ровный час, оживает аллегорический театр», город Голема с «лабиринтами еврейского гетто в колышущемся пламени редких газовых фонарей», город десятков известных и забытых поэтов, прозаиков, художников, город Ярослава Гашека, Витезслава Незвала, Ярослава Сейферта и, конечно, Франца Кафки.
«Прага и Кафка – неделимое целое»
«Спустя пятьдесят лет после смерти Кафки можно сказать, что в мире, пожалуй, нет писателя, в прозе которого не прорастали бы зерна кафкианства. Может быть, сегодня люди слегка преувеличивают, называя всё темное и абсурдное "кафкианским", но тенденция некоего "кафкизма" присутствует в каждом из нас», – говорит Рипеллино в интервью 1974 года итальянскому телеканалу Rai Cultura.
«Не только в нашем сознании, но и в реальности Прага и Кафка – неделимое целое. […] Сеть царапин и порезов, что покрывает стены Праги, соответствует тем уколам боли, о которых мы часто читаем в дневниках Кафки. […] Кафка впитал все настроения и яды Праги, впав в ее демонизм», – пишет Рипеллино в «Магической Праге».
Автор книги уверен, что некогда жил в этом городе как человек или литературный персонаж. «А кто-то считает, что я был тем итальянцем – клиентом банка, которому К. в “Процессе” Кафки, немного владевший итальянским и разбиравшийся в вопросах искусства, собирался показать достопримечательности Праги. Южное происхождение этого клиента, его надушенные “пышные иссиня-черные с проседью усы”, “коротенький, ловко скроенный пиджачок”, а также порывистые жесты подвижных рук позволяют мне предположить, что неспроста я почувствовал к нему столь удивительную близость…»
В одном из стихотворений, перефразируя Пастернака, он обращается к чешской столице: «Сестра моя – Прага».
Славист, переводчик, эссеист и поэт Анджело Мария Рипеллино родился 4 декабря 1923 года в Палермо, в семье преподавателя итальянской литературы. В Римском университете «Сапиенца» Анджело Мария увлекся славистикой – его особенно привлекал русский авангард – поэзия и театр.
В 2007 году вдова ученого Эла Рипеллино (Элиза Глохова), рассказывала журналисту «Чешского Радио»: «В Прагу Рипеллино приехал с профессором Ло Гатто. Профессор возглавлял русскую кафедру, и Анджело защитил у него диссертацию по русской поэзии, а затем переводил Маяковского, Пастернака. Ло Гатто в тот момент был директором Института итальянской культуры и взял с собой в Прагу Анджело. Своему ученику Ло Гатто говорил: "Ты не должен ограничиваться только русистикой – тебе следует расширить горизонт на чешскую и польскую литературу". Вот так это для Анджело и началось. Собственно, это заслуга Ло Гатто и моя».
«Водостоки сливались в моей фантазии с гротескными и тревожными призраками из чешской литературы. Все остроконечные сооружения богемской столицы словно вступают в заговор друг с другом, пронзая ребра неба своими шпилями – собор, величественная башня муниципалитета в Старом городе, Пороховая башня, башни Тынского храма, пожарные каланчи, башни Карлова моста и еще сотни других башен. Не случайно Незвал сравнивает башни глубокой ночью с фантастическими беретами "сборища чернокнижников". Небо Праги восстанавливает силы после уколов шпилей, прислоняясь щеками к мягким куполам эпохи барокко, однако даже за их болотно-изумрудными крышами прячется хвост лукавого: по словам Сейферта, когда выходит луна, с этих патиново-медных крыш раздается кваканье лягушек, словно из пруда».
(«Магическая Прага»)
«Мы познакомились с Рипеллино в Институте итальянской культуры в 1946 году, после войны. Он тогда находился там в качестве молодого профессора, читал лекции по итальянской лирической поэзии Гоццано, и я ходила на его курс. Потом в 1947 году я поехала в университет Перуджи и уже там осталась. Мы поженились осенью 1947 года, я получила гражданство Италии, итальянский паспорт. В Риме сыграли скромную свадьбу. Но домой я еще несколько раз возвращалась, пока в 1948 году, после "Победоносного февраля" Готвальда не закрылся "железный занавес", и мы долгие годы не могли ездить в Прагу. Мы с Рипеллино были своего рода симбиозом: нас называли "officina Rippelino" ("мастерская Рипеллино"). Переводы с русского он делал самостоятельно, но для чешского я делала подстрочник, черновой перевод, а он потом это превращал в красивый итальянский текст», – вспоминает Эла Рипеллино.
В 1949 году у пары родилась дочь Милена, а в 1957-м – сын Алессандро. Он стал всемирно известным архитектором, много лет живет в Швеции.
«Это была поистине настоящая мастерская: они жили и работали в симбиозе. Она была восторженной, очень страстной женщиной, которая до последнего дня своей жизни была предана "мастерской Рипеллино"… В сицилийскую семью она пришла с совершенно другими традициями женщины из Центральной Европы, но сильнейшая любовь к моему отцу позволила ей адаптироваться», – вспоминает в интервью изданию «Progetto Repubblica Ceca» о матери Алессандро. Эла Рипеллино скончалась в 2010 году в Риме.
А какой 24-летняя чешка увидела послевоенную Италию? Эла описала дорогу по разрушенной войной Европе и красоту открывшегося перед ней моря. В Италии тогда царила ужасная бедность, но люди поддерживали друг друга, поступала помощь из Америки.
Эла вспоминала забавный эпизод: свидетелями на свадьбу сына родители Рипеллино пригласили семью из Неаполя, жившую по соседству. Когда сеньора услышала, что Анджело женится на чешке, она ужаснулась: «Как, он женится на слепой?!» Слова «чешка» (Ceca) и «слепая» (cieca) пишутся по-итальянски по-разному, но произносятся одинаково. Носившая очки Эла со смехом ответила: «Я близорукая, но не слепая». Она поняла, что в Италии не очень-то знают о существовании чехов. В массовое сознание итальянцев чехи вошли только после событий 1968 года.
«Славист по профессии и по призванию»
Рипеллино много занимался русской и советской литературой. «Я помню интеллектуальные дискуссии в дыму бесконечных сигарет, обеды с писателями и друзьями-итальянцами, а также с чехами и русскими. Последние часто становились слишком веселыми из-за того, сколько они выпивали» – вспоминает его сын Алессандро.
Литературный критик Лев Вершинин, которому в 1956 году предложили подзаработать в качестве переводчика у прибывшего в Москву итальянца, в мемуарах «О знаменитостях, и не только…» пишет, как его поразил превосходный русский язык Рипеллино. «Из вагона выходит совсем молодой, стройный мужчина, смуглолицый, высокий, черноволосый, и на чистейшем, без всякого акцента, русском языке с веселой улыбкой представляется:
– Анджело Мариа Рипеллино, грузин из Палермо. Славист по профессии и по призванию.
От растерянности я лепечу что-то нечленораздельное. Молнией обжигает мысль: "На кой дьявол ему переводчик, если он так хорошо говорит по-русски?"[…] Я уже знал, что передо мной автор многих эссе о русской и советской литературе, который познакомил Италию с Пастернаком».
Благодаря свободному русскому языку многие, включая Бориса Пастернака, поначалу принимали черноволосого сицилийца за грузина.
Эла Рипеллино рассказывает: «Мы вместе переводили на итальянский Голана – "Ночь с Гамлетом" и "Тоскану", Галаса, Сейферта. Самостоятельно я переводила Отченашека. Когда работала над рассказами Ярослава Гашека, это было развлечением для всей семьи. Я переводила Грабала – "Объявление о продаже дома, в котором я уже не хочу жить", "Хобби" Иржи Фрида. С ним мы подружились в писательском замке Добржиш. Перевела "Крематора" Фукса, "Промежуточное исследование едва минувшего" Веры Лингартовой. Последней моей работой была "Тайна театрального пространства" Йозефа Свободы. В общем, то, что невозможно было издать в Праге, мы переводили и публиковали в Италии».
Воспоминаниями об Анджело Марии Рипеллино поделилась с «Чешским Радио» и Алена Вильдова-Тосси. С итальянским богемистом она познакомилась еще в Праге, а позже стала его коллегой по Римскому университету. «Сначала я просто услышала его имя, и довольно любопытным образом. Мы жили в Старом Городе – наш дом выходил на Театральную улицу и улицу Каролины Светлой. А там жила дама, приходившаяся Рипеллино тещей, – она появляется и на страницах "Магической Праги". Это была горбатая старушка, медленно передвигавшаяся. Она, разумеется, общалась с Рипеллино и его женой. Однажды она пришла к нам с вопросом, где можно достать книгу Карела Яромира Эрбена, поскольку тогда его сложно было купить. Ей нужны были "Сказки" Эрбена. И показала мне листок, где размашистым почерком фломастером было написано, что за книга нужна. Женщина сказала: "Это муж моей дочери, он занимается чешской литературой", Тогда мне показалось очень странным, что в Италии кто-то интересуется Эрбеном. Так я впервые услышала о Рипеллино, а потом мы познакомились лично на факультете и продолжили общаться».
Она вспоминает, что когда дочь Рипеллино Милена выходила в Риме замуж, семье было важно, что обряд венчания провел Иржи Мария Веселы – священник, археолог, который в 1950-е был в Чехословакии политзаключенным. На свадьбе Милены звучала чешская народная музыка.
Алессандро Рипеллино рассказывает: «Моя мать происходила из богатой семьи, и на улице Каролины Светлой у них был красивый дом, который в 1949 году конфисковали. У моей бабушки оказалась дочь, эмигрировавшая в такую капиталистическую страну как Италия, и сын, отказавшийся взять билет компартии. В наказание ее отправили жить в маленькую подвальную квартирку в районе Смихова. Это была невероятная квартира, куда можно было попасть через ванную и кухню».
«Что-то от нас осталось в průhodéch, то есть в проходах, позволяющих пересечь центр Праги, не выходя на открытое пространство, в плотной сетке тайных маленьких улочек, спрятанных во дворах старых домов. В Старом городе мы не раз заблудились в лабиринте тайных лазеек и адских коридоров, ведущих во всех направлениях, которыми сплошь испещрена эта часть города. Игрушечные улочки, анфилады подворотен, боевые ходы, куда и протиснешься-то с трудом, туннели, поныне пахнущие Средневековьем, неприглядные узкие щели, в которых я чувствовал себя зажатым, словно в бутылочном горлышке».
(«Магическая Прага»)
Современный итальянский богемист Джузеппе Дьерна утверждает, что в начале 1950-х чехословацкие спецслужбы пытались склонить Рипеллино к сотрудничеству, шантажируя финансированием переводческих проектов – преподавание чешского языка частично оплачивалось чехословацкими Минкультом. Рипеллино на время свел к минимуму контакты в Чехословакии.
В интервью газете «Lidové noviny», вышедшем в мае этого года, Алессандро вспоминает: «Ребенком я очень любил ездить в Чехию, в Добжиш, где замок был отдан в распоряжение писателей. До 1968 года мы проводили там каникулы. Я вспоминаю, как играл там с чешскими детьми, помню свою дорогую чешскую бабушку, которая учила нас чешскому».
«Прага, перенесенная в Рим»
«Я постоянно скучала по дому, но Анджело был настолько влюблен в Прагу – достаточно вспомнить его "Магическую Прагу", что это давало мне облегчение. Мы все время жили в этой атмосфере. "Магическую Прагу" он писал шесть лет. Материалы собирал, когда мы жили в замке Добржиш. У нас была такая "Прага, перенесенная в Рим"», – вспоминала Эла Рипеллино.
«Искателям безоблачного счастья незачем сюда ехать. Прага вцепляется намертво, воспламеняя хитрым взором, прельщая неосмотрительных путников, очутившихся в кольце ее стен. Потерпевший финансовый крах банкир и оккультист Майер становится здесь сочинителем спиритических историй, мистиком и шарлатаном Майринком. Зачарованный ею, и я барахтаюсь в ее матовом хрустале, подобно Пьеро, в одном из рассказов Майринка задохнувшемуся в бутылке. Я продал ей свою тень, как Петер Шлемиль черту».
(«Магическая Прага»)
Сразу после войны Анджело Мария начал болеть туберкулезом, одно легкое пришлось ампутировать. В интервью «Progetto Repubblica Ceca» Алессандро упоминает, что чехословацкие врачи буквально спасли его отца. «В Италии все еще не было подходящих лекарств для лечения туберкулеза, и итальянские врачи, прооперировав отца, сказали, что уже мало что можно сделать. Его друг, чешский писатель Иржи Фрид предложил обратиться за помощью в Чехословакию. Отца приняли в санатории Добржиш, где он пролежал в больнице больше года и сумел спасти себе жизнь. […]. Из того периода в Богемии мне особенно запомнился дым, запах угля, который странным образом смешивался с запахом дезинфицирующего средства, которым пользовались в больнице».
В Добжише за итальянцами и другими постояльцами постоянно шпионили. Алессандро вспоминает: «Каждый раз, когда мы входили в нашу комнату, отец приподнимал картину, чтобы посмотреть, есть ли за ней микрофон, и чаще всего он был. Отец выбрасывал его в мусорное ведро, обрезал провода, но спустя несколько дней всё появлялось снова. Все гости замка знали об этом, даже шутили по этому поводу, но старались не говорить лишнего, чтобы не было проблем. Это был один из аспектов тупой глупости того режима с его абсурдной бюрократией, немного Габсбургской и очень советской, смеси двух тупостей, долгое время преследовавших мою семью».
«Сегодня мы видим повторение империалистической истории России»
С начала Пражской весны Рипеллино пишет заметки и репортажи для итальянского издания «L'Espresso», рассказывает итальянцам о новом курсе Александра Дубчека. В интервью чехословацкому телевидению он на очень хорошем чешском объясняет: «С прошлого января я с огромным напряжением и интересом слежу за развитием событий, за чехословацкими переменами. Думаю, человек, занимающийся чешской литературой с той любовью, с которой занимаюсь ей я, не может пренебрегать тем фактом, что здесь происходят крупнейшие события, не может заниматься абстрактным литературоведением или критикой, писать книгу, от этого дистанцируясь. Он должен живо интересоваться тем, что здесь происходит, сочувствовать людям, которых любит».
В интервью газете «Lidové noviny» Алессандро Рипеллино рассказывает: «В августе 1968 года мне было одиннадцать. За день до советского вторжения нам позвонили из министерства и сказали немедленно уезжать. Мама собрала чемоданы, и мы поспешили из Праги в Нюрнберг. Улицы уже были заняты танками войск Варшавского договора. В этот раз мы пересекли границу без проверок. Некоторое время оставались в Нюрнберге, и там Анджело следил за ходом оккупации и поддерживал связь с Радио Свободная Европа. Отец не питал иллюзий по поводу успеха Пражской весны, но восхищался мужеством чешской нации, особенно интеллектуалов и политиков. Он часто говорил о российской и советской наглости и глупости, об империалистической истории, которая повторяется, что мы ясно видим и сегодня».
На вопрос о политических взглядах отца Алессандро Рипеллино ответил: «Отец всегда был левым, еще с военных лет, когда он учился и переводил Маяковского. Но с начала пятидесятых годов, когда пришли первые сообщения о сталинской диктатуре и репрессиях, и он увидел происходящее, ему стал очень близок "социализм с человеческим лицом"».
«Когда хозяйничают солдаты из великой блудницы Москвы»
«Целая вереница друзей, умерших за эти годы от горя, доказывает, что Прага существует на самом деле. Сейчас, когда опять там всем правят высокомерие доктринеров, полицейский произвол и тавтологическая скука, я не смогу больше вернуться туда. […]Теперь, когда тут хозяйничают солдаты из Москвы – той самой великой блудницы, с которой блудодействовали все цари земные, теперь, когда некоторые ревностные подобострастные лакеи предаются кутежам, в то время как Христос постится, я больше не смогу туда вернуться».
(«Магическая Прага»)
После того как Рипеллино резко осудил вторжение, путь в Чехословакию ему был закрыт.
Американский писатель и переводчик Петер Демец в книге «Прага черная и золотая» пишет, что, сочиняя в Риме «Магическую Прагу», Рипеллино хотел «оживить город как призрачное место, заполненное мистикой и призраками, безумцами, алхимиками и пророками, наделенными оккультными способностями, – всё это был оправданный протест против унылого мира государственного планирования, против косных и липких аппаратчиков, страшно боявшихся перемен и спонтанности».
«Забавно, дорогой мой город: чем больше тебя хотят русифицировать, тем больше ты пахнешь плесенью Габсбургов. В полдень на Кармелитской улице из каждого подъезда тянется запах квашеной капусты, кнедликов и пива. Продолжайте, ресторанные оркестрики, играть польки и вальсы Фучика. Нужно снова встраиваться в волну, дразнить преподавателей катехизиса, дурачиться, никуда не торопиться или, как говорили во времена императора, кое-как перебиваться».
(«Магическая Прага»)
Возглавив русскую кафедру в Римском университете, Рипеллино решил ввести там чешский язык. Алену Вильдову-Тосси, которая, выйдя замуж, жила в Риме и только что защитила дипломную работу, пригласили на должность его ассистентки и преподавательницы чешского.
«Как Рипеллино понимал культуру? Это было для него не только литературой, но существовало вместе с музыкой, кинематографом, но, прежде всего, театром и с изобразительным искусством. В его книге "История современной чешской поэзии", которую он написал в 26 лет, появляются репродукции работ художников из "Группы 42" – Гудечека, Гросса и так далее, коллажи Карела Тейге и коллажи как таковые. Принцип коллажа очень важен для поэтики Рипеллино», – считает Вильдова-Тосси.
«Крошки мерцающих воспоминаний»
Алессандро вспоминает: «Помню, что он работал с обрывками идей, которые созревали очень долго, и этим объясняется долгое вынашивание "Магической Праги", как это было и с другими его произведениями. Он писал маркерами разного цвета, чтобы не терять последовательность идей. Затем с помощью моей мамы Элы вырезал и собрал коллаж».
«Крошки мерцающих воспоминаний теснятся, словно осколки зеркал, сваленные в корзину как попало. Я буду вынимать их одно за другим и из этой тысячи осколков, что с трудом подгоняются друг к другу, попытаюсь воссоздать неуловимый образ города на Влтаве».
(«Магическая Прага»)
Рипеллино принадлежит заслуга развития в Италии богемистики, напоминает Алена Вильдова-Тосси. «Когда Рипеллино приступил к работе, то есть примерно с 1962 года, чешская литература была не была на факультете главным предметом, скорее, второстепенным. Ее фактически начали изучать, когда туда пришел Рипеллино, – это была его инициатива. Он был профессором русской литературы, это была его основная специальность. Я бы сказала, именно за это он получал зарплату. А чешскую литературу он взял себе как факультатив, но достаточно сильно вовлекал в этот предмет студентов. Однако студенты три, а затем четыре года изучали русский язык и литературу, а чешскую 2–3 года».
На лекции в Римский университет Рипеллино приходил со стопкой листочков с пометками. Однако никогда не читал по бумаге, лишь сверялся с записями.
«Студенты приходят послушать, как Рипеллино рассказывает о Блоке, но он внезапно перескакивает на театр, театральные костюмы, и студенты находятся в полном шоке, совершенно этим околдованные. Его фигура была, конечно, физически притягательна. Он был стройным, не очень высоким, с густыми темными волосами. Носил симпатичные итальянские усики, что на тот момент встречалось уже нечасто. А поскольку на философском факультете тогда учились преимущественно девушки – для них открылась возможность получать образование, стать преподавательницей в гимназии или в школе, Рипеллино привлекал их и своим внешним видом. И, разумеется, он притягивал своими обширными знаниями, громадной образованностью. Это была не только русская или чешская литература, но и связь чешской литературы с немецкой, как с пражской, так и в целом, с французской, взаимосвязи между чешской и русской литературой. Сначала это студентов просто ошеломляло. При этом Рипеллино не давал им никакого списка книг. Студенты ходили на лекции, писали конспекты, и там появлялись авторы, о которых они в жизни не слышали. Тогда они бежали в библиотеку, штудировали книги, и их кругозор постепенно расширялся», – рассказывает Алена Вильдова-Тосси.
Рипеллино не только переводил Голана, Сейферта, Маяковского, Пастернака, Заболоцкого и многих других, но и сам был поэтом.
«Я играю, потому что не хочу умирать.
Знаю, и без моей игры продолжали бы
двигаться и туфли на шпильках, и туго
нафаршированные киты-трамваи,
и ходячие портупеи.
И тем не менее у распахнутого окна
я играю бравурное что-нибудь
или скорбное, и не важно, что дела
нет никому до меня, изношенной деревяшки,
до кваканья усталой лягушки.
Без моей игры мир не стал бы ни лучше, ни хуже,
но мне нельзя, нельзя не играть,
не тешить себя, что жизнь продолжается, даже
если эти пеликаны внизу
переваливаются, не замечая меня»
(пер. Евгения Солоновича)
Он читал лекции о Кареле Гинеке Махе, год посвятил чешскому бидермейеру, и эти темы потом нашли отражение в «Магической Праге». Рассказывал студентам о чешском и словацком сюрреализме и чешской метафизической прозе. Знакомил их с Витезславом Незвалом, Ярославом Сейфертом и немецкими авторами. Раскрывал тему путника, которая потом появится на страницах его главной книги.
«Один из первостепенных персонажей магического измерения Праги – странник», – говорит Рипеллино, протягивая эту тему от путника из «Лабиринта света» Яна Амоса Коменского до комедии «Из жизни насекомых» братьев Чапеков и бродяжничества Ярослава Гашека.
«Никогда не исчезнет волшебство и не закончится жизнь Праги»
От своих студентов Рипеллино ожидал, что они поймут и воспримут европейскую миссию чешской культуры. «Я призываю своих студентов-богемистов включать развитие чешской литературы в контекст литературы европейской. Необходимо вновь связать оборванные нити, заново отыскать все родственные узы, и это одно из самых волнующих приключений, которое может пережить богемист. Быть богемистом означает знать чешскую культуру в ее соединении с прочей европейской культурой», – пишет он.
В Прагу Рипеллино уже не вернулся. Он признавался: «Каждую ночь, гуляя во сне, я чувствую ногами каждый камень мостовой Староместской площади. Я часто езжу в Германию, чтобы смотреть издали, подобно дрезденскому студенту Ансельму, на зубчатые горы Богемии».
Анджело Мария Рипеллино умер в Риме 21 апреля 1978-го. Ему было 54 года.
«Вот уже много лет магический город где-то вдалеке предстает для меня в гипсовом, слепящем сиянии стихийного бедствия, словно из барочных пророчеств катастроф, вызванных горечью поражения на Белой горе. Мне вспоминаются предсказания сивилл, которые в чешских легендах предрекают превращение Праги в заброшенный ком грязи, в чахлую поросль, в груду развалин, кишащую змеями и мерзкими чертями.
Но все это бред, затуманенность больного сознания, чумные бредни… Потому что, как писал поэт Карел Томан, "закон есть – чтоб всходить, расти / и в непогодь, и в бурю/наперекор всему". Поэтому – к черту предсказания и блудливых сивилл. Никогда не исчезнет волшебство и не закончится жизнь Праги».
(«Магическая Прага»)
Отрывки из книги «Магическая Прага» цитируется по: А. М. Рипеллино «Магическая Прага». Издательство Ольги Морозовой, М., 2015.
